— Алекс, дорогуша! — проговорил одна из трех голов откуда-то промеж пары раскинутых в разные стороны ног, пока чуть выше в раскрытое брюхо вползали кишки. — Ты ли это, старый друг?..
— Ммм... — промычал череп. — Признаться, тебя не так-то просто узнать, Джас, — как-то неуверенно проговорил он.
— Так это я просто не при исполнении, так сказать. Не в форме.
Куча обросшей плоти содрогнулась, некоторые ее участки перетекли на другие места и теперь, наконец, перед нами возвышалось более-менее достоверное с точки зрения физиологии тело. Задницы находили внизу, три толстенные ноги торчали в стороны, и головы возвышались на плечах, правда их тоже было три. Вся пугающе голая фигура Джасура состояла из сросшихся половинок.
— Джасуша, так это все-таки ты! — с облегчением в голосе воскликнул Лёха. — Прости, дорогой, не признал тебя, да. Совсем старый стал, наверное. А ты, значит, богатым будешь! Хорошо выглядишь, слушай!
— Да, я немного поправился, — отозвался бог. — Если ты не против, я бы предпочел не тратить энергию на создание одежды — все-таки у меня еще вроде как выходные.
— Конечно, Джас, какой разговор!.. — воскликнул Лёха. — Я вот тоже, как видишь, немного не в форме...
— Да ладно? — удивился Джасура. — Похудел, что ли? То-то я гляжу, что-то в тебе изменилось.
— Тело пропало, — подсказал Лёха.
— Точно! Ох, года, года... Ну что у тебя, как дела? — проговорил бог, медленным тарантулом подползая поближе к нам.
— Да какие теперь у меня дела? Так, делишки, — ответил Лёха. — Ты это, шибко близко не подходи, а то друг-то у меня уязвимый.
— Не бойся, я на таких мелких не падок, — протянул Дасура. — Как звать-то?
— Даниил. Кстати, очень хороший парень.
— Рад за тебя. А я всегда тебе говорил — чего ты привязался к этим бабам? Счастье — оно ведь бывает разным...
Я невольно кашлянул.
— Мы это... Мы просто приятели!
— Да ладно, не смущайся! — расхохотался Джас, и от его хохота маленький комочек прозрачной слизи опасно отлетел в мою сторону. — Я широк душой и толерантен. Мне вот, к примеру, телочки нравятся. Блондиночки. Но и от бычков не отказываюсь, если ты понимаешь, о чем я, — троекратно подмигнул мне бог. — И что с того? Я теперь плохой бог? Нет, я хороший, потому как подхожу со всей ответственностью к вверенному мне делу! Так чего пришли-то во внеурочный час? Надо кого-нибудь со свету сжить? Как того мэра? Или муженька очередной любовницы в горячке сжечь? — голосом добродушного хозяина проговорил Джасура.
Я вопросительно посмотрел на Лёху.
— Со свету сжить? Очередной любовницы?..
Тот икнул. Глуповато хихикнул.
— Ну это... — пробормотал он. — Скажешь, тоже, Джас... Даниил, не смотри так на меня, я потом тебе все объясню!..
— Ах, любовь, любовь, — мечтательно протянул Джасура.
Я глубоко вдохнул и медленно выдохнул.
Спокойно, Даня. Главное — выйти отсюда живым и здоровым. А пять минут позора — это фигня, переживу как-нибудь.
— Нам бы твое благословение, — нежным, воркующим голосом проговорил Лёха.
— Благословляю вас, дети мои! Любитесь, как вам нравится, и кто вообще сказал, что врата рождения чем-то лучше, чем хорошая глазница? — прогромыхал бог.
На этих словах меня прошиб холодный пот.
Мать честная, он не просто горячечник, он же блин извращенец!
— Мы как бы... не в этом смысле! — стараясь придать своему голосу мягкое и уверенное звучание возразил я. — Нам твое буквальное благословение нужно.
Джасура вздохнул.
— И какое именно? Прямое, или обратное?
— Эмм... А можно оба?.. — вкрадчиво попросил Лёха.
— Ну что ж... Для тебя и оба постараюсь родить. Хорошему человеку ничего не жалко. Где-то тут у меня были склянки...
Он подполз к стене, провел ладонью по гладкой блестящей поверхности. На стене появилась дверца, и Джасура ее открыл. Вытащив две бутылки, он крепко прижал их к груди и принялся пыхтеть и тужиться. На коже постепенно образовались мягкие наросты, которые постепенно заползали в бутылки, будто слизни.
