в море. Я не прошу верить мне на слово, но раз уж ты согласилась помочь, то может, хотя бы попробуешь не оспаривать каждое мое слово?
Эффи стиснула зубы и взглянула на стопку писем на столе. Она согласилась, но, учитывая заносчивость Престона, это оказалось труднее, чем ожидалось. Сейчас нужно приложить все силы и выдержать, а получив место в литературном колледже, можно попытаться исправить вред, нанесенный наследию Мирддина.
– Хорошо, – в конце концов хмуро сказала она. – Но ты должен пообещать, что станешь на пятнадцать процентов менее высокомерным.
– На десять, – со вздохом предложил Престон.
– И ты еще меня называешь упрямой?
– Хорошо, – смягчился он. – На пятнадцать. И ты больше не будешь меня обзывать.
– Такое было лишь раз. – И Эффи не сомневалась, что он это заслужил.
Но в общем и целом Престон был прав – не стоило ругаться из-за каждого слова.
И все же Эффи было горько. Ей пришлось поступиться собственными принципами, чтобы добиться желаемого – улучшить положение в университете, заслужить уважение ученых, забыть о насмешках и зеленом кресле. И кто она после этого? В конечном счете ничем не лучше Престона. Им хотя бы двигало вроде как благородное желание докопаться до истины.
Подавленная этим осознанием, Эффи больше не сказала ни слова.
Престон скрестил руки на груди:
– Ладно. Перед приездом сюда мы с Госсе составили перечень наиболее употребимых слов, используемых в работах Мирддина, и я сопоставил его с письмами.
Тут же забыв о предыдущем обещании, Эффи выпалила:
– Святые угодники, сколько же времени это заняло?
– Это ведь моя научная работа, – пожав плечами, сказал Престон, но кончики ушей порозовели. – Оказывается, между лексикой, которая используется в письмах и в романах, очень мало совпадений. В его книгах вновь и вновь появляются специфические обороты речи, но они никогда не встречаются в письмах. Если бы не имя Эмриса Мирддина в конце, даже не подумаешь, что их писал тот же человек. И потом, существует проблема с «Ангарад».
– А что с «Ангарад»? – Эффи мгновенно приготовилась обороняться.
– Это странная книга. Ее трудно отнести к какому-либо жанру. Обычно Мирддина приписывают к категории писателей, возродивших эпический роман о любви.
– «Ангарад» и есть история любви, – заметила Эффи, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Трагичная, но все же…
Престон явно колебался. Вероятно, прокручивал в уме недавнее соглашение и прикидывал, как смягчить тон примерно на пятнадцать процентов.
– Романы-эпопеи обычно пишутся от третьего лица, а в роли рассказчика всегда выступают мужчины. Герои или рыцари, нацеленные спасать девиц и убивать чудовищ. Но Король фейри – одновременно возлюбленный и чудовище, а Ангарад – и героиня, и девица в беде.
– И ты, конечно же, не можешь просто поверить, что Мирддин проявил фантазию, – хмуро сказала Эффи.
– Слишком много несоответствий, – пояснил Престон. – Слишком многое не сходится. И Янто ведет себя слишком уклончиво, что лишь усиливает мои подозрения.
Эффи снова посмотрела на разбросанные бумаги:
– И это все, что тебе удалось выяснить?
– Я ведь сказал, что мне нужна твоя помощь. – В его голосе ясно слышалось огорчение. – Янто держит меня в неведении. Эти письма дал мне Уэдерелл, он попросил их у корреспондентов Мирддина, его издателя и друзей. Но должно быть что-то еще.
– Еще письма?
– Письма, записи в дневнике, неудачные черновики стихотворений, незаконченные романы, да хоть списки покупок. Что угодно. Такое чувство, будто этого человека просто стерли из собственного дома.
– Он мертв уже полгода, – заметила Эффи, вновь вспоминая слова Янто: «Отец всегда в высшей степени восхищался своим творчеством». Тогда в его голосе прозвучали нотки негодования.
– И еще, – продолжил Престон, – я убежден, что Янто что-то скрывает. В таком старом, запутанном доме должна быть… не знаю, потайная комната. Чердак, кладовка. Помещение, которое он мне не показывает. Янто клянется, что такого места нет, но я ему не верю.
Эффи вспомнила о двери, за которой бился прилив.
– А как насчет подвала?
Престон побледнел.
– Не вижу никакого смысла о нем спрашивать, – быстро сказал он. – Подвал затоплен. К тому же Янто хранит ключ как зеницу ока. Не стоит и пытаться.
Эффи уловила нотку страха в его голосе. Прежде она не замечала, чтобы он хоть немного чего-то боялся, и решила не развивать тему. Пока. К тому же в голове мелькнула другая мысль.
– Вдова, – произнесла она. – Ты говорил, именно она пригласила тебя сюда.
– Я никогда ее не видел, – признался Престон, постепенно приходя в себя. Он был явно рад поговорить о другом. – Янто сказал, что она приболела и не любит общаться с посторонними.
Однако вдова не выходила у нее из головы. Мирддин умер в восемьдесят четыре года, вряд ли жена была намного моложе. Может, под словом «приболела» Янто имел в виду «спятила»? Мужчины часто запирали сумасшедших женщин, и все благополучно забывали об их существовании. Но Янто, похоже, не питал к матери ни капли злобы. Эффи покачала головой, словно отгоняя эту мысль.
– Хорошо, – сказала она. – Чего именно ты от меня хочешь?
Престон явно колебался, не осмеливаясь смотреть ей в глаза.
– Мне нужны чертежи дома, – наконец ответил он. – Наверняка они где-то существуют. Может, Янто их тебе уже показывал.
– Не показывал. – А Эффи, к своему стыду, даже не подумала спросить. – Но с моей стороны будет вполне разумно о них напомнить. Могу спросить.
– Верно. Янто ничего не заподозрит. – Глаза Престона блеснули за стеклами очков, но лицо оставалось непроницаемым. – Просто будь осторожна, не…
Эффи вздохнула:
– Я буду предельно вежлива, если ты об этом.
– Вообще-то, я имел в виду обратное. – Теперь Престон покраснел. – Лучше держать его на расстоянии вытянутой руки. Не будь слишком… любезной.
Что это, дружеское наставление или попытка предостеречь? Кому он не верил – ей или Янто? По коже побежали мурашки. Нет, вряд ли он считал ее совсем уж ни на что не способной.
Престон выглядел сильно взволнованным. Он явно хотел что-то добавить, но не решался. Эффи не сводила с него взгляда. Может, удастся угадать ход его мыслей? Но она только сама покраснела.
– Я буду осторожна, – просто пообещала она.
– Хорошо, – резко сказал он, выпрямляясь. – Я тоже буду вести себя осмотрительно. Все заметки я делаю на аргантийском, чтобы Янто не смог их прочитать.
– За исключением одной, – напомнила Эффи. Почти всю ночь из головы не выходило собственное имя, нацарапанное на полях страницы четким, аккуратным почерком Престона: «Эффи Эффи Эффи Эффи Эффи». Может, это просто бессмысленные каракули… или нечто иное? Эффи не хотелось лишний раз его смущать, но незнание сводило с ума. – Почему в этот раз ты писал на