листья тёмно-зелёного винограда и маньчжурской лианы шевелились, обдуваемые легким ветерком, струящимся от быстрых волн ручья.
Под нависшими ветвями старой ели виднелся убогий шалаш из кедровой коры. Перед ним на воткнутых в землю шестах висел черный закопченный котелок; угли в очаге давно погасли, и зола успела уже пожелтеть от времени. Внутри шалаша на сухой траве по обоим сторонам лежали две козьи шкурки, какие обыкновенно носят с собой китайцы в путешествии. Посредине, на плоском большом камне виднелись остатки пепла, выколоченного из трубок и темнела кучка остывших угольков.
Пустая коробка от японских спичек, стружки, куски бумаги и лоскут синей китайской дрели, валявшиеся на земле возле шалаша, свидетельствовали о недавнем присутствии людей.
Под вечер, когда в лесу стало еще темнее и черные ночные тени залегли в глубоких падях и ущельях гор, у шалаша появились люди. Это были дна китайца: высокий, худой старик, и молодой, имевший вид юноши.
Оба они одеты были в синие бумажные костюмы, изношенные и изорванные от долгого скитания по дремучим лесам и скалистым горам; легкие башмаки из невыделанной кожи дикого кабана и остроконечные шапки из камыша дополняли незатейливую их одежду.
Войдя в шалаш и сбросив с плеча кожаную сумку на землю, старик проговорил, обращаясь к молодому своему товарищу, разжигавшему огонь в очаге:
– Сегодня нам с тобой повезло! Хороший корешок нашли! Вот уже три года, как я не находил такого! Тяжелый! И видом совсем человек! За него мы выручим большие деньги! Надо только его поскорее спрятать, а то как раз нащупают хунхузы и отнимут! – с этими словами он вынул из сумки небольшой корешок растения, величиной около четверти.
Часть зеленого стебля оставалась еще не срезанной. Погладив его своею жилистой рукой с крючковатыми длинными пальцами, старик положил его к себе за пазуху и вышел из шалаша.
Отойдя шагов пятьдесят, он сделал вправо несколько прыжков по камням и по дну ручья; затем, выйдя на противоположный берег, подошел к груде больших камней, заросших сплошною сетью винограда и лиан. Здесь он остановился и стал прислушиваться, всматриваясь зорким оком в лесную темную чашу. Тишина была полная, слышен был только треск костра и журчанье ручья.
Присев на корточки, старик исчез под навесом зарослей. Отвалив один из камней, он положил под него драгоценный корешок; там лежал такой же, выкопанный ранее, но гораздо ниже по достоинству. Навалив камень на прежнее место, осторожный китаец выполз из потайного хранилища и направился к шалашу, где хозяйничал другой, приготавливая незатейливый ужин из чумизы и пшеничной муки.
Поев лапшу тонкими палочками из глиняных чашек, китайцы принялись за вареную чумизу, сдобренную черной едкой соей. Во время еды оба молчали, только слышно было чавканье и причмокивание, да стук палочек одна о другую.
Темная таежная ночь между тем окутала все своим саваном. Кое-где сквозь густой покров леса блестели звезды на темном небе.
– Сегодня в полночь пойдем искать светящийся цветок женьшень! – проговорил старый китаец Лу-фа-бин, обращаясь к молодому своему товарищу, – сегодня великая ночь в лесу. Великий дух выходит из земли через стебли и цветы женьшень и зажигает их чудным огнем! Счастлив тот, кто увидит его! Но, если хочешь иметь успех и взять цветок, имей каменное сердце и железную волю! Только тогда ты преодолеешь все препятствия и страх не войдет в душу твою! Чтобы ты ни увидел, – смело иди и срывай цветок при свете его выкопай корень и тогда не бойся ничего! Через два часа мы пойдем! Я знаю, где растет женьшень и берегу его для сегодняшней ночи! Ты еще молод и не знаешь многих великих тайн природы! Сегодня будет для тебя испытание, если выдержишь его, – открою тебе то, что доступно немногим. Научу тебя искать и находить это драгоценное растение! Я стар и мне ничего не нужно, но ты молод и жизнь твоя еще впереди! Когда буду умирать передам тебе свои знания, открою тайны Великого Леса и будешь ты могуч и богат! Меня никто не учил! Почти с малолетства скитаюсь я по этим горам и лесам, зимой промышляя зверя, летом отыскивая женьшень! Вначале, когда я был в твоих летах, и даже постарше, я не мог найти ни одного корня и только, когда отрешился от суеты мирской, постиг великую тайну. Когда мне было уже сорок лет, я нашел первый свой корень! Это было далеко отсюда, там, где рождаются истоки Сунгари, в темных лесах священной горы, в стране Утреннего Спокойствия. Корейцы называют эту гору Пак-тусан, она высока и вечный снег закрывает ее таинственную вершину! Внутри горы этой спит тысячелетним сном желтый дракон; когда ворочается он, земля дрожит, огонь и дым от дыхания его вылетают из трещин горы; в гневе он рычит, колеблет зубчатым гребнем своим горы и долины и снова засыпает. Старые отшельники горы говорили мне много о нем, когда-нибудь скажу тебе. А теперь ложись, отдохни и подкрепись сном! Дело предстоит нам трудное! – с этими словами старый лесной бродяга отошел в сторону от шалаша, стал на колени на берегу ручья, поднял к верху свои жилистые худые руки и, устремив взор на звезду, ярко блестевшую сквозь темные ветви кедра, начал молиться, тихо произнося слова и изредка склоняя свою седую голову к земле.
В глубине тайги прокричал филин, рявкнул козел в ближайших зарослях и снова все стихло, только неугомонный ручей продолжал свою веселую песню.
Пока Лу-фа-бин молился великому духу, молодой племянник Ван-ли-сан лежал около костра, подложив под голову руки.
– Что не спишь? – спросил его старик, также усаживаясь рядом с ним и набивая трубку табаком из кожаного кисета
– Спать не хочется, дядя! – ответил Ван-ли-сан, поворачивая к нему голову, и после небольшой паузы продолжал: – куда же ты продал свой первый корень, который нашел у большой горы?
– Первый корень продавать нельзя, – ответил Лу-фа-бин, закуривая трубку, иначе это будет первый и последний! Такова примета! Свой первый корень по обычаю я сжег и пеплом его посыпал, алтарь кумирни, стоявшей тогда на большом перевале
Чан-Бо-Шаня. В те времена дракон просыпался редко, один раз в три года, теперь же чаще слышится его рев. – Так пророчествовал старый таежник, сидя у костерка, вперив в пламя его свои глаза, полные экстаза вдохновения и непримиримого фанатизма. Молодой китаец лежал около него, затаив дыхание и слушая вещие слова старого лесного бродяги.
– Ну вставай, Ван-ли-сан! – произнес как бы очнувшись старый китаец, выбивая пепел из трубки о твердую подошву своих башмаков, – Вставай и собирайся! Не забудь взять с собой лопаточку!