Читать интересную книгу Молитва Каина - Виктор Точинов

Получив подтверждение о неизбывности былых намерений, Клавдия Матвеевна с решительностью истинно военной, не убивая время на околичности и намеки, открыла капитану все обстоятельства и все перспективы, ожидающие его: как финансовые (после вступления в силу духовной), так и… словом, все перспективы.

…Беседа жениха с невестою длилась три четверти часа, и в завершении ее Машенька дала согласие, выразив его так:

– Я вижу, что вы хороший человек, Николай Сергеевич, и я согласна стать вам верной женой и добрым другом. Но не судите строго, что ближайшие месяцы, а может быть, и годы, меж нами не сможет быть взаимной любви. Я обещаю вам, что при возникновении к тому возможности приложу все усилия, дабы обрести к вам сие чувство.

Николай Сергеевич, мужчина и впрямь положительных качеств и к Машеньке расположенный, был доволен. И до конца дней своих не подозревал, что немалую роль в ее решении сыграла такая безделица, как его имя.

Свадьбу справили столь же по-военному стремительно. И близнецы Охотины, Коленька-младший и Платоша, появились в апреле в срок, с некоторой натяжкою считавшийся приличным.

В святцах того дня был и Алексий, так уж выпало, и Николаю Сергеевичу имя приглянулось, но супруга его встала стеной… Дразнить судьбу она не желала.

Духовная вступила в силу, и семейство стало достаточным. А после и вовсе богатым – когда брат Марьи Аполлоновны, Петр, не успевши обзавестись семьей, сложил голову при Силистрии…

Став зажиточной помещицей, Марья Аполлоновна приобрела одну своеобычность, подмеченную соседями и ставшую основой для пересудов меж ними, – впрочем, не злоязычных пересудов. Немалую часть семейных средств Марья Аполлоновна тратила на медицину, пригласивши на постоянное жительство в усадьбу доктора не последнего разбора и выписывая из столиц лекарства, самые лучшие. На ребячьи игры подраставших сыновей она поглядывала с большим подозрением, категорически воспретив игру в свайку и лазанье на деревья, равно как и походы в обществе дворовых ребятишек в лес иль на болото.

Характер у молодой помещицы был дамасской стали, и сыновья не ослушались.

Но судьбу обмануть не удалось, и Платоша скончался на девятом году, от глотошной.

За гробом она шла с мертвым лицом, но с сухими глазами. И за все отпевание, и за все похорона не обронила ни слезинки, что дало повод для новых пересудов, менее благожелательных.

После того увлечение медициной стало позаброшено: прижившийся, но не оправдавший надежд доктор был отставлен, а новый не приглашен, выписывание столичных лекарств прекратилось.

Других детей в семье Охотиных не народилось.

Овдовев на тринадцатом году брака (в последние времена его меж супругами и впрямь сложились отношения, напоминавшие любовь), она спустя год предприняла путешествие в Петербург, где вела розыск в архивах, касавшихся давней чумы.

Розыск принес результат озадачивающий: запись о поступлении в чумной госпиталь коллежского асессора Волкова имелась, но дальнейшая судьба Николая Ильича осталась непонятной: ни в длинном списке умерших, ни среди пяти строк списка оправившихся имя его не значилось.

Вернувшись, Марья Аполлоновна жила как прежде, лишь приобрела привычку сидеть подолгу в качалке, устремив взгляд на ведущие к усадьбе пропилеи и словно бы поджидая гостей…

Скончалась она сорока трех лет, от внезапного приступа грудной жабы.

Никто и помыслить не мог, что причиною приступа стала бричка с новеньким кожаным верхом, катившая пропилеями, – заплутавший чиновник губернского казначейства искал спросить дорогу.

Каин

Когда-то давно, очень давно, им еще не сравнялось по двенадцать, они приступили к папеньке с вопросом: отчего так получается, что они – близнецы, и разом родились, да несхожие? И лицом, и статью, и характером… И в науках Алеша успевает в одних, а Ника в других совсем, брату не столь интересных?

Такой вопрос уже звучал, но в тот раз папенька как-то отшутился, а тут растолковал все обстоятельно. Дескать, родились они вместе, да не в один день. Именины-то в разные дни справляют: маменька ночью разрешилась, и Ника потому Никой и крещен, что первым шел, да подгадал на Николая, воина-мученика Севастийского, а Лешенька вторым случился, уж после полуночи, и назван в честь Алексия Константинопольского. А еще латиняне в древние времена подметили, что имена судьбу определяют, вот и у них с той ночи судьба по разным дорожкам двинулась…

Объяснение показалось убедительным. Ника его послушал, да и позабыл, но Алеша в таких делах дотошнее был… Неделей спустя пришел к брату, яблоко в руках держит – большое, наливное, красное. Яблочный сезон у них не наступил, но папеньке прислали откуда-то. Ника свое уже съел, лаком всегда был до яблок, а Алеша сберег.

