Мелкая узорная плитка таинственно и тихо отзывалась на их неторопливые шаги. Ботанический сад был огромен и красив даже в это время года. На каждом шагу подстерегали небольшие античные статуи, не работающие сейчас фонтаны с резными колоннами, ворота в стиле барокко… Лене не приходило в голову задаться логичным вопросом: почему именно здесь? Потому что здесь красиво, или потому что ботанический сад находится достаточно далеко от дома Ильи, чтобы избежать ненужных встреч?..
Мужчина и девушка шли рядом, долгое время не разговаривая друг с другом, но испытывая абсолютно идентичное чувство. Умиротворение. Оба понимали, что, хоть и обсудить нужно многое, а спешить им некуда, и будто бы весь мир лежал у их ног, а его красотой необходимо было насладиться именно в тишине. Главное, что им теперь ничто и никто не мешает, и они никуда друг от друга не денутся.
– Вот мы с Вами и встретились, Лунь, – задумчиво сказал Илья Алексеевич, нарушив уютное молчание.
– Вне Вашего дома, – кивнула девушка.
– Вам тоже странно, да?
– Да. Такое ощущение…
– Словно мы какие-то…
– Преступники?
– Шпионы. Гуляем здесь, а никто не знает…
– Шпионы? За кем же мы следим?
– За собственными сердцами, – легко ответил Вилин, будто бы ждал этого вопроса.
– И что говорит Ваше?
Как ни странно, а здесь Лена ощущала себя более уверенно и раскрепощенно. Он пригласил ее сюда, он. Значит, она – хозяйка ситуации. Она соизволила прийти, верно?
– Мое?.. Оно утверждает, что быть здесь и сейчас – не зло. И я должен здесь быть. С Вами.
– Должны?..
– Конечно.
– Кому?
– Себе и Вам, Лунь. А Вы?
– Что говорит мое сердце?
– Да.
«Я не могу Вам сказать, – подумала Лена, кусая губу, – еще слишком рано».
– Оно поет, – туманно ответила она.
– Вы рады встрече? – повеселел Илья, будто могло быть иначе.
«Как он наивен. Неужели ни о чем не догадывается?..»
– Вы даже не представляете, насколько.
– Представляю, – заверил мужчина. – Я все же хочу узнать, не сочтите за наглость… Отчего Вы не пришли тогда? Я извел себя догадками.
– Илья Алексеевич, если бы Вы только знали, КАК я хотела прийти, но… мои планы уничтожили.
– Кто?
– Мне сложно об этом говорить. Но с Вами мне хочется быть честной во всем.
– Не бойтесь, Лунь, Вам не придется сожалеть об этом, – произнес мужчина и посмотрел на собеседницу. – Я догадывался: что-то случилось. Ведь не могли же Вы просто забыть об этой встрече, которую я так ждал!..
– Я тоже ждала!
– Узнать у Полины я не мог по понятным причинам, и я, надо признаться, переживал за Вас. Особенно в тот день, когда Вас так и не дождался. Меня немного трясло, будто я заболел.
Лена вспомнила свою безумную лихорадку в тот вечер и поняла, что они уже ментально связаны.
– Вашему добродушию нет границ, милый Илья Алексеевич. Я ведь тоже не могла связаться с Вами и так сильно волновалась, что Вы подумаете обо мне дурное…
– Ну как я мог, ведь Вы такая… светлая… мягкая, теплая, Лунь.
«Боже!» – подумала Лена и ощутила, что ее тело расплывается, словно горячий воск – еще чуть-чуть, и ходить она не сумеет.
– Что же случилось, ответьте прямо, не томите.
– Предупреждаю, это может Вас неприятно удивить.
– Я готов. Говорите.
Лунь глубоко вдохнула.
– Видите ли, у меня с матерью не очень идиллические отношения. Накануне того дня, на который был назначен мой визит к Вам, вышло так, что мы с ней повздорили, если выражаться мягко, и … в общем, она ударила меня по лицу.
– Что? – Илья Алексеевич остановился и повернулся.
– …
– Что Вы сказали?
Его голос звучал с такой интонацией, что Лена пожалела о своей откровенности. Ей стало неприятно, тошнотворно. Каждый раз люди реагировали одинаково, и это раздражало.
– Вряд ли Вы шутите, поэтому… – Илья взял девушку за плечи, нежно погладил их. – Взгляните на меня, Лунь. Послушайте, поверьте. Я знаю, что Вы чувствуете сейчас. Прошу, не переживайте. Я не стал относиться к Вам хуже ни на йоту. Верите мне? Да, это страшно, не отрицаю, однако не конец жизни и не повод жалеть Вас, словно калеку. Тысячи людей живут гораздо хуже. Я меньше всего хочу, чтобы Вас обижали мои слова. Посмотрите же мне в глаза.
Лунь подняла удивленное лицо. Впервые в жизни она получила именно то бережное, предупредительное отношение вместо жалости. Ей не пришлось даже злиться, и это было странно. С этим человеком все было как-то иначе, даже самые обыденные вещи. И раскрытие правды о своей жизни не вызывало в Лене прежних эмоций. «Он очень боится меня обидеть, – подумала она. – Старается понять всякую мою эмоцию, предотвратить любой потенциальный конфликт».
– Лунь, прошу, если что-то не так, говорите мне сразу. Я знаю: Вы крайне чувствительны. Идемте.
– Откуда Вы знаете?
– Нетрудно уловить, когда и сам такой же. Скажите: я не обидел Вас?
– Нет! это странно, но… Вы первый человек, реакция которого меня не задела за живое…
– Что ж, отдадим мне должное: я приложил к этому усилия. А теперь прошу того же от Вас: расскажите, как все произошло.
Лунь поняла, что Илье Алексеевичу о своей жизни она может рассказать совершенно все, будто не говорит вслух, а пишет в дневнике ночью, наедине с собой.
– Она пьет. Уже много лет пьет и почти не живет дома. Всегда ошивается где-то и с кем-то… У нее есть своя компания. Может месяцами не появляться дома, – как на духу рассказывала девушка, и ей впервые было не стыдно и больно, а легко говорить об этом, и она могла выложить даже больше, чем ее просят. – Но если она вдруг появляется, то наступает кошмар. Ругань, мат, пьяный угар, жестокость, издевки… и все прелести беспросветного запоя. Честно говоря, она меня ненавидит. Ненавидит с самого детства. И я никогда не понимала, за что. Долгие годы стремилась разобраться, понять, оправдать – все же мать. Но так и не поняла, только возненавидела в ответ. Думаю, я была нежеланным ребенком для обоих родителей. Неприятной случайностью. Отца своего я в жизни не видела, даже на фото. Я и приблизительно его внешности не знаю – не то, что где он сейчас. У меня есть младший брат. Степа. Мы с ним живем сами. На мою стипендию и зарплату. Время от времени приходит мать и забирает из дома что-нибудь, чтобы пропить… В этот раз она явилась, как всегда, пьяная. Стояла в коридоре, шаталась, смотрела на меня этими осоловелыми пьяными глазами и обливала грязью ни за что… Требовала денег, я не дала ей. Нам самим жить почти не на что. Она даже не думает о том, что бросила детей на произвол, лишь о себе, где бы и чем поживиться. Мерзко вспоминать. В общем, я отказала ей. Тогда она разозлилась и схватила зимние ботинки Степы, чтобы продать их, а его самого не было дома.