ЛАСТОЧКА
Однажды мы под вечер обастояли на старом мосту.Скажи мне, спросил я, до гробазапомнишь вон ласточку ту?И ты отвечала: еще бы!И как мы заплакали оба,как вскрикнула жизнь налету…До завтра, навеки, до гроба —однажды, на старом мосту…
(Из романа «Дар»)* * *
О нет, мне жизнь не надоела,Я жить хочу, я жить люблю,Душа не вовсе охладела,Утратя молодость свою.
Еще судьба меня согреет,Романом гения упьюсь,Мицкевич пусть еще созреет,Кой-чем я сам еще займусь.
(Из романа «Дар»)
«…монументальное исследование Андрея Белого о ритмах загипнотизировало меня своей системой наглядного отмечания и подсчитывания полуударений… и с той поры, в продолжение почти года — скверного, грешного года — я старался писать так, чтобы получилась как можно более сложная и богатая схема:
* * *
Задумчиво и безнадежнораспространяет аромати неосуществимо нежноуж полуувядает сад, —»
(Из романа «Дар»)* * *
В полдень послышался клюнувший ключ и характернотрахнул замок: это с рынка домой Марианна пришла Николавна;шаг ее тяжкий под тошный шумок макинтоша отнесмимо двери на кухню пудовую сетку с продуктами.
Муза Российския прозы, простись навсегда с капустнымгекзаметром автора «Москвы».
(Из романа «Дар»)* * *
Люби лишь то, что редкостно и мнимо,что крадется окраинами сна,что злит глупцов, что смердами казнимо;как родине, будь вымыслу верна.Наш час настал. Собаки и калекиодни не спят. Ночь летняя легка.Автомобиль проехавший навекипоследнего увез ростовщика.Близ фонаря, с оттенком маскарада,лист жилками зелеными сквозит.У тех ворот — кривая тень Багдада,а та звезда над Пулковом висит.Как звать тебя? Ты полу-Мнемозина,полумерцанье в имени твоем,и странно мне по сумраку Берлинас полувиденьем странствовать вдвоем.Но вот скамья под липой освещенной…Ты оживаешь в судорогах слез:я вижу взор, сей жизнью изумленный,и бледное сияние волос.Есть у меня сравненье на приметедля губ твоих, когда целуешь ты:нагорный снег, мерцающий в Тибете,горячий ключ и в инее цветы.Ночные наши бедные владенья,забор, фонарь, асфальтовую гладьпоставим на туза воображенья,чтоб целый мир у ночи отыграть.Не облака, а горные отроги;костер в лесу, не лампа у окна.О, поклянись, что до конца дорогиты будешь только вымыслу верна…
Под липовым цветением мигаетфонарь. Темно, душисто, тихо. Теньпрохожего по тумбе пробегает,как соболь пробегает через пень.За пустырем, как персик, небо тает:вода в огнях, Венеция сквозит, —а улица кончается в Китае,а та звезда над Волгою висит.О, поклянись, что веришь в небылицу,что будешь только вымыслу верна,что не запрешь души своей в темницу,не скажешь, руку протянув: стена.
(Из романа «Дар»)* * *
Виноград созревал, изваянья в аллеях синели.Небеса опирались на снежные плечи отчизны..
(Из романа «Дар»)* * *
Из темноты, для глаз всегда нежданно,она, как тень, внезапно появлялась,от родственной стихии отделясь.Сначала освещались только ноги,так ставимые тесно, что казалось:она идет по тонкому канату.Она была в коротком летнем платьеночного цвета — цвета фонарей,темней стволов, лоснящейся панели,бледнее рук ее, темней лица.
(Из романа «Дар»)* * *
. . . . . . . . . . . ума большогоне надобно, чтобы заметить связьмежду ученьем материализмао прирожденной склонности к добру,о равенстве способностей людских,способностей, которые обычнозовутся умственными, о влияньена человека обстоятельств внешних,о всемогущем опыте, о властипривычки, воспитанья, о высокомзначении промышленности всей,о праве нравственном на наслажденье —и коммунизмом.