Брат напомнил тот разговор с папенькой: про ночь их рождения, про имена и про судьбы… И сказал, что в жития заглянул, и не понравилось ему там увиденное. Святые их заступники хоть и оба мученики, да по-разному мучились… У Николая, воина севастийского, все быстро завершилось: в озеро бросили, да тем же днем и преставился… Алексий же Константинопольский месяцами в темнице страдал, мучения всякоразные принимаючи… И казнь потом принимал очень долгую, все никак отмучиться, отойти не мог.

Не нравится ему, Алеше, такая разница в судьбах. Ну как есть не нравится… Ника не понял: именами, что ли, брат поменяться надумал? Алеша пояснил: не именами, судьбами. Просто руки давай пожмем, да и скажем вслух: ты мою судьбу берешь, а я твою.

Брат всегда был большим придумщиком, и Ника часто соблазнялся его затеями, но тут… Как-то оно… Не стоит.

Алеша в придачу к судьбе посулил яблоко. То аппетитным таким показалось, аж слюнки потекли… Да и что тут такого, пустые слова.

Так он получил чужую судьбу. В придачу к яблоку.

Яблоко съелось тем же часом, судьба же протянулась на всю жизнь. И на смерть тоже.

* * *

Он умирал, и не мог умереть, и в редкие минуты просветления рассудка не понимал, отчего так. Другие, поступившие сюда с ним, уже отправились далее, в яму, а он все жил.

Он чувствовал – интуитивно, на логические выкладки сил недоставало, – что не доделал и не довершил чего-то, но не знал, чего именно.

Когда рассудок в очередной раз просветлел, он открыл глава и увидел, что ложе его озарено светом, показавшимся после темноты барака удивительно ярким. Свет был белый и тянулся, как дорога, к двери, вопреки обыкновению широко распахнутой.

Он понял, что это знак, коего ждал так упорно после глупых слов своих, сказанных у стены с двумя неокладными образами.

Знак был явлен слишком поздно. Сил встать и пойти Николай Ильич не сохранил.

Потом был бой, последняя схватка, на сей раз с собственным телом.

Он оказался на ногах, едва не умерев. И пошагал по белой и светлой дороге. Ног он не чувствовал и не ощущал шагов – казалось, снизу струится белый поток, и он плывет по нему, как сорвавшийся с цепи бакен.

За дверью путь продолжился, разделив всю внешнюю тьму на две половинки. Он понял, куда ему указывают, куда он должен пойти и что сделать, и огорчился, что не сообразил все сам гораздо ранее.

Он шел по понижающейся болотистой луговине, меж кочек и кустов, и знал, что сил ему достанет дойти до самого сердца болота. Силы не его, силы ему дадены, – круг следует замкнуть до конца, а искупление должно завершиться.

Все было как тогда.

Под ногами почавкивала вода, он ее не ощущал.

Потом он услышал звук, негромкий, но нараставший, – зов, молящий о помощи, бессловесный, однако же звучащий для него понятно: Ника, Ника, Ника, Ника…

Потом он увидел руку, воздетую над водой в отчаянном призыве.

Все было, как тогда, и он замедлился и остановился, хотя был только что уверен, что шагнет на помощь, не колеблясь.

Наверное, там и впрямь торчала из воды не рука брата, но левая лапа Царь-жабы, существующей вопреки всем мнениям ученых мужей, а он даже при смерти не желал сводить знакомство с этим существом…

Призыв о помощи сменил тональность и стал громче, и грозил в любой миг обрести иное словесное наполнение: Каин, Каин, Каин…

Он знал, что Машенька ошиблась, что искупление не завершено и прощение не даровано.

Иногда он думал, что всю его непутевую жизнь предрек Алеша, предрек давным-давно, узнав на уроке грамматики о существовании анаграмм и тут же сообразивший, как можно переделать имя брата, придуманное любящей маменькой: Ника-Каин, Ника-Каин, Ника-Каин, Ника-Каин! – дразнил он и смеялся, а позже все позабылось, а еще позже всплыло.

Он шагнул вперед.

Он долго жил Каином.

Он не хотел им умереть.

Царь-жабы не существует в природе, ученые не дадут соврать.

Там рука его брата, протянутая сквозь годы, над всей его бестолковой жизнью. И над нежданной и короткой любовью.