Наконец, Джасура громко фыркнул, и наросты оторвались от его тела и стали прозрачной жидкостью.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Вот, держи, — бог заткнул обе склянки пробками, черной и красной, и протянул мне.
— Черная калечит, красненькая — лечит, — проговорил он.
Я осторожно забрал бутылки.
— От всей души благодарим тебя, великий Джасура! — сказал я, пряча бутылки в карманы.
— Ну зачем же так сразу? Благодарность, да еще от всей твоей души... — улыбнулся своими громадными зубами бог. — Лучше бы от всего твоего тела...
У меня сердце в пятки провалилось. Мама дорогая, роди меня обратно!
— Джас, ты чего? Парень — не телочка, и даже не некромант, он погибнет!.. — вступился за меня Лёха.
— Да будет вам! Я покалечу — я и вылечу...
От его тела отстегнулась пара рук. Оставшейся ручищей он выдрал из себя одну из трех ног, заливая пол кровью, и бросил вдогонку подтягивающимся на пальцах рукам.
И эта нога тут же превратилась в еще одну руку.
— Не бойся... — протянул Джасура.
— Спасибо, нам пора! — выпалил я и бросился со всех ног к двери.
Но там нас уже ожидала одна пара здоровенных рук.
— Не уйдешшшь! — многообещающе прошипел Джасура.
Не долго думая, я пнул сапогом двинувшиеся ко мне ручищи и вылетел из святилища.
Я с грохотом захлопнул двери и, крепко удерживая обе створки, заорал во всю глотку:
— Мужики, заприте дверь!!! Быстрее!!
Мне на помощь рванули все скопом. Двери тряслись у меня в руках, но я стиснул зубы и держал, как будто от этого зависела не просто судьба моей задницы, но и жизни на планете в целом!
— Ты получил благословения?.. — спросила стерва Майя.
— Да в задницу все, запирай двери!.. — прокричал я.
Наконец, засов опустили.
— Сбрось сапог! — крикнул мне Лёха. — Быстрей, быстрей!
Я скинул с ноги сапог, и на его подошве увидел прозрачный студенистый сгусток.
За дверью в этот момент что-то заколотилось, заухало, замычало.
—- Бежим отсюда! — проговорил я. — Бежим отсюда все!
— Он не сможет прорваться через эти двери, дай хоть задание сдам! — возразила Майя.
— Что хотите сдавайте, а я — на коня и за ворота! — выпалил я. — Нате ваши благословения, которые прямо при нас, в лучшем случае, выродили, а я валю отсюда!
Сунув Майе в руки обе бутылки, я в одном сапоге вылетел из хлева.
Нахрен, блин. Как теперь это все забыть? Как теперь, блин, отмыться и спать без кошмаров?
Покинув святилище, я, наконец, немного отдышался и пришел в себя.
— Ну, Лёха, — страшным голосом проговорил я. — Ну, Лёха!..
— Даниил, дружище...
— Не смей говорить со мной, как с этим озабоченным Франкенштейном! — рявкнул я.
— Подожди, нам бы объясниться...
— Объясниться? И что, интересно, ты собираешься мне объяснять?! Ты говорил, он нормальный парень, а тут блин вот такое!..
— Даниил, тише... — умоляюще прошептал Лёха. — У него прекрасный слух... И вообще, он вправду был славным парнем. Не без странностей, конечно, но...
— Лучше молчи. Не хочу говорить о нем, — жутким голосом оборвал я Лёху. — По крайней мере, сейчас.
Я засунул череп в мешок, и Лёха замолчал — обиженно или виновато, я не знал. Но спрашивать настроения не было.
Вскоре появились все остальные, и мы, наконец, тронулись в путь.
Мужики приставали с расспросами, но стоило пару раз хорошенько огрызнуться, как все расспросы прекратились.
Мёд для Ники я все-таки купил, потому что теперь абсолютно не сомневался, что пророчество Гермеса исполнится.
Так и случилось. Вернувшись на нашу кабацкую базу, я узнал, что моя бедная кошка совсем слегла.
Когда я пришел в ее каморку, то просто ужаснулся: Ника жила в самом настоящем чулане, без единого окна, и спала на узенькой лавке.
Я дебил. Она заботилась обо мне, как могла, а я ни разу даже не поинтересовался, где она спит и как живет!
— Ника!.. — окликнул я девушку, трогая рукой ее пылающий лоб. — Ника, кошечка...