71. НИКО ПИРОСМАНИШВИЛИ
В духане, меж блюд и хохочущих морд,На черной клеенке, на скатерти мокройХудожник белилами, суриком, охройНаметил огромный, как жизнь, натюрморт.
Духанщик ему кахетинским платилЗа яркую вывеску. Старое сердцеСтучало от счастья, когда для кутилПисал он пожар помидоров и перца.
Верблюды и кони, медведи и львыСмотрели в глаза ему дико и кротко.Козел улыбался в седую бородкуИ прыгал на коврик зеленой травы.
Цыплята, как пули нацелившись в мир,Сияли прообразом райского детства.От жизни художнику некуда деться!Он прямо из рук эту прорву кормил.
В больших шароварах серьезный кинто,Дитя в гофрированном платьице, девыЛилейные и полногрудые! Где вы?Кто дал вам бессмертие, выдумал кто?
Расселины, выставившись напоказ,Сверкали бесстрашием рысей и кошек.Как бешено залит луной, как роскошен,Как жутко раскрашен старинный Кавказ!
И пенились винные роги. ВодаПлескалась в больших тонкогорлых кувшинах,Рассвет наступил в голосах петушиных,Во здравие утра сказал тамада.
1935
72. ТИЦИАН ТАБИДЗЕ
Мы за стол садились неумело,Дружеству застольному учась.Мы не знали, время ли шумело,Ночь прошла или короткий час,—Только были мы белее мела.
Тут, конечно, в памяти провал….Вот, охрипнув, только бы добитьсяСлова у пирующих, вставалСо стаканом Тициан Табидзе.
Кроток сердцем, выдумкой богат,Как Крылов, дороден и спокоен,Говор останавливал рукой он,Начинал как будто наугад.
Шла раскачка речи полусонной.Но смолкали разом острякиОт почти навзрыд произнесеннойПушкинской таинственной строки.
И на холмах Грузии далече,В дикой сцепке зелени и руд,Где драгунской шашкой искалеченБыл когда-то человечий труд,—
Где вставал рассвет в бивачном дыме,Очи воспаляя и слезя,Где погибли очень молодымиПушкинские ссыльные друзья,—
Где прошли монголы, франки, греки,Катапульты, кони и слоны,Где со скал бросались наземь реки,Озверев от розовой слюны, —
Там теперь под сонный звон чонгури,В одеянье времени и льда,Пьянствуя, волнуясь, балагуря,Вспоминая прошлые года,Кроток сердцем, полон важной дури,Говорил поэт и тамада.
1935
73. ТАМАРА АБАКЕЛИЯ
Я спросил у художницы милой,У нарядной грузинки спросил:Что взрастило тебя и вскормило,Сколько рук у тебя, сколько сил?
Где, в каких драгоценных породахСожжена была охра зари,Этот барсовый глаз, самородок,Что как лампа горит изнутри?
Где добыла ты рыжую глинуЦвета времени, цвета морей?Где добыла сухую сангинуЦвета спекшейся крови моей?
Как ты видишь природу, как пишешь?Как стараешься лица прочесть?Как ты стала художницей, — слышишь —Ты такая, какая ты есть?
И она мне, смеясь, показалаСто картонов, исчерканных сплошь,Привела в театральную залу,Где мешаются правда и ложь.
Разослала помощников-каджейВ ледяные расселины скал,Чтоб трудились и к вечеру каждыйКраску, нужную ей, разыскал.
И на память в минуту разлуки,Оторвавшись от шумных гостей,Протянула мне смуглые рукиВ рыжей глине до самых локтей.
1939 или 1940
74. СКАЗКА КАВКАЗА
Здесь в дробильнях, в бункерах,В жерновах железных пугалПревращаются во прахИзвесть, марганец и уголь.Здесь летят они в жерлоЖадной печи электродной,Чтоб сжигало и жралоПламя их состав природный.
Люди, сгорбись у печей,Жидкий сплав шуруют молча.Вот он, камень твой, Кощей,—Цвета золота и желчи,Застывает, отпылавНам в глаза и опалив их, —Ферромарганцевый сплавВ синих нефтяных отливах.
Это, может быть, кусокТой скалы, того Кавказа,Где когда-то был высокВетер змиеногих сказок,Где клевал стервятник злойПрометея-богоборца…Но, как уголь под золой,Тлеет память стихотворца.
…Мелкий дождик моросил.Над заводом, желт и едок,Дым валил что было сил.Но и дым, как давний предок,Стлался облаком обвислымИ, осанку потеряв,Был в другое время высланИ лишен гражданских прав.
Если марганец спешитСталью стать высокосортной,Если дерево самшитВсей листвой шумит упорнойИ в траве свирепой, сорнойСлышен тихий вздох зверья, —Это Мцыри к буре горнойРвется из монастыря.
Это прямо из плавильниВынут Грузии кусок.Это, выжат из давильни,Колобродит винный сок.Сколько черных пьяных ягодВ упоенье молодом!Старики в могилу лягут.Дети выстроят свой дом.
Желтый глаз автомобиляЖадно режет быстрину.Легкий воздух изобильяНаполняет всю страну.И опять, опять чащоба,Корни, кочки, камень злой.Отроческая учебаСловно уголь под золой.
Щебень, шлак, свинцовый гравий,Шрифт листовок боевых,Ранний аспид биографий,Забастовок ранний вихрь.И опять — тропой овечьейВ толщу кварцевых пород.Там седых столетий вече,Несгибаемый народ!
Кручи горные нагие,Блеск полуденных лучей,Сказка о металлургии,Ковка сказочных мечей.Так останьтесь же мне школой,Голоса ночных стихий,—Тициана и ПаолоВечно юные стихи!
1935
75. БАКУ
Владимиру Луговскому
Здесь поклонники АгурамаздыЖгли огонь на выщербленном камне.Здесь Тимур-хромец, на всё гораздый,Ордами стоял у Волчьих Врат.Здесь, на древней отмели Хвалыни,Черное сокровище хранится.На солончаках, среди полыни,Землю благодатную бурят.
Ввинчиваясь глубже еженощно,Вышки на ходулях костыляют.Крекинги, изогнутые мощно,Набухают соком дорогим.Слушал здесь, бывало, что ни день яУпоенный клекот барабанаИ зурны шмелиное гуденье —Пламенному мирозданью гимн.
Я видал, как состязались знатноДерзкие, веселые ашуги:Щелкнет в горле старика занятно,Топнет, гикнет — яшасын, йолдаш![58]Выгнется — и кругом, кругом, кругомРежет сцену, бьет по гулкой декеПятерней — и вдруг ломает угол.Кончил песню — всё ему отдашь!
По ночам старинный мой товарищГоворил о женщине прелестной,Выросшей средь памятных пожарищЗдесь, в Баку. Послушный сын стихий,Посылал он «молнии» любимой,По ночам не спал, работал, спорил,Полный бодрости неистребимой,В радио гудел свои стихи.
Город по ночам лежал подковой,Весь в огнях — зеленых, желтых, красных.И всю ночь от зрелища такогоОба мы не отрывали глаз.Нам в лицо дышала нефть и горечьКрупного весеннего прибоя.Праздничное голошенье сборищПроходило токами сквозь нас.
Мне затем подарен этот город,Чтобы я любил свою работу,Чтобы шире распахнул свой воротИ дышал до смерти горячо.
Писано в Баку, восьмого мая,В час, когда в гостинице всё тихоИ подкова города немаяРозовым подернута еще.
8 мая 1938
Пушкинский год