— Этак мы у тебя, Хранительница, научимся, а потом и себе сараи и загоны для скота построим, — шутливо пригрозил один из степняков.
— Только рада буду, если вам это на пользу пойдёт.
На освободившемся месте Помила распорядилась грядки вскопать и решила посадить немного картошки.
— Давай, мы очистки посадим, — предложила я тётушке, жалея и без того не великие запасы.
— Да что ты такое говоришь, Дерьюшка? Что из них вырастит? Только время потеряем, — хотела было отмахнуться женщина, но я настояла.
Каково было её изумление, когда через полторы декады из земли выглянули тёмно-зелёные, немного сморщенные ростки.
— Вот недаром говорят: «Век живи — век учись», — любуясь всходами дивилась Помила. — Помнится, мы в селе целиком клубень в лунку кидали. А оно вишь как можно было.
— Так в посадке глазки главное. А они на кожуре остаются, когда картошку чистишь. — приобняла я матушку Кудрета.
Нравилась мне эта добрая, хозяйственная женщина. Как-то незаметно смогла она стать для нас с Дунечкой родной. Мы с подругой не помнили своих матерей, а у Помилы не было дочерей. Вот и восполняли мы друг другу недостачи эмоционального тепла.
Мастер, валявший шерсть, работал на улице под навесом. Помогала ему вся семья. Руно теребили, распутывая колтуны, выбирая мусор и грязь застрявшие в шерсти, начёсывали в плотные пласты, которые и добавлялись для уплотнения изделий.
Заметив, что мы с Памилой присматриваемся к работе, мужчина остановил процесс создания очередного валенка. По одному его слову женщины и девочки бросились кто к плите, кто в юрту, а сам он вытерев руки о тряпицу пошёл к нам навстречу.
— Только в ноги не падай, — заранее замахала я на хозяина юрты руками. — Лучше скажи, как зовут тебя, добрый человек.
— Докужтуг*, милостивая госпожа, — низко поклонился степняк. А распрямив спину, заметил моё удивление необычному имени, пояснил — Отец мой мечтал, чтобы стал я богатым человеком, владельцем табунов прекрасных скакунов. Он думал, что имя приманит ко мне удачу.
*Докужтуг — девять лошадиных хвостов.
— Давай, попробуем приманить её вместе, — предложила я. — Вот что мне надо…
Коротко рассказав зачем, подала рисунок, на котором было изображено, что хочу заказать — нечто похожее на кломпы — деревянные башмаки голландской бедноты, только на плоской подошве и из плотного, толстого войлока. На пробу.
Мастер похмыкал подумал и предложил:
— Можно два варианта сделать. Помимо таких, как ты, Хранительница, хочешь, можно ещё и чуни короткие валять. Вот до сюда — и Докужтуг резанул ребром ладони по собственной щиколотке. — С широким мягким голенищем и жёсткой пяткой, чтобы надевать удобно было.
Я согласилась. Оговорив с мастером цвет изделий, срок заказа и цену, мы с Помилой позволили уговорить себя отведать угощений. Нельзя отказаться если в дом пришёл. Хоть в гости, хоть по делу, но уважь хозяина, раздели с ним лепёшку, испей чаю, благослови жилище.
Домой мы пришли под вечер.
«За что боролись…», — подумала я, массируя затёкшую спину и отодвигаясь от рабочего стола. Но жалобой это не было. Мне нравилось то, что у нас получалось.
Понимая, что форму тапок быстро подхватят и будут с лёгкостью копировать, я решила сделать наши работы уникальными, украсив мордочками тех самых забавных зверушек, увиденных когда-то в интернете.
Тонким угольком легко наметила носик и глаза кота, обозначила расположение полосок и, вбивая толстой иглой чёрную шерсть в белый войлок, стала «рисовать» мордочку зверушки. Не с первой попытки взялась я за тапки. Сначала пробовала изобразить что-то простое на ровной поверхности ненужных обрезков. Сколько испорченных вариантов со злостью было выброшено в огонь, счёту нет. Зато сейчас на округлой поверхности кошачья моська получалась как живая. Для пущей достоверности ещё и объемные ушки прикреплялись, и тонкие вибриссы из конского волоса.
