одна из партий революционной демократии — посмеют пойти против воли законно избранного Учредительного собрания. Ведь за прямое, равное, тайное и всеобщее голосование большевики на словах боролись так же, как и другие партии левой интеллигенции, и теперь, когда в истории России эти права впервые осуществились, никто не представлял себе, что у демократии могут оказаться враги слева. Другие партии революционной демократии, прежде всего меньшевики и эсеры, сами всё еще не могли расстаться с иллюзией о «едином социалистическом правительстве» с обязательным участием большевиков, но с исключением всех остальных, несоциалистических партий. И после Октябрьского переворота меньшевики и эсеры продолжали занимать эту в сущности антидемократическую позицию, погубившую в конечном итоге и их самих.
В свете этой политической обстановки, необходимо остановиться хотя бы на некоторых примерах «победы Октября» в провинции. В Нижнем Новгороде (Горький) советская власть была провозглашена лишь 21 ноября. Крестьянский съезд в Воронеже (489 депутатов, в том числе 24 большевика) держался до 28 декабря, когда прибыл отряд матросов, разогнавший съезд. В соседней с Москвой маленькой Калуге сразу после Октябрьского переворота был создан Временный исполнительный комитет и правительственный комиссар Елкин передал от его имени готовность Калуги принять свергнутое Временное правительство. Еще 14 ноября в Калуге был разогнан Военно-революционный комитет, созданный прибывшими из Москвы большевиками.
Эти немногие примеры говорят о том, что хотя в стране и царило безвластие, но чаша весов отнюдь не склонялась на сторону большевиков, и именно это обстоятельство — положение в русской провинции — не позволило большевикам тогда сразу сорвать выборы в Учредительное собрание.
Вот почему исход борьбы в Москве был крайне важен для страны. Он мог повернуть события и создать реальные силы для поддержки Учредительного собрания. Это понимала московская молодежь (юнкера, студенты, гимназисты, часть интеллигенции), взявшаяся за оружие.
Ленин был информирован московскими большевиками о том, что они готовы к захвату власти и отсюда в предоктябрьские дни вырос даже один из его планов — «начать в Москве, а в Петрограде поддержат». Однако в действительности московские большевики оказались в хвосте событий. Только после известия о захвате Зимнего дворца они решили начать восстание.
По петроградскому рецепту восстание должно было быть начато от имени Совета рабочих и солдатских депутатов. 25 октября в здании Политехнического музея собралось расширенное заседание Московского совета и, как ни странно, на нем никто всерьез не возражал против создания временного органа для борьбы с «контрреволюцией». Так был создан московский Военно-революционный комитет. В него вошли от большевиков Ломов, Смирнов, Усиевич и Муралов. Последний — будущий командующий Московским военным округом, член Реввоенсовета и, еще позднее, известный троцкист — был фактически главным деятелем большевистского восстания. От меньшевиков в ВРК вошли Николаев и Тетельбаум. Позже большевики кооптировали в ВРК руководителей Красной гвардии — Розенгольца, Ведерникова и др. На следующий день меньшевик Югов огласил декларацию о том, что меньшевики вошли в ВРК лишь для того, чтобы продолжать борьбу против «безумной авантюры», как они называли Октябрьский переворот, и смягчить удары, которые, мол, неизбежно падут на головы демократии после поражения восстания. Июльские события в Петрограде еще не были забыты в Москве.
Первым решением Военно-революционного комитета было поручить Розенгольцу привести к Московскому совету на бывшей Скобелевской площади, где разместился ВРК, «минимум тысячу солдат с пулеметами». Вся большевистская организация была брошена на агитацию в казармы. Многочисленные большевистские мемуаристы рассказывают, как они ночью вели войска к ВРК. Так, например, Ангарский и Мостовенко называют разное время, когда каждый из них привел из Хамовнических казарм тот же самый 193-ий запасный полк. Полк действительно собирался всю ночь, но к совету пришли только три роты, которые, по свидетельству большевика Будзинского, оказались небоеспособными. Тот же Будзинский пытался вывести 55-ый запасный полк, но после инцидента с разорвавшейся ночью винтовкой полк ограничился лишь «посылкой разведки» к совету. Не будем перечислять других попыток. В результате всех усилий, на следующее утро в распоряжении ВРК находилась лишь одна рота, а днем позже, 27 октября, Ломов мрачно констатировал: «нет солдатских частей, мало рабочих красногвардейцев». Единственной опорой ВРК оказались разрозненные группы «двинцев», — несколько сот солдат разных частей, привезенных в Москву после бунта на фронте и посаженных в Бутырскую тюрьму.
Важнейшей частью плана и главной надеждой ВРК был захват Кремля с находившимся там складом оружия. Рано утром 26 октября в Кремль явился назначенный ВРК комиссаром Е. Ярославский и объявил комендантом прапорщика Берзина — молодого большевика из 56-го запасного полка, игравшего впоследствии крупную роль в гражданской войне и позже в троцкистской оппозиции. Со стороны штаба округа никто не препятствовал действиям Ярославского и Берзина; находившиеся в Кремле три роты 56-го запасного полка открыли склады и началась погрузка оружия. Но на этом и кончились первые успехи ВРК.
На Красной площади неожиданно появились вышедшие по собственной инициативе патрули юнкеров Александровского училища, поддержанные на первых порах двумя казачьими сотнями. Кремлевские ворота пришлось закрыть и приехавшие за оружием красногвардейцы оказались вместе с солдатами 56-го запасного полка в осаде.
Правительственным комиссаром в Москве был энергичный доктор Кишкин, но он оказался 25 октября в Зимнем дворце в Петрограде и попал вместе с другими членами Временного правительства в Петропавловскую крепость. Другие представители правительства в Москве занимали позицию, которую правый эсер Авксентьев позже охарактеризовал как «преступное бездействие». Действительно, никаких следов деятельности замещавшего Кишкина правительственного комиссара Григорьева в дни московского восстания отыскать невозможно.
Командующий округом полковник Рябцев сделал свою карьеру на шумихе, поднятой против генерала Корнилова в августе 1917 года. Он был связан с одной из социалистических партий, сотрудничал во «Власти народа», издаваемой Кусковой, а в 1919 году в одном из социал-демократических журналов левого направления в Харькове, где и был расстрелян при занятии города Добровольческой армией генерала Деникина. Рябцев бездействовал, не отдавая никаких приказов московскому гарнизону и вел долгие, оставшиеся до сих пор неизвестными, переговоры с ВРК. До вечера 27 октября Рябцев лишь попробовал уговорить солдат 56-го запасного полка в Кремле допустить к охране и юнкеров. Этот представитель Временного правительства, которое уже находилось в Петропавловской крепости, упорно заявлял, что он до конца будет стремиться избежать гражданской войны. В то же время Московская городская дума, являвшаяся более широким чем Совет общественным органом, образовала под давлением эсера Руднева Комитет общественной безопасности (КОБ), который, однако, не выставил никакой политической платформы, а объявил, что преследует лишь задачи «охраны и безопасности населения в период кризиса государственной власти». Однако и в этот комитет не были допущены не только кадеты, но даже и народные социалисты,