хлеб, консервы и даже… уж не откажите со мной вечером, если получится, пригубить. Водка есть. Положено, понимаете, по норме.
У лейтенанта получилось все это сказать скромно, даже стеснительно, так, что Нина улыбнулась ему в ответ и согласилась. С хорошим человеком, да после службы. Почему не уважить, когда за одним столом? Вот ведь, и в орденах, и в медалях, и нашивки за ранение, а где-то его близкие, родные люди. И хотят, чтобы позаботился о нем кто-то. И даже мыслей у Нины не возникло о чем-то постыдном, нехорошем. Чистые, светлые глаза были у лейтенанта Дениса.
— Я сейчас вам с дороги умыться налью во дворе, — сказала она. — Воды только на летней кухне согрею. А там и к столу позову. Покормлю вас с дороги тем, что есть.
— Спасибо, хозяюшка, за заботу и понимание, — серьезно ответил Гараев, ставя в комнате чемодан и задвинув под кровать вещевой мешок. — Офицерские жены, они все такие — понятливые. Да только вернусь я сегодня поздно. Уж не сердитесь на меня. Я постоялец буду беспокойный. А коли не уснете вечером, то обязательно посидим с вами, помянем товарищей боевых и близких людей. О муже своем расскажете…
Он убежал, а Нина приложила к глазам платок и долго еще стояла посреди дома, потом ушла к себе на свою половину, села на стул и, подперев кулачком щеку, так же долго смотрела на фотографию, что висела над ее кроватью, на стене. Простенькая рамка под стеклом. И она, улыбающаяся, в белом платье, а рядом обнимает за плечо статный моряк в кителе. Глаза тоже смеются, но все равно строгие. Давно это было, еще в 38-м. Всего-то пять лет прошло, а все как вчера было. И музыка из патефона, и гармошка, и друзья, такие же флотские командиры. А потом война, бомбежка и моряки, уходившие в море. Где-то там и стало море его могилкой. Вместе с катером и экипажем. Черное море приняло всех в свои объятия.
Глава 6
— Ну, что скажешь, специалист? — Зыков подошел к Гараеву, который на стрельбище за зданием комендатуры изучал найденные в горах трехлинейки с оптическими прицелами.
Снайпер сложил портупею на стол и в расстегнутой гимнастерке с засученными рукавами колдовал над разобранной винтовкой. Увидев подходящего оперативника, он положил оружие на стол и стал старательно вытирать руки ветошью.
— Ну, что я могу сказать. Вон та винтовка в хорошем состоянии, боевая. Даже вычищена так, как будто только достали из оружейной комнаты в хозяйстве толкового и ответственного старшины роты. А вот эти две вызывают большие сомнения, что ими готовились пользоваться.
— В каком смысле? — удивился Зыков. — Ну-ка, поясни!
— Есть у меня ощущение, что их нашли на поле боя неделю или две недели назад. Ствол в нагаре, оптику к ним прикрутили на скорую руку. Прикрутить-то прикрутили, но винтовки никто не пристреливал. Из них на пятьсот метров в танк не попадешь, не то что в ростовую и тем более в грудную мишень. Не готовы они к бою, понимаешь, Алексей!
— Липа, значит?
— Получается, что липа, — согласился Гараев. — Ну-ка, покажи еще раз на карте, где эти три винтовки обнаружены?
Зыков достал из планшета крупномасштабную карту и расстелил на столе, придавив угол карты затвором от разобранной винтовки, чтобы ее не загибало ветром. Он показал спичкой на карте три места.
— Вот эта винтовка с биркой номер шесть найдена вот в этой точке, с биркой два и четыре найдены, соответственно, здесь и здесь.
— Отлично, — хмыкнул снайпер, раскатывая рукава гимнастерки. — Значит, в районе вокзала, где с поезда может сойти старший офицер, отличая цель для снайпера, лежит винтовка, к бою абсолютно не готовая. А в этом вот месте, бестолковом и бесперспективном для работы снайпера, лежит винтовка вычищенная и пристрелянная. Любопытно, не кажется тебе?
— За нос нас кто-то водит, вот что мне кажется, — вздохнул Зыков и в сотый раз стал разглядывать карту. — Что же все это может означать? Что у них на уме?
Неподалеку просигналила автомашина, и во двор комендатуры въехал знакомый «Виллис». Через минуту Бойко быстрым шагом обогнул здание и двинулся в сторону стрелкового полигона. Коротким рукопожатием он поприветствовал Гараева, потом Зыкова. Сняв фуражку, несколько минут промокал потную голову носовым платком, слушая снайпера, как тот рассказывал о странных нелепостях, обнаруженных в находках.
— Так значит, — задал он риторический вопрос, — дурят нашего брата? А что, надо сказать, провернули они это талантливо. Мы же купились? Купились! Вон Алексей сколько по горам полазил, и что?
— Я так думаю, что результатом его лазания по горам как раз и стало понимание, что вам подсовывают липу, — сразу же вставил Гараев.
— Ну да, — кивнул Бойко, ни на кого не глядя. — Я и не спорю. И все меры, которые принимаются в гарнизоне, больше похожи на клоунаду. А они хихикают и делают какое-то свое черное дело. А мы о нем понятия не имеем! Еще есть идеи? А, товарищи? Теперь у нас есть снайпер. Посадим его в горах, пусть охотится на других снайперов. Или они как раз этого и добиваются?
— Тут дело не в стрельбе из укрытия, — возразил Гараев. — Стрельба в работе снайпера — это финальный аккорд оркестра, результат всей проделанной работы, всей подготовки, порой очень длительной подготовки. Нажать на спусковой крючок не сложно, сложно подготовить все так, чтобы выстрел был результативным, чтобы выполнить поставленную задачу.
— Я тоже так понимаю, что тебя сюда не стрелять прислали, а чтобы ты нам помог понять их снайпера, помог разгадать их загадку, в принципе разобраться… Ладно, что дальше, ребята?
— А дальше вы продолжаете заниматься склонами гор к востоку от города, а я теми, что к западу, — заявил Гараев. — Там банда появилась и исчезла? Есть у меня интересные идеи. С той стороны мест для наблюдения и тем более для снайперских позиций очень мало, так мало, что их надо обязательно найти. И черт знает, что еще можно и нужно найти. Я убежден, товарищи контрразведчики, что вас просто отвлекают от этих мест, а на них необходимо просто обратить внимание.
— Согласен. Тем более что новый человек пришел к такому же выводу, что и мы все, — кивнул Бойко. — Действуйте по обстоятельствам. Я вам даже советовать ничего не буду.
— Что по Клаусу Фромму? — спросил Зыков. — Есть что-то новое?
— Черт его знает, этого Фромма. С одной стороны, он немец. В тридцать девятом переехал на Урал, когда его соотечественники ринулись на историческую родину. Историк, знаток Средневековья, стал