«Перевожу стихами, чтобы не было так скучно. Карл Маркс: „Святое семейство“». (Из романа «Дар»)* * *
Что скажет о тебе далекий правнук твой,то славя прошлое, то запросто ругая?Что жизнь твоя была ужасна? Что другаямогла бы счастьем быть? Что ты не ждал другой?
Что подвиг твой не зря свершался — труд сухойв поэзию добра попутно обращаяи белое чело кандальника венчаяодной воздушною и замкнутой чертой?
Увы! Что б ни сказал потомок просвещенный,все так же на ветру, в одежде оживленной,к своим же Истина склоняется перстам,с улыбкой женскою и детскою заботой,как будто в пригоршне рассматривая что-то,из-за плеча ее невидимое нам.
(Из романа «Дар»)* * *
Прощай же, книга! Для виденийотсрочки смертной тоже нет.С колен поднимется Евгений,но удаляется поэт.И все же слух не может сразурасстаться с музыкой, рассказудать замереть… судьба самаеще звенит, и для умавнимательного нет границытам, где поставил точку я:продленный призрак бытиясинеет за чертой страницы,как завтрашние облака,и не кончается строка.
(Из романа, «Дар»)
ВЛЮБЛЕННОСТЬ
Мы забываем, что влюбленностьне просто поворот лица,а под купавами бездонность,ночная паника пловца.
Покуда снится, снись, влюбленность,но пробуждением не мучь,и лучше недоговоренность,чем эта щель и этот луч.
Напоминаю, что влюбленностьне явь, что метины не те,что, может быть, потусторонностьприотворилась в темноте,
(Стихотворение Вадима из романа «Look at the Harlequins») 1973 г.
Примечания
Примечания к стихотворениям на страницах 7, 8, 196, 206, 260, 265, 270, 278, 284 и 292 являются переводами, иногда сокращенными, тех примечаний, которыми В. Набоков сам снабдил эти стихи.
1
Стр. 7. Выражение «летит дождь» заимствовано мной у старого садовника, описанного мной в «Других берегах», который пользовался им, говоря о легком дождике перед самым выходом солнца. Стихи эти были мною сочинены в парке нашего имения, в последнюю весну, проведенную там моей семьей. Оно было напечатано в сборнике юношеских стихотворений одного моего школьного товарища и моих, «Два пути», вышедшем в Петрограде, в январе 1918 г., и было положено на музыку композитором Владимиром Ивановичем Полем в начале 1919 г.
2
Стр. 8. Главный — в сущности единственный — интерес этих строк состоит в том, что они выражают разочарование интеллигенции, приветствовавшей либеральную революцию весной 1917 г. и тяжело переживавшей большевистский реакционный бунт осенью того же года. То, что этот реакционный режим продержался уже больше полустолетия, придает пророческий оттенок трафаретному стихотворению юного поэта. Возможно, что оно было напечатано в одной из ялтинских газет, но ни в один из моих позднейших сборников оно не вошло.
3
Стр. 196. В строках 17–20 фрейдисты усмотрели «жажду смерти», а марксисты, не менее нелепо, «жажду искупления феодального греха». Могу заверить и тех и других, что возглас в этой строфе — чисто риторический, стилистический прием, нарочито подсунутый сюрприз, вроде возведения пешки в более низкий ранг, чем ожидаемый ранг ферзя.
4
Стр. 206. Написанное свыше сорока лет тому назад, чтобы позабавить приятеля, это стихотворение не могло быть опубликовано ни в одном благопристойном журнале того времени. Манускрипт его только недавно обнаружился среди моих старых бумаг. Догадливый читатель воздержится от поисков в этой абстрактной фантазии какой-либо связи с моей позднейшей прозой.