С первыми удачными тапочками Помила с Дуняшей носились как дети с любимой игрушкой, не желая выпускать из рук. И когда я предложила им сделать себе такие же, с энтузиазмом принялись учиться кропотливой работе. К нашим урокам сначала присоединилась Айше, а потом и девчушки из соседних юрт.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Даша, тебе впору школу рукоделия открывать, — однажды пошутила подруга, заставив меня крепко задуматься.
Действительно, сколько пар тапок мы втроём сможем разукрасить? Пусть десяток в месяц. Большого прибытка это не даст. Тапки не платье, за них золотой не попросишь. Самое большее — серебрушку малую, и та не целиком в казну пойдёт. Вычесть стоимость шерсти, мастеру за валяние заплатить да рукодельнице не меньше — что там останется? Грошики. Объёмом брать надо, а это значит, что необходимо людей привлекать. Не только детей и подростков, но и стариков.
С этим и пошла к кагану.
— Ой, позабавила ты меня, Дерья! — отец рассматривал пару, которую я украсила специально для него.
На тапках со всем прилежанием постаралась изобразить оскал тигра. Получилось, честно говоря, не очень. Не было перед глазами образца, пользовалась памятью Алевтины, а она на сей раз подкачала. Но не котика же умильного кагану дарить. Тигр для властителя самое то.
Налюбовавшись подарком, отец внимательно меня выслушал. Готовя презентацию проекта, я сделала сравнительные расчёты прибыли от продажи шерсти-сырца и изделий из неё. Разница на первых порах выходила незначительная.
— Но, — горячо отстаивала я свою идею, — будет практически поголовная занятость. Люди начнут зарабатывать честным трудом, а не жить с доходов от набегов. Мужчины перестанут гибнуть и получать увечья. Женщины в случае потери кормильца не приживалками в семьи родичей пойдут, а смогут себя содержать сами. Да в конце-то концов, в соседних государствах перестанут думать о кочевниках как о подлых шакалах, нападающих стаей исподтишка. Изменить отношение и привить уважение к степнякам как к трудолюбивому честному народу — разве это не стоит трудов наших?
— Вот ты как повернула… — словно про себя сказал Метин, задумчиво постукивая подошвами тапок, которые он так и не выпустил из рук, друг об друга. — Не просто денег заработать, а жизнь изменить предлагаешь?
— Да. Предлагаю, — прямо ответила я. — Ты сам говорил, что подданных твоих с каждым годом становится всё меньше. Конечно, тут и болезни моровые виноваты, но считаете ли вы, сколько молодых сильных мужчин гибнет в набегах? Сейчас почти у каждого степняка по две-три жены и выводок детишек, но не каждый в силах достойно содержать их. Понимаю, что иначе нельзя — мужчин на всех женщин не хватает. А если перестать воевать? Учить мальчиков мирному труду, а не ратному.
— Тогда сильные соседи придут на наши земли и поработят нас.
— Уверен? Скажи, если бы мадьяры, русские и османы объединили усилия, то за сколько дней прошли бы мечом и огнём твою степь? Честно говоря, не знаю, почему они терпят до сих пор. Была бы я царицей Южно-Русской, давно бы в степи паслись мирные отары.
— Но-но! — сердито одёрнул меня каган. — Ты Хранительница Степи, а не царица какая-то там. И не надо тут…
Метин замолчал, рассеянно глядя на тигриный оскал. Молчала и я, дивясь своей горячности. Хотела же только об ученических центрах рукоделия в крупных стойбищах поговорить, а вон оно куда вывернула.
— Тапками соседей закидать, — вдруг фыркнул отец и с хитрым прищуром посмотрел на меня.
— Не только тапками. У меня много идей в запасе есть. Но для их реализации…
— Для чего? — не понял властитель.
Вот же… Я уже не раз замечала, что с возвращением памяти Алевтины вернулся и словарный запас делового человека двадцать первого века. Стараюсь не вставлять в свою речь непонятные людям слова, но нет-нет, да и вырываются, вот как сейчас.
— Ну, это… — я замялась. Так слёту и не заменишь на простецкий язык, да ещё и на тюркском. — Делом исполнить, а не просто думать об этом.
— Говорили мне уже, что ты много чародейских слов знаешь и часто их в разговорах пользуешь. Пугаются люди, думают, что колдуешь. Постарайся проще говорить, понятнее, — посоветовал отец.