на Алека.
— Мне нужно поговорить с мистером Аслаховым.
Алек вздыхает и встает. Когда он выходит в коридор, я киваю в сторону кабинета моего дяди, который в данный момент не используется.
Он следует за мной, и закрыв за нами дверь, я спрашиваю:
— Ты нашел Эбигейл, верно?
Он приподнимает бровь и скрещивает руки на груди.
— Да.
— Что ты видел?
Алек пристально смотрит на меня, затем качает головой.
— Не мне рассказывать тебе что-либо, связанное с Эбби.
Господи.
Мои глаза темнеют при взгляде на него.
— Если ты не расскажешь мне, я предположу худшее.
Он снова пожимает плечами.
— Я не могу указывать тебе, о чем думать, а о чем нет.
Я резко выдыхаю, потому что знаю, что он не заговорит. Если он поклялся Эбигейл молчать, он перенесет все, что с ней случилось, на свой смертный одр.
Однако молчание говорит громче слов. Эбигейл не просто избили.
— Можешь идти, — рычу я, недовольный тем, что все еще нахожусь в неведении относительно женщины, которую люблю.
Алек открывает дверь, затем делает паузу, чтобы сказать:
— Если ты заботишься об Эбби так, как я думаю, ты будешь терпелив с ней.
Терпение — не та добродетель, которой я обладаю.
Алек возвращается к своим занятиям, оставляя меня в офисе наедине с моими переживаниями.
Слово ‘изнасилование’ проносится у меня в голове, но я отгоняю его, не в силах связать столь жестокий поступок с Эбигейл.
Нет, она просто травмирована, потому что ее дважды чуть не убили за одну неделю.
Это чушь собачья, и ты это знаешь.
— Господи, надеюсь, я ошибаюсь насчет того, что, по моему мнению, с ней произошло, — бормочу я, выходя из офиса.
Я как раз собираюсь пройти мимо оружейной, когда решаю проведать Эбигейл.
Невозможно держаться от нее подальше.
Я нахожу ее в тире, она занята тем, что разряжает обойму по мишени.
Я подхожу ближе и прислоняюсь плечом к стене, идущей вдоль задней части партера.
Когда она останавливается, чтобы вставить новую обойму в пистолет, ее голова дергается, словно она пытается что-то стряхнуть с себя. Она сжимает челюсть и руки, зажмурив глаза.
Я смотрю, как моя женщина борется с демоном, с которым она столкнулась, и, не в силах оставаться в стороне от ее борьбы, подхожу к ней и заключаю в свои объятия.
Она замирает, и я чувствую, как напрягается ее тело.
— Это я, — говорю я, чтобы она не подумала, что это какой-то случайный ублюдок.
Мгновенно она прижимается к моей груди, ее рука сжимает мою рубашку. Она позволяет мне обнимать ее некоторое время, прежде чем отходит.
Подняв руку к ее покрытому синяками лицу, я нежно обхватываю ее подбородок.
— Ты посмотришь на меня?
Эбигейл качает головой, а затем шепчет:
— Я в порядке.
Наклонившись, я прижимаюсь своим лбом к ее, и наши взгляды встречаются.
— Ты не в порядке, и я не стану смотреть, как ты ломаешься у меня на глазах. — Я немного отстраняюсь, и в моем голосе звучит любовь к ней: — Я здесь ради тебя, Эбигейл. Я помогу тебе всем, чем смогу.
Она делает шаг назад и убирает мою руку со своей щеки.
— Я просто устала. Тебе не о чем беспокоиться.
Я наклоняю голову и пристально смотрю на нее, желая найти способ достучаться до нее. Вместо того, чтобы давить на нее, я говорю:
— Я оставлю тебя в покое, но никуда не уйду. Я подожду, пока ты не будешь готова.
Она отворачивается от меня и, взяв пистолет, направляется к оружейной. Я следую за ней, и только после того, как она отдает оружие, она смотрит на меня.
— Спасибо, Николай, но я действительно в порядке. Просто это были дерьмовые две недели.
— Возьми неделю перерыва от тренировок и немного отдохни. Хорошо?
Эбигейл вздыхает и кивает, после чего выходит из оружейной. Я следую за ней, пока не дохожу до своей студии, затем смотрю, как она направляется к лестнице.
Я не знаю, что буду делать, если Эбигейл и дальше будет отгораживаться от меня.
Глава 22
Эбби
Поскольку мне не разрешают посещать тренировки в течение дня, я прячусь в своем номере, уставившись на чистый холст. Часы тянутся долго и мучительно.
Я не знаю, что нарисовать. Ничего красивого больше нет.
Я продолжаю обмакивать кончик кисти в краску на палитре, цвета смешиваются, пока все не становится черным.
Это подходит.
Поднося кисть к чистому холсту, я провожу линию от угла до угла. Медленно я начинаю закрашивать белый цвет холста, пока все не становится черным.
Это именно то, что было сделано с моей жизнью. Из нее стерли все краски, оставив меня во тьме.
Сидя с палитрой и кистью в руках, краска сохнет; день сменяется вечером, и все, что я могу делать, — это смотреть на испорченный холст, который олицетворяет мою жизнь.
Хотелось бы мне быть сильнее.
Ненавижу, что не могу стереть воспоминания и вернуть себе прежнюю жизнь.
Я слышу стук в мою дверь, но не двигаюсь, чтобы открыть ее. Кто бы это ни был, пусть уходит.
Когда я слышу щелчок открывающейся двери, я закрываю глаза.
Николай. Ключ-карта есть только у него.
Я слышу движение, и хотя часть меня хочет, чтобы он обнял меня и все наладилось, мне хочется, чтобы он оставил меня в покое. Трудно хранить секрет от его пронзительных глаз, способных заглянуть мне в душу.
У меня едва хватает сил, чтобы выжить в этом аду, не говоря уже о том, чтобы бороться с ним.
— Эбигейл, — бормочет он мягким тоном.… почти любящим.
Боже. Я не могу…
Я опускаю голову, откладывая палитру и кисть.
Я слышу, как он ставит что-то на кофейный столик, прежде чем он придвигается ко мне ближе.
Обними меня и никогда не отпускай. Даже если шансы на то, что мы станем парой, равны нулю.
Я не могу произнести эти слова, потому что Николаю нужна сильная женщина рядом с ним, а это не я. Я уже сказала ему, что между нами никогда ничего не будет, и я не смогу сделать это во второй раз. Первый был достаточно тяжелым.
— Любовь моя, — говорит он, его нежный голос прорывается сквозь скудную защиту, которую я изо всех сил пытаюсь поддерживать вокруг себя, — тебе нужно поесть.
Я не могу. Желчь в моем желудке не перестает бурлить достаточно долго, чтобы я смогла поесть.
Его прикосновение мягкое, когда он берет меня за плечи. Я встаю и позволяю ему отвести меня