не опускать руки, когда я даже не предполагала, что есть на свете такой удивительный человек? Мир, в котором он живет, стоит того, чтобы за него цепляться».
Но вот, две недели спустя, в тот самый день, когда подруги обычно ходили в гости к Илье Алексеевичу, после занятий Полина сказала:
– Ох, кстати, Лунь! Чуть не забыла! Мне вчера вечером звонил Илья, звал к себе.
– Илья Алексеевич? Сегодня? – Лена не верила услышанному.
– Конечно! Сегодня же как раз тот самый день. Ты пойдешь?
– Д-да, естественно, почему бы нет? Ведь он ждет?
– Он ждет, еще как. Сказал, что соскучился.
– Мы давно у него не гостили, – кивнула Лена, а сама радовалась про себя. Ей казалось, что Илья Алексеевич соскучился только по ней, и эти слова были тайным посланием для нее одной.
Всю дорогу Полина болтала о посторонних вещах, а Лунь усердно делала вид, что слушает и даже участвует в обсуждении. Но, так как Поля, в своей обычной манере, говорила за двоих, ей было вполне комфортно, что подруга ее немногословна. Лена невпопад улыбалась, шагая на нетвердых ногах и думая о том, не заметит ли Илья Алексеевич следа на лице? А если заметит, то сделает ли вид, что не заметил? Всем существом своим она волновалась, как в первую их встречу. Но самое страшное началось, когда они вошли в уже знакомый двор, и Полина еще у ворот весело закричала:
– Илья! Это – мы!
«Господи», – пронеслось в голове у Лунь. Кишечник скрутило, ладони вспотели и стали холодными, а по ногам распространился «шум» испорченного телевизора – кожу покалывало. Полина понеслась к входной двери, как первоклассница после уроков, в то время как Лунь будто насильно переставляла ноги, вымученно улыбаясь. Все, что было у нее в голове, окончательно спуталось.
«Как я в глаза ему посмотрю?!»
Илья Алексеевич встречал их на пороге – высокий, статный, гладко выбритый и как всегда – улыбчивый и радушный.
– Ага, явились, гости дорогие, – весело проговорил он и осмотрел девушек, прищурившись. – Где пропадали? Забыли обо мне?
Лена ничего не могла с собой поделать, но все слова, что он говорил, отныне воспринимала только на свой счет. Илья Алексеевич не выказывал и тени обиды, только был немного рассеян и задумчив в тот день, будто все время вспоминал, о чем же он мог позабыть?
– Дела, дела! – отмахнулась Полина. – Главное, что мы пришли, верно?
– Верно! Чаю, кофе? Идемте на кухню.
– Есть молоко? – робко спросила Лунь.
Илья Алексеевич посмотрел ей в глаза, чуть удивленный.
– Кажется, имеется такое.
– Молоко? Лунь, что это на тебя нашло?
– Не знаю. Просто хочется молока.
– А мне – чаю.
– Все, что угодно, девочки.
Лена старалась держаться к Илье Алексеевичу той стороной лица, где кожа была чистой. Очень боялась, что он заметит что-то, начнет спрашивать… Девушки расположились за столом на своих привычных местах. Полина с дядей перебрасывались дежурными фразами на счет здоровья и благополучия родственников, не слишком, впрочем, будучи заинтересованными всем этим, а отдавая дань вежливости.
Илья Алексеевич охотно рассказывал о жене и сыне, выслушивал вести о семье Полины, а сам тем временем поставил чайник, приготовил варенье, сахар, мед, достал вазочку фундука, затем пошел к холодильнику. Лена следила за его движениями, стараясь быть незаметной. И у нее перехватило дыхание, когда она увидела, что Вилин наливает молоко в кружку, а саму кружку ставит в микроволновку, чтобы молоко подогрелось.
«Я ведь не просила его об этом! – у нее вспыхнули щеки. – Он хочет, чтобы я пила теплое молоко!»
Это ненавязчивое проявление заботы позволило ощутить некую уверенность, и она постепенно подключилась к разговору. Полина даже не обратила внимания, когда Илья подал кружку с теплым молоком прямо в руки Лене, продолжительно посмотрел ей в глаза, как бы спрашивая, верно ли он поступил, и то, как смутилась Лена от этого взгляда.
– Достаточно теплое? – спросил он, наблюдая сверху, как девушка делает первый глоток.
– Да, спасибо, достаточно, – она отвела глаза.
Ей показалось, что в этом вопросе прозвучал какой-то подтекст, и молоко было лишь предлогом. Но наивная Полина не могла и заподозрить ничего в этом роде. О тайне знали лишь двое.
– Я видела твою статью в журнале, – сказала Поля. – Поздравляю. Это выглядит очень свежо и остроумно.
– Ты так считаешь? – оживился Илья Алексеевич.
– Действительно!
Бурное обсуждение статьи медленно перетекло в разговор о журналистике, а затем, по смежности, к литературе, и тут уже могла подключаться Лена. К любой теме она могла вспомнить интересную цитату и не стеснялась высказывать их, чем приятно удивляла Илью Алексеевича.
– Как-то раз Ги де Мопассан сказал, что писатель может делать лишь одну вещь – честно наблюдать правду жизни и талантливо изображать ее. Так в чем же здесь соль? – спрашивала она.
– И в чем же? – жадно спрашивала Полина.
– В том, куда с такими взглядами отнести фантастическую литературу, мистику, ужасы? Там ведь акцент не на правде жизни, не на прозе будней и даже не на остром и социальном событии современности, а совсем на другом. Удивительно, что уже в девятнадцатом веке скажут: настоящая литература – это такая литература, которая говорит о вечном, а не о сиюминутном. А к фантастике, мистике, ужасам никогда не относились как к серьезной литературе.
– Да, но, мне кажется, под правдой жизни Мопассан имел в виду нечто иное… – вмешивался Илья Алексеевич.
– Хорошо, хорошо, но о каком таком «вечном» говорит нам великая модернистская, постмодернистская и абсурдистская литература, чье появление вызвано вполне известными событиями двадцатого века?.. Это ли – не литература? – спорила Лена, позабыв о всем прочем. – Весь XX век – это вообще бриллиантовое столетие мировой литературы и культуры. Я обожаю XX век за антиутопии, развитие научной фантастики, появление модернизма и постмодернизма. Это был век гениев, второго такого уже не будет. Век гениев-прозаиков, которых по достоинству оценят, быть может, через пару столетий. Какие великие фамилии: Джойс, Кафка, Оруэлл, Хаксли, Замятин, Кальвино, Ионеско, Беккет, Брехт, Фаулз, Сартр, Пруст, Стругацкие, Азимов, Беляев, Ефремов, Бредбэри, Лем…
– Ну и кто же прав? Кто? – азартно спрашивал Вилин, с прищуром глядя на Лунь.
– А в том-то и дело, что этого нам никто не скажет. Каждый прав в своей эпохе, на определенном срезе, а единой для всех правды нет, ни в чем нет ее, и никогда не будет.
Лена была довольна – она почти перестала стесняться, у нее получалось реализовывать свои знания и наконец-то владеть своими мыслями и фразами, высказываясь полноценно. И это производило однозначное впечатление.
– Я однажды прочел одну интересную причту, – сказал Илья Алексеевич и обхватил кружку с остывшим чаем своими длинными красивыми пальцами. – Это было давно, так что я не помню подробностей, не обессудьте. Познакомились однажды два человека. Узнав друг друга получше, поняли, что их что-то связывает. Но