наливающиеся соком плоды, распространяя сладкий аромат. Трепетали кусты черноплодной рябины, каринки и малины. Торчали сквозь прутья тына гроздья чёрной, красной и белой смородины, а по ним суетливо бегали чёрные жучки.
С севера и юга площади стояли столбы ворот. Здесь даже дверей не было. Ворота служили символическим обозначением входа и выхода. Северные столбы считались главными воротами, через другие центральная улица проходила дальше, пересекая всю деревню, устремляясь к Безымянному лесу. В западной части площади жались друг к другу склады с общим деревенским хозяйством. В них хранили как продовольственные запасы, так и бытовую утварь. Напротив складов сейчас возвели небольшой постамент, на котором восседали на стульях с высокими резными спинками двенадцать старшин и суровым взглядом обводили прибывающих своельжцев. Кругом витал дух неопределённой вязкой тревоги.
Полина пришла с вместе со своей семьёй и соседями – семьями старейшин Веселина и Матти. Передние ряды уже были заняты высокими скандинавами. Полина с семьёй встали чуть в стороне, рядом с домочадцами Николая, среди которых была и Катя, которая обрадованно приветствовала Полину.
– Как думаешь, – взволнованно обратилась она к подруге, – что могло случиться?
– Я не знаю, Кать, – Полина старалась держаться бодрее, чем она ощущала себя на самом деле. Она чувствовала ответственность перед более молодой Катей и не хотела пугать ту ещё больше. – Сейчас всё станет ясно.
Люди вокруг шептались, переглядывались, каждый на свой лад старался успокоить соседа, подбодрить робкой улыбкой. Сейчас Полина чувствовала единение каждого со всеми и это ощущение придавало сил, не давая скатиться в безвольную яму.
Когда все наконец собрались, слово взял Олли. Он встал со стула и сделал шаг вперёд, возвышаясь над своельжцами, словно великий герой забытой эпохи.
– Жители Своельги! – его голос прокатился над головами. – Тревожные вести привезли мы из Гнездо! Долгие беседы вели мы на сходе старейшин всего нашего Туйского края. И главы тех сёл, что лежат на восход солнца рассказывали о том, что недобрые дела творятся теперь в Енкильмаале. С юго-востока протянулась грозная рука нынешнего правителя Нювалребена Волхгота. Долго не ведали мы напастей, живя здесь, на краю Зелёного леса особливо и храня древние обычаи, не вмешиваясь в дела Центральных и Южных земель, исправно платя оброк. Но теперь Волхгот всё дальше стал продвигаться на север, накладывая всё более тяжёлые обязательства. С прошлой осени он стал забирать из семей молодых юношей и девушек, силком уводя их в столицу. И только богам известно, как складывается там судьба этих бедолаг. Видится мне, ничего хорошего не ждёт их в столице, которая всё сильнее огораживается от прочих земель, тёмной, тяжелой тенью нависая над всем Енкильмаалом.
Толпа на площади притихла в скорбном молчании. Вот уж поистине недобрые вести прибыли из Гнездо. Где это слыхано, чтоб из семей, куда им судьбой было предназначено попасть, насильно уводили молодых людей. Веками хранился семейный уклад. Столетиями ваны приводили в семьи новых членов и жили они, пока сами не решат, не почувствуют, что пора двигаться дальше. Нет, не по правде действует правитель Нювалребена. А Олли тем временем продолжал, внимательно вглядываясь в лица своих земляков.
– Но это всё пол беды, – голос главы хрипнул, выдавая волнение старейшины. – Старейшина Окдельска, что стоит на восточной границе нашего края, сказал, что отряды Волхгота, наёмники, которых называют порядчиками, уже побывали и в их селе. Они приезжают с ружьями и стреляют во всех, кто оказывает им сопротивление, не давая даже подойти для честного боя на мечах или топорах.
Над площадью прокатился возмущённый рокот. Даже порывы ветра, кажется, стали сильнее, ероша волосы на головах людей. Окдельск хоть и был далеко, за большой Туйской косой, всё же считался частью севера, братским селом.
– Случилось это, – продолжал Олли, – в начале нынешнего лета. Караван из Окдельска прибыл в Гнездо с непривычно малым количеством товара и сильно поредевшим составом. Многих увели порядчики из родных домов, ещё больше забрали то, что тяжёлым трудом было нажито. И что самое страшное, как оказалось, на север были посланы несколько отрядов, которые рыщут в поисках новой наживы. Многие из нас возвращались домой с тревожными мыслями, боясь застать нашу Своельгу в беде. И, слава богам, всё обошлось!
Но это лишь знак, что скоро нам придётся встречать здесь незваных гостей. Порядчики шастают по священным землям Макоши, алчно выискивая наживу, простирая повсюду свои жадные руки. Потому я и собрал вас здесь, своельжцы, дабы задать вам важный вопрос. Не рад я говорить это, но нам надо решить, что делать будем. Примем ли смирно ту участь, что приготовил Волхгот, отдадим ли наших родных злому року или встанем на защиту дома, чего бы это нам не стоило? Нет у нас времени на долгие размышления, сейчас же надо решить этот непростой вопрос.
Олли сел на своё место и схватился рукой за широкую бороду, словно ища в ней поддержки.
Над площадью воцарилась тишина. Только южный ветер шептался в кронах деревьях, шурша листочками. Срывал их с ветвей и бросал под ноги собравшимся. Новость, которая сковала людей, постепенно приживалась, впитывалась в сознание, разгоняя кровь, возмущая своей несправедливостью. Первым слово взял Ронстейн, ближайший советник Олли – жилистый высокий мужчина со светлыми, цвета зрелой пшеницы, волосами. Нос с горбинкой придавал ему грозный вид, а глаза сверкали, как молнии.
– Я вижу, своельжцы, что новость эта вам не по нраву, также, как и мне, как всем нам, – мужчина обвёл рукой сидевших рядом старейшин. – Олли, глава нашего совета сказал правду, все мы подтверждаем его слова.
Все десять старейшин, кроме самого Олли, согласно закивали, поглядывая на свои семьи, отвечая на молчаливые вопросы: «Неужели правда?».
– Те, кто был с нами в Гнездо, смогут рассказать вам о том, что увидели мы в прежде свободном селе, который теперь всё больше гнёт спину перед неуёмной жадностью столицы. Также они расскажут вам, что мы увидели в глазах тех, кто уже столкнулся с отрядами порядчиков. Не было там былого веселья и радости. Сплошное горе и потухший взор, полный скорби; опущенные плечи и страх, который они сеют вокруг себя. И я не хочу, чтоб моя семья и все вы стали подобны тем, кто молча принял несправедливость этого Волхгота! – Ронстейн поднял перел собой руку, сжатую в кулак. Костяшки пальцев побелели от натуги. Лицо старейшины перекосилось от гнева. Казалось, что если попадётся сейчас ему порядчик, он его прямо так, голыми руками и удавит. В прошлом грозный воин, викинг, как и Олли – он не забыл, как крушил врагов.
– Олли