отчаянием:
— Помоги мне. Ты должен помочь мне.
— Шшш… Эбби. Я помогу тебе. — Я чувствую, как руки Алека сжимаются вокруг меня, затем он говорит: — Не волнуйся. Я позабочусь о ней
— Что, блять, с ней случилось? — Спрашивает Николай, его голос полон беспокойства.
О Боже, если Николай останется со мной, он поймет, что со мной случилось, а я не хочу, чтобы он знал. Я умру, если он узнает.
— Они выбили из нее все дерьмо, — бормочет Алек. — Она в шоке. Я убил этих ублюдков, так что она, вероятно, чувствует себя со мной в безопасности. Просто дай ей немного пространства.
Спасибо. Спасибо. Спасибо.
— Доктору нужно осмотреть ее. Возможно, у нее сотрясение мозга, — бормочет Николай более мягким тоном.
— Эбби, — говорит Алек, чтобы привлечь мое внимание. Когда он пытается оттолкнуть меня от себя, я начинаю плакать, дико мотая головой. Он вздыхает. — Я проверю ее лицо и буду наблюдать за ней следующие двадцать четыре часа. Мы занимались этим дерьмом во время тренировок.
Голос Николая звучит ближе:
— Эбигейл.
Я качаю головой, мне просто нужно время.
— Просто дай ей пространство, — снова говорит Алек. Он обнимает меня за плечи и ведет обратно в лазарет, затем спрашивает доктора: — Эбби может воспользоваться отдельной палатой?
— Да, сэр, — отвечает доктор. — Через ту дверь.
— Принеси мне что-нибудь, чтобы промыть ее раны, — приказывает Алек, прежде чем отвести меня в комнату.
Когда дверь за нами закрывается, я отстраняюсь от Алека. Я обхватываю себя руками и сгорбляю плечи.
Каждый мускул в моем теле сводит судорогой, когда из моей груди вырываются рыдания.
— Спасибо, — всхлипываю я. — Мне просто… нужно…
— Я знаю, — нежно шепчет Алек. — Я точно знаю, что тебе нужно. В этой комнате ты в безопасности. Я буду стоять на страже, пока ты будешь ломаться.
Мои глаза встречаются с глазами Алека, и, видя его мучения ясно, как день, что он имеет в виду каждое слово. Он пережил что-то серьезное, и теперь, когда я теряю рассудок, понимаю, почему Алек производит впечатление сумасшедшего.
Раздается стук в дверь, и я отползаю в угол комнаты. Алек открывает, и, когда это оказывается доктор с медицинскими принадлежностями, мои мышцы напрягаются, а тело приходит в состояние повышенной готовности к бегству от любой опасности.
Когда дверь снова закрывается, и остаемся только мы с Алеком, я опускаюсь на корточки, крепко обхватив себя руками. Я закрываю глаза и начинаю медленно раскачиваться.
Я никак не могу взглянуть в лицо своей реальности. Не могу смириться с тем, что произошло.
Я не хочу думать об этом.
Я просто хочу отключить свой разум.
Глава 19
Николай
Господи Боже.
Сидя в офисе с дядей Карсоном, мы разгребаем тот гребаный бардак, который сегодня произошел.
— Пятеро моих людей были убиты! — кричит Таока, главарь якудза, с монитора, на который выведена видеозапись.
— Не на земле Святого Монарха, — бормочет мой дядя.
Во мне вспыхивает ярость за то, что сделали с Эбигейл. Мой тон становится убийственным, когда я рычу:
— Твои мужчины избили мою женщину до неузнаваемости! Они могут радоваться, что мертвы. Я бы скормил их крысам за то, что они посмели прикоснуться к тому, что принадлежит мне.
Да, я сказал это. Моя женщина. Никуда не деться от того факта, что Эбигейл для меня особенная. Не знаю, любовь ли это, но я чертовски уверен, что она моя.
А прямо сейчас ее утешает другой гребаный мужчина.
Моя ярость возрастает в десятки раз при мысли о том, что Эбигейл стоит в объятиях Алека Асланхова.
Таока смотрит на меня, и я вижу проблеск страха на его лице. Может, я и не глава Братвы, но хорошо известно, что я не так милосерден, как мой кузен.
— Инициаторами нападения стали якудза, — бормочет дядя Карсон. — Твои люди устроили засаду на Аврору Д'Анджело и Эбигейл Сартори. Они удерживали и пытали женщин, надеясь, что это закончится кровопролитием между отцами женщин и Братвой.
— Мы, Братва, воспринимаем это как нападение на нас, — огрызаюсь я, не в силах контролировать тон своего голоса. — Если ты не хочешь, чтобы на твоем пороге разразилась гребаная война, ты заплатишь за ущерб.
Ущерб, мать его. Мою женщину избили так чертовски жестоко, что она потеряла рассудок от полученных травм.
Все, что с ней случилось, произошло из-за людей, которых она считает близкими. Из-за упрямства ее отца на ее жизнь было совершено покушение. Из-за того, что парень ее лучшей подруги устроил разборки с якудза, ее похитили и избили.
Мне надоело стоять в стороне, это абсолютная гребаная катастрофа.
Она заслуживает свой остров, где сможет рисовать сколько душе угодно, и я позабочусь о том, чтобы ее мечта стала реальностью.
Таока вздыхает и качает головой.
— Я уважаю Братву. Я сам поговорю с Виктором.
Мои глаза прищуриваются, когда я смотрю на мужчину.
— Избили не женщину Виктора.
Таока мгновение смотрит на меня, затем ругается по-японски.
— Чего ты хочешь?
Никакие деньги не могут компенсировать страдания, которые Эбигейл была вынуждена вынести, но просто чтобы внести ясность, я бормочу:
— Пять миллионов евро. По одному за каждого солдата якудза, посмевшего прикоснуться к тому, что принадлежит мне.
Я отдам деньги Эбигейл, чтобы она распорядилась ими по своему усмотрению. Это позволит ей выйти из-под контроля отца.
Таока кивает и, проглотив горькую пилюлю своей гордости, говорит:
— Я приношу извинения за неосторожные действия моих солдат. Я никогда не санкционировал это нападение.
Я киваю и поднимаюсь на ноги.
— Переведи средства в Академию.
Считая встречу оконченной, я выхожу из офиса и направляюсь в свой номер, чтобы принять душ.
Зайдя в свою комнату, я спешу покончить с утомительной рутиной, чтобы вернуться в лазарет. Учитывая все то дерьмо, что произошло сегодня, я удивлен, что в лазарете тихо. Полагаю, об Авроре позаботились, и она отдыхает.
Остановившись у палаты, где находится Эбигейл, я тихо стучу в дверь.
Проходит всего мгновение, прежде чем Алек открывает. Он кивает, приглашая меня войти, затем шепчет:
— Она только что отключилась.
Мой взгляд останавливается на Эбигейл, которая лежит на кровати в позе эмбриона, крепко обхватив себя руками за живот.
Господи, мое сердце.
Теперь, когда крови больше нет на ее лице, я вижу все ее синяки. Ее правый глаз болезненно распух, повязка-бабочка наложена на порез под бровью.
Ее челюсть переливается всеми гребаными оттенками радуги, а нижняя губа рассечена.
— Господи Иисусе, — бормочу я. Повернув голову, я смотрю на Алека. — Спасибо, что убил этих ублюдков.
Он просто кивает.
Желая избежать недоразумений в будущем,