боеголовку».
Спецслужбы, которые курировали создаваемую Эйпельбаумом партию, воспринимали как великолепное прикрытие тот факт, что Натан пребывал в чудесной тени Тугрика.
Натан же неутомимо выступал во всех СМИ, противореча себе на каждом шагу, суля всем разное и каждому свое. Все поколения, все категории граждан должны были получить по куску политического пирога и причитающуюся им часть национального богатства. Но первыми к пирогам должны быть допущены члены партии Эйпельбаума: Натан был искренен и прост, и любовь населения к нему росла с каждым новым публичным появлением. Разумеется, он не успевал посещать все собрания, заседания и митинги, где его ждали, и потому частенько высылал своего полномочного представителя — Тугрика. Зверю, предвещающему России великое будущее, верили безоговорочно, внимая с пиететом. Выступление на заводе в Новочеркасске енот, как обычно, закончил прославлением Натана: «Помните! Мы спасемся только благодаря Эйпельбауму — якорю нашей утопающей державы!» Говорят, в этот момент из главного кремлевского кабинета раздался взвизг. Вскоре выяснилось, что первое лицо посещал стоматолог, который, увы, после этого посещения скончался, и потому не способен ни подтвердить, ни опровергнуть наши предположения насчет природы взвизга: было это осуждением слов енота или реакцией на расшалившуюся бормашину.
Тугрик, не ведающий о грозном звуке, изданном первым лицом, призывал обратить внимание на то, что в политической концепции Натана нет лишних и презренных: после прихода к власти партии Эйпельбаума все будут накормлены и приголублены. А накормление и приголубливание начнется с членов партии Натана, как рядовых, так и руководящего состава. И грянуло политическое чудо, которое потом назвали «эффектом Эйпельбаума»: партии и объединения стали терять сторонников. Все они утекали под безбрежное политическое крыло Натана.
Эйпельбаум же был великолепно алогичен, беззаветно популистичен и пугающе бесстрашен:
— Хитрая элита давно придумала для народа пословицу «Без труда не вытащишь и рыбку из пруда», — вещал он с трибуны, которая вырастала на глазах изумленных соратников (эффект, придуманный Тугриком). — Оставим же дураков у пруда! Пусть себе ловят! — вещал Натан с колоссальной политической высоты. — А мы, сильные духом, бестрепетно созерцающие и трезво принимающие наш смрад как данность, заявляем, что все претензии надо предъявлять лишь Богу, который вложил в нас столько дряни. И мы говорим открыто, мы заявляем внятно: Россия будет разделена по-честному. Каждому, вставшему под наши знамена, даже самому убогому, достанется ее кусочек.
Натан тонул в овациях.
Его заподозрили в левачестве, но он встретился с олигархами и пообещал им благоденствие: «Я буду говорить на языке народа, то есть буду поливать вас грязью и смешивать с дерьмом. Это усыпит плебеев. А сон плебеев даст крупному капиталу и власти шанс на тысячелетний альянс. Не слушайте, что я буду нести. Узнавайте меня по плодам, а они вот-вот созреют. Я ведь знаю, что тревожит ваши сердца. На заре вашей туманной и слегка преступной юности вы получили во владение госкорпорации. Но вот пришла зрелость и замаячила старость, вот посылает первые жуткие приветы смерть в виде внезапной тьмы в глазах, слабости в теле, онемения членов, и докторов, скорбно покачивающих головами. Так? И растет в вас тревога: а наши детки, а чада наши смогут ли унаследовать госкорпорации, которые мы хоть и украли, но ведь любили, и пестовали, и развивали! Я угадал? Не стесняйтесь, со мной стесняться нечего, ведь я сам бесстыден! Вот где тяжесть сердечная, так? Вот где проблема, верно? И я ее решу!»
В ответ звучали олигархические аплодисменты — сдержанные, но не лишенные веры.
Тогда Эйпельбаума заподозрили в служении крупному капиталу, и он встретился с представителями рабочих профсоюзов. Сходу Натан начал клясть последними словами тех, с кем еще вчера говорил столь искренне и нежно, столь многообещающе. Его речь была пламенна: «Пару недель назад я надел кепку Ильича, и меня как молнией пронзило: да сколько же можно эксплуатировать народ и недра? А?!»
Рабочие кричали, что терпение истощено.
Натан разъяснил свой план: «Богатеи и олигархи нужны нам как союзники лишь на первоначальном этапе, пока они еще способны вставить свои жирные палки в наши суровые колеса. Высосав из них все нефтедоллары и обратив их в нашу пользу, мы поступим с кровососами, как они того заслуживают: арест — тюрьма — народный суд — виселица».
Натан тонул в одобрительном электоральном реве. И, конечно, в аплодисментах. Утопая в них, Натан надевал кепку, знакомую всем до боли, и кричал: «Смейть буйжуям!» — «Смеееерть!» — вто́рили счастливые смеющиеся работяги, а также примкнувшие к ним ликующие бездельники. Вторые кричали громче.
Обольщенные Натаном олигархи воспринимали его речь перед рабочими как необходимый этап в деле оболванивания народа — этап окончательный и бесповоротный.
В одной из нейтральных газет (она так и называлась: «И нашим, и вашим») появилась карикатура: олигарх смотрит по телевизору выступление Натана, пыхтит сигарой и с омерзительной нежностью поглядывает на своих жирных отпрысков, которые тянут гигантские волосатые лапы к России: на карте она была изображена в виде прекрасной царевны. Подпись под карикатурой гласила: «Натан заморочит их пустые головы!»
Тугрик считал, что олигархи воспримут эту подпись как обещание финального оболванивания народа, а народ — как предстоящее разорение и гибель олигархов. Натан в таком восприятии сомневался, но исторический процесс подтвердил правоту енота.
После нескольких недель триумфальных выступлений енот заказал независимое социологическое исследование. Икая от изумления и гордости, Тугрик изучал результаты исследования в коробке, которая стала его первым офисом: народ и элита все свои надежды инвестировали в Натана, ожидая от него прямо противоположного. Тугрик показал анализ общественных настроений Натану, и тот прокомментировал с недовольством: «Мы взорвем эти дурацкие термины: народ, элита… Прекрати эти дряхлые слова употреблять, они на меня тоску наводят».
И енот прекратил. А Натан — нет. «Элите» Эйпельбаум клялся в том, что грядет окончательное порабощение «народа», а «народу» — что, придя к власти, он «разберется с элитой, которая на самом деле просто сброд».
Так продолжалось несколько недель. Все были довольны и даже счастливы. Все были исполнены слегка тревожных, но все-таки надежд.
Но гром не заставил себя ждать: он грянул.
Смешать с дерьмом!