— Пожалуй, душ я приму потом, — задумчиво пробубнила я и ломанулась в комнату Синоптика, надеясь разжиться удобной для мотопроменада одежкой. — Соня, мне нужна информация. Ты можешь мне ее нарыть?
— Я гений в этом деле, — абсолютно серьено ответила девочка.
Мотоциклы — это болезнь. Это огненная страсть. Затмевающая радость. Ни один, даже самый крутой автомобиль, не сравнится с ощущением свободы, которое ты получаешь от гонки по трассе на хромированном, рычащим под тобой скакуне.
Я восторженно уставилась на байк, который казалось манил меня, подрагивающими своими боками.
— Ты же не на нем ехать собираешься? — испуганно пискнула Соня. — Даже Тоха его не часто выгуливает.
— Я ему скажу, что он слабак, — хмыкнула я, седлая байк. Одежда из жесткой кожи, найденная в шкафу Синоптика оказалась мне велика, и потому выглядела я сейчас, как всем известный Филлипок. Штаны пришлось обрезать. Я нещадно обкарнала ножницами брючата, стоимостью в эту деревню, подогнав под свой рост. Сонечка захохотала в голос, увидев фигуру, выползшую в гараж. По росту теперь шкары мне подошли, зато на заднице они болтались колоколом, затянутые ремнем на моей талии. Косуха с закатанными рукавами, тоже смотрелась как зипун на шпале.
На трассу я вырулила только спустя полчаса. Отдала последние указания малышке, пообещала вернуться к утру, натянула шлем и… По проселочной дороге мотик скользил, как по соплям. Я даже начала понимать Погодского, который предпочитал коню машину. Несколько раз я едва не свалилась в жидкую грязь, рискуя остаться без облаченной в крутой шлем, украшенный золотистым черепом, башки. Бабка, встретившаяся мне на пути, перекрестилась, при виде меня, и ломанулась через дорогу, грохоча пустыми велрами. Да твою ж мать. Откуда она взялась только. Пути теперь не будет. Я хоть и не верю в преметы, все же сплюнула через плечо, совсем забыв об чертовом шлеме. Вспомнила только когда моя слюна шлепком свалилась мне на плечо. За всеми этими идиотскими волнениями, едва не сшибла черного кошака, вальяжно пересекающего однопутку. Да они что, все решили надо мной сегодня поиздеваться? Короче, на трассу я выехала в диком бешенстве.
Байк был великолепен, послушени совершенно ошеломителен. Я забыла обо всем на свете, и сама не заметила, как оказалась в своем родном районе. Жалко бросать такого коняшку в подворотне, тем более в квартале, где мне повезло вырасти, но если я явлюсь в бабулин двор с треском и грохотом, вряд ли это будет дальновидно. Синоптик не оценит, что его лягушонка в коробчонке выследила его, как щенка. Сюрприз будет, короче. В берлогу отца я решила не заезжать. Странно, кстати, что Антон так долго трется в бабушкиной квартере. Если его конечно не…
От этого осознания у меня сжалось горло. Боже, нет. Я уже успела привыкнуть к этому балбесу. И что станется с Соней, если его убили? Да нет, такие как он в огне не горят и в воде не тонут. Конечно он жив. И я еще не получила ответов на вопросы. Пусть только попробует умереть, я его душу достану из ада, клянусь.
В памяти почему то вплыли каменные губы этого мерзавца, и то, как он сидел на мне верхом вчера. В низу живота заныло. "Это от страха" — решила я, входя в темный подъезд.
Я молнией взлетела по ступеням, толкнула перетянутую желтой лентой дверь родной квартиры, и затаив дыхание, скользнула внутрь.
Тишина. Такая звенящая, что у меня заложило уши. Он лежал на полу, голова под столом. Я зажала рот руками и упала на колени перед поверженным балбесом. То, что это Погодский, я не сомневалась. Эти кроссовки я бы узнала из тысячи таких же.
— Сволочь, как ты мог меня бросить? Ты мне нужен, гад. Очень нужен, — зарыдала я, бухнувшись лбом в, слишком мягкие, неестественно вывернутые конечности убиенного Синоптика.
Глава 25
Странно, что я сразу не заметила, что колени и покойничка не монтируются с пятками на идиотских кроссовках. У страха глаза велики, а у того ужаса, что я испытала они уже вывалились из орбит и раскатились по бабулиной кухне. Дернула на себя ноги, и взвыла теперь уже от злости. Надо же, не поленился гад сделать чучело. Я зашарила по карманам джинс, нашла телефон и клочок бумаги. Прочитала цидульку, исходя ядом. Телефон в мей руке вдруг вздрогнул и завибрировал. Боже. Я дура. Он же сразу отследил меня по этому идиотскому аппарату.
