звучит в голосе Холли. Но я вижу лишь маленькую девочку на фотографиях в доме ее бабушки, которая хочет, чтобы ее мама была такой же, как и все остальные матери, и уделяла больше внимания ей, а не очередному в своей жизни мужчине.
Я тщательно подбираю слова.
– Я всегда поддерживаю тебя, Холли. И что бы ты ни сочла лучшим для тебя, я поддержу тебя и в этом.
Мелодичный смех, раздавшийся в трубке, проник мне прямо в сердце.
– Ты прав, Крей. Пусть все идет, как идет. Я люблю тебя. Поговорим завтра утром?
– Обязательно. Я тоже люблю тебя. Спокойной ночи, детка.
Положив трубку, я улыбаюсь. Завтра мне необходимо разобраться с дядей и его дерьмом, потому что я собираюсь улететь на юг как можно скорее.
Глава 17. Холли
С утра у меня слегка болит голова после выпитого накануне вина, но, к счастью, это не тяжелое похмелье. Я скатываюсь с кровати и на цыпочках спускаюсь по лестнице. Дверь в бабушкину спальню распахнута, и похоже, что мама вечером так и не пришла домой.
Я заглушаю внутренний голос, который саркастически говорит: «Мы очень удивлены, правда?» Как я и сказала Крейтону, мне хочется верить, что она изменилась.
Я варю себе кофе, а потом подхожу к окну. Я все еще чувствую облегчение оттого, что люди сочли меня не стоящей их внимания даже в таком маленьком городке. Схватив бабушкин вязаный шерстяной плед, я выхожу на крыльцо и устраиваюсь в кресле-качалке.
Уже светает, и на улице достаточно холодно, так что пар поднимается над прудом на другой стороне улицы. Здесь царит умиротворение, какого больше нет нигде.
Крей прав – я не готова продать этот дом. Возможно, я не смогу приезжать сюда так часто, как мне этого хотелось бы, но оставить за собой это место, мой персональный рай, кажется мне невероятно важным. Вернуться к своим корням было правильным решением. Неважно, сколько поклонников знают мое имя, неважно, насколько сумасшедшей может стать моя жизнь, я по-прежнему буду простой девушкой из Голд-Хэвена, штат Кентукки.
И сейчас, после того как я приехала домой и взглянула на это место по-новому, меня устраивает быть такой девушкой. Как и все люди, я такая, какой меня сделал мой жизненный опыт, и я не была бы сейчас здесь, замужем за мужчиной, в которого безумно влюблена, если бы не проделала тот путь, который проделала.
Раскачиваясь в кресле на крылечке бабушкиного дома и наблюдая за восходом солнца, я не могу не быть благодарной судьбе за те возможности, какие были дарованы мне. Воспоминания о невзгодах, выпавших на мою долю, стушевались и сменились радостными эмоциями.
Некоторое время спустя в глубине дома раздается звонок моего телефона, прерывая мое одиночество и ощущение довольства жизнью. Поднявшись с кресла, я пересекаю крыльцо, открываю дверь, беру телефон со столешницы и отвечаю на звонок.
Я, разумеется, надеюсь, что это Крей. Но это не он – это Тана.
– Эй, девочка, что происходит?
В последний раз я разговаривала с ней перед отъездом в Голд-Хэвен и рассказала ей, почему покидаю Нью-Йорк во второй раз.
– Ты видела сегодняшние газеты или новостные сайты в Интернете?
У меня падает сердце.
– Мне не понравится то, что ты мне сейчас скажешь, верно?
– Да, верно. Тебе не понравится.
– Нет, не видела. На моем крыльце нет ни одного таблоида. – Я пытаюсь не дать воли тревоге и снова сажусь в кресло. – Насколько все плохо?
– Достаточно плохо, детка. Твоя мама продала эксклюзивное интервью в «Яппер», и они опубликовали его в Интернете десять минут назад. А утром появились новости о твоем муже, что на него подали в суд его акционеры за корпоративное мошенничество или что-то в этом роде. Это уже было в «Уолл-стрит джорнал», не в «Яппере». Все сегодня только о вас и говорят.
– Что?
Я рада, что в моих руках уже нет чашки с кофе. Она в этот момент упала бы на пол и разбилась.
– Ты знаешь, говорят, что нет плохой рекламы? Ну, давай сегодня надеяться, что это правда. Ради тебя.
Я вскакиваю с кресла и направляюсь в комнату бабушки. И конечно же, маминых вещей там уже нет. Я прислоняюсь спиной к дубовой двери и медленно оседаю на пол, уронив голову на колени. Моя рука дрожит так сильно, что я с трудом удерживаю телефон возле уха.
– Что они говорят? – шепчу я.
Разочарование, отвращение и злость охватывают меня, а мое сердце сжимается. Я, как последняя простофиля, решила поверить ей. О чем я только думала?
Тана говорит почти с неохотой:
– Полагаю, что самое худшее относится к Крейтону. Я понятия не имела, что он был женат, когда еще учился в колледже. Вся эта история была скрыта. По слухам, девица сообщила ему, что беременна, чтобы захомутать его. А потом, когда выяснилось, что он ни цента не получит от своего дяди, она притворилась, что потеряла ребенка. А о тебе в основном говорят, что ты безумно влюблена в своего мужа.
К горлу подкатывает тошнота, а шея и щеки начинают гореть. Я виновата в том, что личную жизнь Крейтона сейчас полощут в желтой прессе. Личную жизнь, о которой я ничего не знала.
Анника была беременна? Или, по крайней мере, притворялась, что это так? Он мне об этом не говорил, как и о том, что на него подали в суд. Он знал об этом? Я помню, как напряглись его плечи, когда он ответил на звонок Кэннона. Он должен был знать. Но почему он не поделился этим со мной?
– Расскажи мне, почему на Крейтона подают в суд.
– Ты действительно не знала?
Тана явно поражена, и в глубине души меня начинает терзать мысль о том, что еще Крейтон может скрывать от меня. Я ненавижу этого червя сомнений.
Я поднимаюсь с пола и начинаю расхаживать по комнате.
– Пожалуйста, Тана. Я не стала бы спрашивать у тебя, если бы все знала.
– Вот дерьмо. А я уже начала думать, что ты просто чертова профи в хранении секретов.
– О чем ты говоришь?
Мои сумасшедшие эмоции сталкиваются друг с другом, как машины возле испорченного светофора. Побеждает нетерпение, и мне хочется протянуть руку и вытрясти из нее все.
– Он купил чертову студию «Хоумгроун», Холли. Для тебя.
Кровь ударяет мне в голову, оглушая меня.
– Что? – шепчу я.
– Вот дерьмо, ты и правда ничего не знала?
– Нет, не знала.
Мой голос звучит громче по мере того, как шок сменяется