как мерно и напористо шевелятся у рыб жаберные крышки. Когда сверху на дно опускалась хлебная горошинка, источающая невообразимо вкусный и дурманящий запах, они поворачивались к белеющей на дне горошине и даже порою бросались к ней наперегонки. И никак не могли взять в толк, почему какой-то сазан вдруг начинал трепыхаться и, дергаясь, поднимался вверх… Оставшиеся на дне сазаны на всякий случай бросались врассыпную, но скоро, ведомые предутренним голодом, вновь возвращались к щедро разбросанной на чистом дне вкусной пище.
Минут за сорок, пролетевших как одно монолитное мгновение несказанного рыболовного счастья, Бердымурад выудил восемь сазанов весом от четырехсот до шестисот граммов, не считая первого, который тянул, пожалуй, на целый килограмм. Потом вдруг что-то внутри его сказало ему: довольно, рыбалка для тебя на сегодня закончилась. И хотя видел, что к прикормке подошла еще одна стайка сазанов несколько крупнее прежних, он безоговорочно подчинился этому неожиданному внутреннему голосу. Перестал вглядываться внутренним зрением в темную воду, смотал удилище и, положив её на берег, почувствовал смертельную усталость. Глаза нетерпимо зачесались и стали слипаться. Преодолевая свинцовую тяжесть навалившейся на него сонливости, снял рубашку и, связав её, как мешок, уложил в неё пойманную рыбу. Пошел, пошатываясь, на плохо слушающих ногах домой. Небо чуток побелело и звезды, рассыпанные на нем густой алмазной россыпью – заметно побледнели. Черная, как смола, которой поселковые рыболовы заливают днища своих лодок-плоскодонок, темнота разжижилась, и тропу под ногами различать было можно легко.
Бердымурад пришел домой, когда начали редеть звезды и стали заметны контуры предметов. Зашел в летнюю кухню, взял большой эмалированный таз, вывалил в него из рубашки рыбу. Поднес к расстеленной кошме, на которой спали младшие братья. Поставил таз на землю рядом со своим изголовьем, чтобы шастающие по ночам где попало коты и кошки не стащили рыбу. Да и чтобы проснувшиеся родители сразу поняли, что это именно он поймал её. Забрался под холодную постель, свернулся калачиком и, не успев даже согреться, тотчас заснул, лязгая от глубокого холода зубами… Только сквозь глубокую дрему почувствовал мягкое касание материнских губ к щеке и услышал её удивленный и нежный голос: «Это ты поймал рыбу, сынок?» «Да, мама, я.» – Ответил он, с трудом ворочая языком и не имея никаких сил разомкнуть тяжеленные веки. «Пожарь её». – Добавил он в глубокой дреме, но в действительности даже не произнес этих слов, а – только подумал их произнести…
Проснулся он за полдень, точнее сказать, его разбудил вкусный запах жарящейся в казане на дворовом очаге свежей рыбы и характерное потрескивание кипящего масла. Вспомнил о ночной рыбной ловле, сладко потянулся и, прытко выскочив из-под одеяла, встал босыми ногами на нагревшуюся землю. Мать, сидящая на корточках перед горящем очагом, молча приветливо ему улыбнулась. Бердымурад сбегал в дворовый туалет, а потом долго и обстоятельно, как взрослый мужчина, умывался под рукомойником. Тщательно потирая ладони одна о другую, чтобы смыть с них въедливый, хотя и приятный рыбный запах. Когда умылся, сел, скрестив ноги, на расстеленную под разлапистым старым абрикосовым деревом кошму, скрестил ноги и молча стал ждать. Мать, искоса любуясь старшим сыном и умиляясь от его желания выглядеть взрослым, молча расстелила перед ним клеенку. Поставила на неё половинку большой лепешки, испеченной сегодняшним утром в тандыре, небольшой фарфоровой чайник со свежезаваренным зеленым чаем и пиалу.
Бердымурад чуток наклонился вперед и как это обычно делал отец, налил немного чая в пиалу. Обстоятельно пополоскал её чаем, выплеснул его, не глядя, в сторону. Налил теперь полную пиалу и вылил обратно в чайник, чтобы перемешать чай. Выждал пару минут, налил половину пиалы и только теперь стал пить, самозабвенно вчувствоваясь в бесподобный вкус чая. Всею своей повзрослевшей за сутки душой стараясь раствориться в этом вкусе. А когда мать принесла на тарелке только что вынутую из казана пожаренные до золотистого цвета кусочки рыбы, с коричневых плавников которых свисали янтарными росинками капельки горячего масла, он не сдержался и счастливо по-детски разулыбался. «Вкусная рыба, мама? Ты уже пробовала её?» – Спросил он, напрашиваясь на похвалу, и хотел было похвастаться и рассказать ей о прошедшей ночной фантастической рыбной ловле. Но сдержался и виновато спросил. – «Я сильно вывозил рубашку? Некуда было складывать рыбу. Совсем про кукан забыл, Не верилось, что хоть что-нибудь поймаю». Затем по-взрослому нарочито насупился, мол, сказалвсе, что хотел сказать. И склонившись, потянулся за лепешкой. «Очень вкусная рыба, сынок! – С нежностью в голосе ответила мать. – Первую порцию не удержалась и съела сама. Без хлеба. Хотела только попробовать, но не смогла остановиться. Мы ведь давно свежую рыбу не кушали… А рубашку я сутра постирала, да она и высохла поди… Можешь снова, если захочешь её надеть…»
Поев досыта несказанно вкусную жареную рыбу и запив её двумя пузатыми чайниками свежезаваренного зеленого чая, Бердымурад удовлетворенно отяжелел. Степенно прикрыв глаза, погрузился в безмятежно-сладкую грезу. От обильно выпитого горячего чая спина и руки его чуток вспотели. Пот, испаряясь, приятно холодил тело. Дрема переросла в разнеженное желание спать. Он, пожалуй, бы и пошел в затененную прохладную комнату, где родители и братья летом по обыкновению предавались полуденному сну. Но в глубине души, в недрах его разнеженного естества вдруг возникло твердое, как упругий резиновый штырь, безоговорочное намерение, что теперь ему нужно подготовить место на водохранилище и для завтрашней рыбной ловли. Обстоятельно подождал, когда это желание разрастется и заполнит его изнутри полностью. После чего напористо сжал до побеления пальцев упругие кулаки, встрепенулся и резко вскочил на пружинистые ноги. Как истинный восточный мужчина, ничего не сказав о своих планах женщине, будь даже она и его мать, зашел в кладовую, взял там старую дорожную сумку. Закинул её на плечо и пошел на водохранилище под полуденным жгучим солнцем босиком по дальней дороге, чтобы на выходе из поселка зайти в магазин и купить в нем буханку черного хлеба.
9
Спустившись к водохранилищу, он дошел по густому прибрежному ковру рдеста до того места, где сегодняшней ночью пережил упоительное счастье удачной рыбной ловли. Сел в тень под ивовым кустом, сосредоточился и вновь увидел внутренним зрением под толщей воды жирующих сазанов. Но сейчас они были чрезмерно настороженными и обеспокоенными. Как-то само по себе подумалось, нужно дать рыбе время успокоиться: дня три-четыре, а еще лучше неделю её не беспокоить. Тем более что это решение возникло в нем вместе с неожиданным, но довольно приятным чувством ЗАБОТЫ о рыбе, которую он намеревался тут рано или