не сводила глаз с Кабира. Ей было все равно, что подумает официантка или другие посетители. Да и сам Кабир тоже.
Он продолжал озабоченно мешать кофе.
– Я знаю пару смешанных браков… – начал он.
– У нас ничего не получилось бы. Никто бы не позволил. А я теперь не могу доверять даже самой себе.
– Тогда почему ты сидишь здесь со мной?
– Не знаю.
– И почему плачешь?
Лата ничего не ответила.
– Мой носовой платок грязный, – сказал он. – Если у тебя нет своего, возьми салфетку.
Лата утерла слезы салфеткой.
– И съешь пирожное, почувствуешь себя лучше. Это меня отвергли, а не тебя, но я не изливаю свое бедное сердце в слезах.
Она помотала головой:
– Мне пора идти. Спасибо.
Кабир ее не останавливал.
– Не забудь книгу, – напомнил он. – «Мэнсфилд-парк»?[246] Не читал. Расскажи потом, если вещь стоящая.
Лата, не оборачиваясь, пошла к выходу. Кабир тоже не смотрел на нее.
18.17
Встреча с Кабиром вывела Лату из равновесия (но когда было иначе? – подумала она), и она решила пройтись там, где рос баньян. Сев на большой перекрученный корень, она вспомнила их первый поцелуй, почитала стихи, покормила обезьянок и предалась размышлениям.
«Прогулки – мое лучшее лекарство, – подумала она с горечью. – Замена решительных действий».
Однако на следующий день она действовала очень решительно.
С утренней почтой ей пришли два письма. Она села на веранде у решетки, обвитой желтым жасмином, и вскрыла сразу оба. Госпожи Рупы Меры не было дома, когда доставили письма, иначе она сразу узнала бы почерк на каждом из конвертов и потребовала бы рассказать о содержимом.
В первом письме были напечатаны на машинке восемь строк без подписи, но с заголовком:
СКРОМНОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ[247]
А черно-белый лист сейчас
Мой только в Вашу честь!
И в нем надежда – я для Вас
Таков, каков я есть.
Лист, стань же, слышишь, без прикрас —
Ах! – маем средь зимы.
Так в этот раз сближает нас —
Акростишок, где… мы.
Лата радостно рассмеялась. Стишок ей понравился: он был довольно банален, но искусно сочинен и точно описывал их отношения. Она попыталась вспомнить, действительно ли просила его писать ей черным по белому или просто сказала, что в этом случае его словам легче поверить? И было ли это «скромное» предложение серьезным? Поразмыслив, она решила, что, скорее всего, да, и это ее немного огорчило.
Может быть, она предпочла бы, чтобы оно было подчеркнуто мрачным и страстным? А может, хотела бы, чтобы он вообще его не писал? Насколько страстное объяснение было бы в манере Амита – по крайней мере, в той манере, в какой он держался с ней? Многие его стихи были далеко не легкими как по стилю, так и по содержанию, но ей казалось, что он едва ли не прячет от нее эту сторону своей натуры, боясь, что темный пессимистический цинизм напугает ее и заставит отвернуться от него.
Тут она вспомнила его отзыв о ее собственном отчаянном стихотворении, которое она, поколебавшись, все же показала ему. Он сказал, что ему нравится, как оно написано, но не нравится мрачный тон. Какой же он тогда поэт? Может, ему следовало заняться какой-нибудь практической деятельностью – стать успешным адвокатом, например? Или, возможно, он признает ценность мрачного настроя в себе и других, но не одобряет, когда на таком спекулируют? А ее стихотворение, скажем честно, этим грешило. Несчастливое и тревожное настроение лучших стихов Амита показывало его таким, каким он был не в повседневной жизни, а в моменты интенсивного наплыва чувств. Но высокие горы редко поднимаются в одиночестве посреди равнины, и Лата чувствовала, что существует глубокая органическая связь между автором «Жар-птицы» и Амитом Чаттерджи, каким она знала его и каким он хотел казаться ей и другим.
Лата попыталась представить, что значит быть женой такого человека. Она встала и принялась ходить взад и вперед по веранде. Трудно было отнестись к нему серьезно. Брат Минакши и Куку, ее собственный приятель-гид по Калькутте, поставщик ананасов и суровый воспитатель Пусика… он был просто Амитом, и превратить его в мужа – это абсурд. От одной лишь мысли об этом Лата улыбнулась и покачала головой. Но она села, еще раз перечитала стихотворение и задумчиво поглядела поверх живой изгороди на территорию университетского кампуса с видневшейся вдали наклонной шиферной крышей экзаменационного корпуса. Она убедилась, что уже знает это стихотворение наизусть, как запомнила раньше и его акростих, и «Жар-птицу», и не только. Она даже не пыталась выучить его стихи, они естественным путем стали частью ее самой.
18.18
Второе письмо было от Хареша.
Моя дорогая Лата!
Надеюсь, у тебя и твоей семьи все в порядке. Я был так занят на работе все последние недели, что приходил домой совершенно измотанный и был не в том состоянии, чтобы писать тебе письма, которых ты заслуживаешь. Линия обуви с рантом Гудиера успешно совершенствуется; кроме того, я убедил руководство внедрить новую придуманную мной технологию, когда весь верх ботинка будет изготавливаться другим предприятием, а на «Праге» будет производиться только окончательная сборка. Конечно, это не подходит для нашей линии, а только для каких-нибудь башмаков. В общем, похоже, я доказал им, что они приняли меня не зря и что я не какой-нибудь неумеха, навязанный им господином Кханделвалом.
Могу сообщить хорошую новость. Говорят, что вскоре меня повысят до мастера, руководителя группы. Если это правда, это будет очень кстати, так как я с трудом справляюсь со своими затратами. Я по натуре немного расточителен, и мне нужен кто-то, кто бы меня сдерживал. Если это получится, значит правду говорят, что вдвоем жить дешевле, чем одному.
Я говорил несколько раз по телефону с Аруном и Минакши, но телефонная связь с Калькуттой не очень хорошая, и плохо слышно. Они, к сожалению, очень заняты всякими визитами, но обещали как-нибудь в ближайшем будущем найти время и приехать ко мне на обед.
В моей семье все хорошо. Дядя Умеш, который сомневался во мне, был удивлен, что мне удалось так быстро устроиться на такую работу. Моя приемная мать, которая на самом деле как настоящая мать для меня, тоже довольна. Я помню, когда я поехал в первый раз в Англию, она сказала: «Сынок, люди едут в Англию, чтобы стать врачами, инженерами, адвокатами. А зачем ехать так далеко, чтобы стать сапожником?» Я не смог сдержать улыбку