Аруна – очень медленно и вдумчиво, как и велел автор письма. Она хотела было поговорить по душам с Савитой, или с Малати, или с матерью – или со всеми тремя, – но затем подумала, что это ничего не изменит и может лишь сбить ее с толку. Решение должна принять она сама.
В тот же вечер она написала Харешу теплое письмо, с благодарностью принимая его неоднократно повторявшееся предложение руки и сердца.
18.21
– Ох, нет! – воскликнула Малати, вытаращив глаза. – Не может быть! Ты уже отправила письмо?
– Да, – ответила Лата.
Они сидели в тени форта на песчаном берегу Ганга и глядели на его теплую серую воду, сверкавшую на солнце.
– Ты сошла с ума, буквально сошла с ума. Как тебе это в голову пришло?
– Ты вроде ма: «О моя бедная Лата! Моя бедная Лата!»
– Она так к этому отнеслась? Я думала, она за Хареша, – сказала Малати. – Конечно, надо делать то, что мамочка велит. Я же категорически против. Лата, ты не можешь погубить свою жизнь таким образом.
– Я вовсе не гублю свою жизнь, – горячо возразила Лата. – А ма, возможно, восприняла бы это именно так. Она почему-то в обиде на Хареша. Арун-то был настроен против него с самого начала. Но маме я не говорила о своем решении. Ты первая, и напрасно ты стараешься испортить мне настроение.
– Вовсе не напрасно, оно и должно испортиться, – бросила Малати, испепеляя Лату зеленым пламенем своих глаз. – Тогда ты, может быть, придешь в себя и возьмешь сказанные ему слова обратно. Ты любишь Кабира и должна выйти за него.
– Никто ничего не должен. Выходи за него сама, если хочешь, – произнесла Лата, раскрасневшись. – Ой, нет! Не выходи. Я никогда не смогу простить тебе это. Пожалуйста, Малу, не надо говорить о Кабире.
– Ты горько пожалеешь об этом, – сказала Малати. – Попомни мои слова.
– Это мои проблемы, – ответила Лата, стараясь говорить сдержанно.
– Почему ты не посоветовалась со мной, прежде чем окончательно решать этот вопрос? Ты вообще с кем-нибудь советовалась? Или додумалась до этого своим глупым умишком?
– Я советовалась с моими обезьянками, – сказала Лата спокойно.
Малати хотелось пристукнуть ее за глупые шутки в столь ответственный момент.
– И со сборником стихов, – добавила Лата.
– Стихов! – презрительно фыркнула Малати. – Поэзия полностью разрушила твою личность. У тебя слишком светлый ум, чтобы тратить его на английскую литературу. Хотя, похоже, и не такой уж светлый.
– Ты же первая советовала мне его бросить. Ты забыла?
– Я изменила свое мнение, и ты знаешь об этом. Я ошибалась, ужасно ошибалась. Весь мир в опасности из-за слишком поспешных решений.
– Как ты думаешь, почему я отказываюсь от него? – спросила Лата, повернувшись к подруге.
– Потому что он мусульманин.
Лата помолчала, прежде чем ответить:
– Нет, не только поэтому. Тут не одна причина.
Малати негодующе фыркнула из-за этого жалкого нежелания сознаться в очевидном.
– Малати, я не могу выразить это словами, – вздохнула Лата. – Очень трудно разобраться в моих чувствах к нему. С ним я перестаю быть самой собой. Я спрашиваю себя, неужели эта ревнивая, не владеющая собой женская особь, которая не может выкинуть мужчину из головы, – это я? И ты хочешь, чтобы я так мучилась? Я знаю, что так будет всегда, если я останусь с ним.
– Но, Лата, как ты не понимаешь – это же показывает, как сильно ты его любишь! – воскликнула Малати.
– Я не хочу этого! – крикнула Лата в ответ. – Не хочу. Если это и есть настоящая страсть, то я предпочитаю жить без страстей. Смотри, что страсти сделали с Капурами: Ман раздавлен, его мать мертва, отец убит горем. Я помню, что я чувствовала, когда подумала, что Кабир встречается с другой девушкой, и этого вполне достаточно, чтобы возненавидеть страсть. Страстно и навсегда.
– Это я виновата, – сказала Малати, горестно качая головой. – Господи, как я жалею, что написала это письмо в Калькутту! И ты тоже об этом пожалеешь.
– Да нет, Малати, письмо тут ни при чем. Хорошо, что ты его написала.
У Малати был глубоко несчастный вид.
– Лата, ты просто не сознаешь, от чего ты отказываешься. Ты делаешь неправильный выбор. Лучше остаться на какое-то время незамужней, переждать и трезво все взвесить. А можно и вообще не выходить замуж, не так уж это страшно.
Лата молчала, пропуская пригоршню песка сквозь пальцы.
– А как насчет этого поэта, Амита? – спросила Малати. – Он выбыл из игры?
При мысли об Амите Лата улыбнулась:
– Я его не прогоняла, если ты об этом, но не представляю себя в роли его жены. Мы слишком похожи. Его настроения меняются с такой же частотой и непредсказуемостью, как и мои. Представь, каково будет детям. А если он погрузится в свою книгу, то, боюсь, времени на меня уже не останется. Тонко чувствующие люди обычно нечувствительны к другим – уж я-то знаю. Кстати, он только что сделал мне предложение.
Малати была потрясена.
– Ты никогда ничего мне не рассказываешь! – воскликнула она сердито.
– Это произошло только вчера и совершенно неожиданно, – объяснила Лата, доставая акростих Амита из кармана своего камиза. – Я взяла это с собой, зная, что ты любишь изучать документы по тому или иному делу.
Малати прочла стихотворение и сказала:
– Если бы кто-нибудь написал мне такое, я тут же вышла бы за него.
– За чем же дело стало? – рассмеялась Лата. – Он все еще свободен, и я нисколько не возражала бы. – Обвив рукой плечо Малати, она продолжила: – Для меня выходить замуж за Амита было бы безумием. Помимо всего прочего, я по горло сыта обществом моего брата Аруна. Если бы я жила в пяти минутах ходьбы от него, то неминуемо свихнулась бы.
– Вы могли бы жить в каком-нибудь другом месте.
– Вот это вряд ли, – сказала Лата, представив себе Амита в его комнате с видом на цветущую амальту. – Он поэт и романист. Он может жить только на всем готовом. Приготовленная еда, горячая вода, никаких забот о доме, собака, лужайка, муза. И почему бы нет? В конце концов, он ведь написал «Жар-птицу». А если ему придется самому заботиться о себе, без поддержки семьи, он не сможет писать. И послушай, ты, похоже, готова выдать меня за кого угодно, кроме Хареша. Почему ты так настроена против него?
– Потому что я не вижу ничего, ну абсолютно ничего общего между вами, – ответила Малати. – И совершенно ясно, что ты не влюблена в него. Ты все-таки хорошо продумала этот шаг, Лата, или сделала его словно в трансе? Это такой же бред,