безразлична судьба Джеймса и который готов помочь.
Глава 9. Ленинград — Ломоносов. Смолич
Одно дело — влюбиться нежданно-негаданно, выдумать себе любовь, наблюдать со стороны за объектом тайной страсти, фантазировать-моделировать сцены встреч и объятий, «случайно» проходить мимо, вспыхивая от жгучего любовного отчаяния, страдать и наслаждаться на безопасном расстоянии, другое — знать, каким он может быть, как могут быть нежны его губы и горячи ладони. Знать, как он идёт рядом по ночной улице, когда звук шагов отдаётся от мостовой, ударяясь в сонные стены, и рассыпается в чистом ночном воздухе весёлой жутковатой дробью. Знать, что он может остановиться и, не раздумывая, поцеловать, потому что ему вдруг этого захотелось. Преумножая скорби, знание превратило мечту в реальность, у которой, после всего, что произошло, не могло быть продолжения.
Ася два дня не появлялась в институте, страдала, занималась самоедством и самоуничижением. В день первый после своего многоступенчатого свидания, она, с горя наевшись детсадовских котлет, вернулась под спасительное одеяло и до полудня провалялась в постели, отбиваясь от встревоженной Лёли. Слезы иссякли, и к вечеру, вконец измучив себя, она раскололась и рассказала подруге почти всё, исключив лишь особо огорчительные подробности последнего акта вчерашней драмы.
— Ты даёшь, Аська, не ожидала от тебя, — прокомментировала Лёля. — И он так и ушёл? Ночью, безо всяких притязаний?
— Ну да, так и ушел, — кивнула Ася, противно покраснев.
— Ладно, поверю на слово. А чего ж ты ревела? Он тебя обидел, подлец?
— Он не подлец и не обидел, я сама во всём виновата.
— Да в чём виновата-то? Послушай, Ася, опять будешь грызть себя? Изводить? Прекрати сейчас же!
— Отстань, без тебя тошно! — рявкнула Ася.
Лёля отстала, обиженно полетала по комнате, затем оделась и ушла в неизвестном направлении. Запас слёз возобновился, и Ася порыдала ещё, на этот раз жалея себя и свою несчастную планиду.
На следующий день молодость и весна взяли своё: с утра подруги помирились, и решили прогулять лекции совместно, одна — из личных соображений, другая — в поддержку и ради собственного удовольствия. День выдался на удивление солнечный, дожди последних дней почти промыли город от снега, и девицы решили заехать с утра к Валентине, которую вот-вот должны были выписать из роддома, а затем податься за город, в Ломоносов, в гости к однокурснице Татьяне. В прошлом году она ушла в академку по причине неожиданной беременности в результате страстного любовного романа со студентом театрального института, который, в свою очередь, вылетел из института за неудачный дебош и в данный момент отдавал мужской и гражданский долг — служил в армии, в части под Псковом. Татьяна давно приглашала в гости, «в любое время, я всегда дома». Позвонили ей из автомата, та восторженно завопила в трубку: «Конечно, приезжайте, девчонки, я вас на станции встречу!»
После роддома с апельсинами и переговорами через окно, поехали на Балтийский, оттуда на электричке, до станции с чудесным апельсиновым названием Ораниенбаум. Асе очень нравилось это слово, округлое, желтое, с каким-то нездешним вкусом. Жаль, что сейчас её, Асины, апельсины больше походили на лимоны, кислые с ядовито-жёлтой толстой шкуркой.
Татьяна, волоокая красавица с лицом мадонны, встретила их на перроне.
— Девчонки, как я рада, что вы приехали! Вы, наверное, голодные? Бабка сварила чудный борщ, погуляем, а потом пообедаем! Если в парк, то нужны резиновые сапоги, там сейчас сыро…
Парк Ломоносова, один из первых русских регулярных парков, о чем гласила надпись на истёрзанной ветрами и дождями карте-путеводителе у входа, выглядел самым нерегулярным из всех имеющихся. Без резиновых сапог на самом деле пришлось бы туго — грунтовые аллеи напоминали скорее просёлочные дороги в лесу — сплошные рытвины и лужи, да и сам парк почти превратился в берёзово-дубовую рощу. Кое-где ещё лежал снег, тёмный, рыхлый, мартовский. Пруды и каналы Нижнего парка набухли водой, вышли из берегов, в чуть прогретом солнцем воздухе стоял терпкий запах оттаявших после зимнего застоя древесных соков, близкого Финского залива и сырой подгнившей прошлогодней листвы. Дворец Меншикова, словно бывший возлюбленный, постаревший, обедневший, но сохранивший стать и размах крыла, вырастал среди путаницы чёрных ветвей. Двери и окна его были наглухо закрыты и заколочены досками, ступени огромной гранитной парадной лестницы засыпаны коричневой листвой. Печаль и восторг разрушения.
Девушки раскраснелись и одурели от свежего воздуха, устали от впечатлений и изрядно проголодались. После парка зашли в гастроном, купили бутылку сухого вина ркацители. Татьяна жила с бабушкой в маленькой уютной двухкомнатной хрущёвке, в доме, окружённом клёнами. Ели душистый наваристый борщ, запивали вином, болтали, сетовали, что так сильно запущены дворец и парки, делились институтскими новостями и сплетнями. Разговорчивая Татьяна была зациклена на расставании с любимым, волей-неволей любую тему разговора сводя к его достоинствам и недостаткам, и вздохам о разлуке. Ася задумалась о своем, выпала из беседы, отвечала невпопад, попала под выстрел Лёлиной шутки, взяла себя в руки, собралась вступить в разговор и услышала:
— … я тогда встречалась с Лёнчиком Акуловым, он…
Лёля булькнула, сделав квадратные глаза, но напрасно — знаки достигли не адресата, а противную сторону. Ася уставилась на Татьяну.
— Я его обожала, — продолжила та, — он у меня первым был…
— А когда вы встречались? — спросила Ася, занявшись винным бокалом, разглядывая его, словно антикварную редкость из заколоченного дворца неуёмного Алексашки Меншикова.
— На втором курсе, я тогда же на другом потоке была, а с Лёнчиком столкнулась, ой… почти как с Сашкой. Он мне такое написал, вы не поверите, девки….
Асю с головой окунуло в жар, словно бросило в топку.
— Кто написал, Лё… Лёня?
— Да нет, я про Сашку… Вы только послушайте… Танечка моя…
— А почему вы расстались? — спросила Ася, когда Татьяна на мгновение прервала монолог.
— С кем? С Сашкой?
— Нет, с Акуловым… — подсказала, не сдержавшись, догадливая Лёля, виновато взглянув на подругу.
— А… с Лёней. А он мне изменил… ну, то есть, я тоже была неверна, в общем, дело давнее…
На этот раз булькнула Ася, закашлялась, поперхнувшись… Лёней. Сколько ещё девушек было у него? Татьяна… Лариса… Елена Конда? Какой же надо быть дурой, чтобы попасться на этот крючок! Всё, всё! Как правильно она сделала, что отказала ему, избежала, спаслась… как жаль, что спаслась. Больше никаких Лёнь, никаких Смоличей, никаких… на свете есть множество более интересных вещей, чем любовные перипетии!
Не верите, что за пару дней можно излечиться от «неправильной» любви? Не верите — и правильно делаете: можно загнать себя внутрь, превратиться в мышонка, сжавшегося в норке, царапающего