— Я велел тебе сидеть дома, — услышала насмешливый голос, и пожалела, что Погодский сейчас не рядом. Я бы его убила, вот ей — ей. — Мало я тебе впорол. Надо было так отходить, чтобы ты не могла сидеть, чертова девка.
— Что ты делал в квартире моей бабушки? — прорычала я в трубку, стараясь скрипеть зубами, как можно меньше. Иначе рисковала остаться без моляров, а это было бы прискорбно.
— Оставлял тебе послание. Я знал, что ты не усидишь на месте, твоя задница заточена под ремень и приключения, насколько я успел заметить, — хмыкнул Синоптик.
— Ты где?
— Ага, так я тебе и сказал. Ты мне снова спутаешь все карты, — хихикнул этот мерзавец. — Езжай домой и сиди там ровно. Поняла меня?
Я аж онемела. Да кто он такой, чтобы мне приказывать Да я даже отца не всегда слушалась, а тут какой — то посторонний хлыщ с замашками домашнего диктатора.
— Конечно поняла, Антошенька, — лелейно пропела я, вложив в голос весь свой актерский талант. Судя по неуверенному хрюканью, прозвучавшему из мобильника, мой собеседник не очень то мне и поверил. — Прямо сейчас кочегарю байк и быстрее ветра мчусь в твое «Гадюкино»
— Ты взяла мой байк!? — взревел Синоптик. Мне даже показалось, что меня обдало ветром из мембраны телефона, ну или что там сейчас у этих идиотских смартфонов. — Я тебя убью. Клянусь.
— Я еще и твои кожаные штаны обрезала, — вредно вякнула я, слушая нескончаемый рев, — учитывая нашу разницу в росте, у тебя теперь есть кожаные шорты. Ты в них будешь такой душка, как те парни из «Голубой устрицы»
Я бы дослушала его вопль, если бы у меня вдруг не появилось важного, суперважного, я бы сказала дела — спасения собственной шкуры. Видимо соглядатаев Аллесгут все же оставил во дворе моего детства, потому что затворенная мною дверь содрогнулась от сильного удара и затрещала филенкой. Я юркой белкой метнулась к окну. Пятый этаж — не высота, конечно, но у меня закружилась голова, когда я повисла на, подозрительно скрежещащей под моим весом, ливневке.
— Да тут она была, зуб даю, — раздался мужской голос из недр моей любимой кухонки. Сколько лет я провела на ней, поедая бабулины разносолы. Рот тут же наполнился горечью. Больше я никогда не попробую такой вкусноты. А если сейчас меня шлепнут тут, прямо висящей на трубе, в позорных обрезанных брючатах, то я вообще больше ничего не вкушу. Голос этот был мне знаком, черт бы его побрал.
— Бо, эта овца как сквозь землю провалилась, — точно. Шмойлов, долкладывает по телефону, гад. Но кому? Твою же мать, Бо. Да не может быть. — Синоптика мы ведем, с самого его ухода отсюда. Да не полезет Фиска в окно, она высоты боится. Хотя. Я услышала торопливые шаги, окно распахнулось и мне в лицо уставилось черное дуло.
— Ну, здравствуй, невестушка, — хохотнул Шмойлов, не сводя с меня презрительного взгляда. Так смотрят на жертву, которой жить осталось несколько мгновений.
— И тебе не хворать, — хмыкнула я, судорожно соображая, что же делать дальше. Интересно, чертов Погодский в курсе, что таскает на хвосте головорезов? Хотя. Мне то уж какая теперь раница? — Значит дядя Боря желает мне смерти? И почему интересно? Я случайно забыла его с днем рождения поздравить, честно.
— И это разнюхала, проныра? — оскалился Димка. Надо же, а я ведь думала, что его люблю. Ошибалась.
— Так ты орал, как бизон. Трудно было не услышать, — глупо хихикнула я. — Так почему же мой кресный так не по христиански поступает, а Дим? И ты вот скурвился. Как кстаи твоя лысина поживает? Она у тебя и поевилась потому что ты предатель.
— Нет, она у меня появилась, потому что жить с тобой постоянный трешь. Ты мне всю плешь проела.