потерь и глупостей мы носим с собой, и с каждым годом этот груз становится тяжелее.
Вечно ты чинишь палисадник для того, чтобы его ломали… «Спать, — сказала я себе, — наверх, в «свою» комнату спать, и пусть весь мир летит в тартарары! Утро вечера мудренее, ранняя пташка клюёт своего червяка и так далее, и тому подобное…».
Тупо перебирая в голове народные мудрости на тему, что с проблемой нужно переспать, я поднялась в комнату на мансарду, закрыла дверь на задвижку и, на всякий случай, забаррикадировала её стулом — защита сомнительная, но в случае чего — звуковая. О «случаях чего» не разрешила себе думать, разделась и забралась в постель. Негостеприимное чёрное английское небо слепо-беззвёздно смотрело через мансардное окно, и я, как не удивительно, снова почти сразу заснула, как будто провалилась вверх, в чёрную бездну.
Проснулась резко и жутко, словно долго и плавно летела в этом чёрном небе и вдруг врезалась в какое-то невидимое препятствие — раз! и я уже не в небесах, а в чужой, холодной комнате, под пышным невесомым одеялом, в чужом холодном доме. Сердце, как часто бывает при неожиданном пробуждении, застучало с опасной скоростью, я повернулась на другой бок, натянула одеяло на голову, решив, что нужно заснуть во что бы то ни стало, иначе замучают мысли и страхи. В тишине отчётливо слышалось, как капли дождя дробно стучат по стеклу, словно тысячи микроскопических летающих барабанщиков ловко работали микроскопическими барабанными палочками. Что-то звякнуло, будто где-то разбили стекло. Я села на кровати, прислушалась. Тишина и дождь. Выпитый чай настойчиво потребовал выхода, я встала, накинула халат и отправилась в пункт назначения. Когда, управившись с делами, собиралась выходить из ванной комнаты, показалось, что где-то внизу что-то стукнуло. Замерла, прислушиваясь. Шуршание капель дождя по крыше, скрип и звук шагов, почти отчетливый. Я могла поклясться, что это не было слуховой галлюцинацией — по дому кто-то ходил. Джеймс! Кто же еще это мог быть, если не Джеймс?
Я открыла дверь и шагнула в коридор… в следующую секунду по законам жанра следовало бы завизжать, но я лишь хрипло булькнула, осипнув от страха — пока я размышляла, посетитель поднялся на мансарду и стоял передо мной во всей красе. Мы замерли в унисон, как две статуи. Человек был мне незнаком, даже не разглядывая его лицо, в росте я ошибиться не могла — Джеймс Монтгомери был мужчиной видным, не ниже метра восьмидесяти, этот же едва дотягивал до среднего.
— Кто вы? — шёпотом спросила я. — Что вы здесь делаете?
Вопрос повис в воздухе, да и был задан по-русски. Человек ничего не ответил, резко развернулся и ринулся вниз по лестнице, а я кинулась в комнату, закрылась на задвижку и села на кровать, задыхаясь, прижав ладони к щекам. Так сидела я долго, пока не окоченела. Дом затих, то ли пришелец улегся спать, то ли ушёл тем же путем, что и пришёл. Я забралась в постель, упаковавшись одеялом, как в детстве, когда казалось, что под одеялом самое безопасное место — главное, укрыться с головой, — долго лежала, стараясь успокоиться, и в конце концов задремала.
Проснулась, когда закончился дождь, небо посветлело, размыто глядя сверху сквозь мокрое стекло. По утрам и последний трус становится отважным, видимо, уход ночи, полной страхов и тёмных углов, и приход дня, обещающего несколько светлых часов, провоцируют некую химическую реакцию, дающую чувство защищённости. Я открыла дверь и выглянула в коридор. В доме было тихо и холодно. Прошла на цыпочках к лестнице, глянула вниз, словно могла кого-то увидеть. Утро, тишина и покой дома, звуки жизни снаружи вернули силы.
Через полчаса, полностью экипированная, осторожно спустилась вниз. На первом этаже гулял ветер, тянуло холодом из кухни. Нужно включить отопление, хотя бы на короткое время. Проверила входную дверь, она была заперта на защёлку так же, как вчера. На коврике в прихожей лежала толстая свёрнутая газета и пара писем в длинных конвертах — утренняя почта. Положив корреспонденцию на столик, зашла на кухню и тотчас поняла, каким образом ночной гость попал в дом. Французское окно было распахнуто настежь, приглашая любого, кто захотел бы побывать здесь. Вчера оно было закрыто, но заперто ли? Я подошла ближе и обнаружила разбитое стекло, осколки его лежали на полу. Вот что звякнуло ночью! Видимо, посетитель разбил стекло и, просунув руку, открыл задвижку. Вышла в сад — дождь, разумеется, смыл все следы, но следов я не заметила и в доме. Неужели ночной гость снимал обувь?
Как можно жить в доме со стеклянными дверями? Как вообще можно жить в этом чужом доме? Нужно бежать отсюда, уезжать. Но я не могу уехать… Инспектор! Вот что мне нужно сделать — позвонить в полицию и сообщить, что мне очень не понравилось ночное посещение дома и разбитое стекло. Я заперла французское окно, собрала и выбросила осколки, спустила жалюзи, чтобы хоть как-то перекрыть поток холодного воздуха с улицы, и кинулась искать «визитку» инспектора, которая нашлась на столике в прихожей среди старых и новых писем. Пройтись по дому, проверить, все ли на месте? Хотя, откуда я знаю, где и что должно быть на месте. Дождаться миссис Хоуп, возможно, она разберется. Изучив цифры на листке с координатами инспектора Нейтана, я набрала номер, сомневаясь, является ли последняя цифра тройкой или восьмёркой. Попытала тройку, решив, что для восьмерки фигуре не хватает завершенности. Телефон на том конце ответил долгими пустыми гудками. Попробовала второй вариант, с восьмёркой — та отреагировала серией коротких. Следующие полчаса провела, фланируя между кухней, где тщетно пыталась что-то съесть, и телефонным аппаратом. Когда, совсем отчаявшись, решила отправиться на поиски полицейского участка, трубку на том конце провода всё-таки взяли. Начала разговор по всем правилам ведения телефонного диалога и, немного успокоившись, стала понимать ответы собеседника. Он отрекомендовался сержантом с непонятой мною фамилией и объяснил, что старшего инспектора Нейтана пока нет, и что я могу оставить для него сообщение.
— В дом мистера Монтгомери человек забрался ночью, через окно… через французское окно, — сказала я и добавила для убедительности: — Вы должны знать о мистере Монтгомери. Он… пропал.
В трубке на какое-то время наступила тишина, послышались отдаленные голоса, словно сержант с кем-то консультировался, затем он спросил:
— Уточните ваши адрес и имя.
Зачем-то назвала свой российский домашний адрес, ахнула, извинилась, мысленно пнув себя, и старательно проговорила: Woodcombe Drive, 3, на всякий случай повторив два раза. Еще раз упомянула, что старший инспектор Нейтан лично оставил мне этот