за руки.
– У меня нет ни одного корня! – проговорил он, стараясь освободиться, но крепкие руки разбойников держали его, как в тисках.
– У тебя нет? – возразил хунхуз, – ну тогда мы заставим тебя говорить! Вяжите его и кладите на землю! А я разожгу огонь в костре! Закоптим ему пятки, тогда старый пес будет разговорчивее!-
Несчастного старика прикрутили крепко веревками к кольям, вбитым в землю; он лежал возле своего шалаша на спине; руки были раскинуты. Быстро сняли с его ног кожаные бродни, подняли шаровары выше колен и положили голые ноги старика пятками на горячие угли. Сначала пошел дым, затем распространился смрад от горелой кожи и мяса.
Лицо старого китайца было спокойно, только рот слегка искривился от боли и на глазах показались слезы. Зубы были крепко сжаты.
Бронзовый цвет его лица постепенно перешел в землисто-желтый. Когда кожа на ступнях вздулась пузырем и лопнула, обнажая шипевшее на огне мясо и жилы, несчастный не выдержал, застонал и по-видимому, впал в беспамятство.
Дикие палачи в это время спокойно курили свои длинные трубки, шутили, смеялись и подкладывали под жарившиеся ноги старика свежие сухие ветки; пламя разгоралось и лизало своими жгучими языками сухие икры и колени несчастной жертвы.
– Ишь, старый черт! – проговорил старший хунхуз, смеясь и скаля свои большие желтые зубы, – упрям и неразговорчив! Пусть и околевает, если не хочет отдавать корней! Я знаю! Он богат и наверное хранит где нибудь свои сокровища! Ну-ка, пойдите, поищите в стороне, может быть он зарыл где нибудь под камнем, или в старом дупле! Я с ним и один справлюсь!
Оба хунхуза, повесив винтовки через плечи, встали и молча разошлись по разным направлениям.
Предводитель хунхузов тем временем подполз к голове Лу-фа-бина и прошептал ему на ухо: – Старик! Скажи мне, где спрятаны твои корни? Я отпущу тебя! Ноги твои заживут и ты еще успеешь разбогатеть!
Старый замученный зверолов зашевелился, глаза его открылись и повернулись в сторону говорившего. Потухающий взгляд их говорил много, но через мгновение стеклянное выражение его остановилось и потускнело, тело вытянулось, вздрогнуло и замерло навсегда. Жизнь оставила его. Пощупав пульс у умершего и убедившись, что все кончено, хунхуз спокойно набил свою трубку табаком старика, закурил об уголек, вынутый из-под обугленной ноги его, и, поджав ноги, стал дожидаться возвращения товарищей.
Вскоре один из них показался у шалаша.
– Нет ничего в этой стороне! Обыскал все, даже под корнями шарил! – произнес он, в изнеможении опускаясь возле мертвого старика, над головой которого носились уже рои мух и залепляли черными пятнами глаза, нос и полуоткрытый рот.
– А старик-то умер! – мотнул головой пришедший, набивая трубку, как будто ничего особенного не случилось.
Предводитель на эти слова только промычал, продолжая пускать дым кольцами, подымавшимися кверху.
Парило. Солнце высоко поднялось над лесом. В траве и зарослях трещали кузнечики и пели цикады.
– Не мешает осмотреть мертвеца! – сказал младший хунхуз, поднимаясь и стаскивая со старика грязную заношенную куртку.
Разбойники обыскали всю одежду мертвого и не нашли ничего. В шалаше под травой и шкурками косуль нащупали они врытый в землю ящичек из твердого синего дерева.
Сломав его, они обнаружили там множество всевозможных трав, корешков, пилюль, свертков с порошками и одну пачку русских денег.
С жадностью накинулись они на эти бумажки, пересчитали их, оказалось шестьдесят пять рублей. Предводитель отсчитал тридцать, пять и положил в свой кожаный кошелек, остальные передал товарищу.
Не зная назначения всех этих трав, пилюль и кореньев, хунхузы бросили их в огонь.
Прошло более часа, как ушел третий китаец на поиски корня; остальные начали уже беспокоиться и высказывать предположение о бегстве товарища.
Решили еще подождать немного и отправиться искать его.
Опять расселись у огня, закурили трубки и предались думам. Видно было, как волновались разбойники, но не давали друг другу заметить этого.
Москиты и комары носились тучами над ними, разбойники обмахивались веерами и волосяными опахалами, но все это мало помогало, москиты забирались в волосы и под одежду и жалили немилосердно.
Мертвый старик лежал тут же, холодный и безучастный ко всему, помутневший взор его, устремленный в синее небо, просвечивавшее сквозь темные ветви лесных великанов, казалось задавал вопрос: «за что?», но окружавшая роскошная природа так же была безучастна и равнодушна ко всему.
Посидев немного и выбив пепел из трубок, хунхузы поднялись и направились в ту сторону, куда удалился третий их товарищ.
Долго пришлось им искать на листве и в траве следов его, наконец, они, благодаря своей опытности, отыскали тот куст, из-под которого он вынул два корня женьшень, спрятанные с такой заботой стариком.
Сомнения для них не было, товарищ нашел случайно корни и скрылся с ними, желая воспользоваться драгоценной добычей один.
Ярость и злоба хунхузов были чрезвычайны, с досады они кусали свои длинные ногти на пальцах, бронзовые лица их потемнели, глаза, и без того дикие, стали похожими на глаза волка, выслеживающего добычу.
Осторожно, шаг за шагом, двинулись они по следам бежавшего, по временам останавливаясь, всматриваясь в едва заметные признаки следов человека, и, шли дальше, скрадывая вероломного своего товарища, как зверя.
Выслеживание человека летом в тайге очень трудно. Густая трава, иногда в рост человека, непролазные заросли и кусты, переплетенные вьющимися растениями, виноградом, и лианами, масса листьев и зелени – скрывают следы, и надо быть опытным лесным бродягой следопытом, чтобы суметь разобраться во всех малейших признаках присутствия зверя или человека в этом зеленом море буйной растительности. Хунхузы в особенности профессионалы, живущие большую часть года в дремучих лесах этого края, чувствуют себя в девственной тайге, как дома, и, благодаря постоянной практике, являются великолепными следопытами.
Перевалив через высокий становой хребет Чан-Линза, в долину реки Мурени, хунхузы были уже на свежем следу. Недавнее присутствие беглеца обнаружилось, когда они наши в глубокой пади еще не потухший костерок, где он кипятил себе воду в жестяном котелке.
Преследователи, быстро осмотрев место привала, осторожно без шума двинулись дальше. Они рассчитывали скоро догнать беглеца и подвигались вперед, скользя в зарослях тайги, как змеи.
Уходивший хунхуз пробрался к русской границе, и к ночи надеялся достичь селения Полтавки. Преследователи поняли намерение беглеца и, зная, что, перейдя границу, он уйдет от них, напрягали все силы, чтобы настичь его.
Вечерело. Солнце спустилось низко. В тайге потемнели тени.
На лесной прогалине хунхузы заметили своего товарища. Он шел быстро, оглядываясь назад и по сторонам. Фигура его мелькала среди зарослей, то исчезая, то показываясь впереди. Беглец не чувствовал за собой погони и шел беспечно,