спрашивает Франек.
— В порядке, всё в порядке, ребята. Даже мороз не такой уж сильный.
Снова слышен шорох, это Володя поудобнее устраивается в сене. В стоге и снаружи стоит тишина.
— Ночь пройдет, а потом что, весь день будем сидеть в этом стоге? — вслух размышляет Кароль.
— Будем ждать Колю. Когда он вернется, все станет ясно, — отвечает Франек. — Рука не беспокоит?
Кароль шевелит пальцами. Немного больно, но пальцы слушаются, готовы к тому, чтобы нажимать на курок. Он говорит об этом Франеку и тут же замолкает, ибо снаружи раздаются тихие голоса. Да, это вернулся Коля. Снова шуршит сено, и голос командира:
— Выходите, ребята. Нам пора…
Они выбираются из сена, выскакивают, стряхивают с себя остатки сухой травы.
— Пересчитать мешки! Все? В порядке. Оружие и боеприпасы? Ну хорошо. Полночь, ребята. До рассвета семь часов. За эти семь часов мы должны отмахать километров тридцать к югу. Понимаете? Тридцать километров… Володя, последи за двором, встань там, за углом.
Володя пропадает в темноте. Коля так же тихо продолжает:
— С лесником вроде бы все в порядке. Но что-то мне здесь не нравится. Уж слишком он был обеспокоен обрывом телефонной линии. Говорит, что могут позвонить, а поскольку связи нет — приедут. Вся округа поставлена на ноги. Полиция, жандармерия лесничества… В полдень обнаружили место нашего приземления, парашюты. Облава лютует, но они не ожидали, что мы успеем в ясный день оторваться от них на такое расстояние. Тут пока спокойно, пеленгационная машина ничего не обнаружила, их отозвали в другой район… Я сказал леснику, что мы остаемся здесь на несколько дней, что у нас нет другого выхода. Он боится. Этот человек чертовски боится, хотя и взял у меня несколько тысяч марок… Одним словом, сматываемся отсюда, ребята. Всё взяли?
Тихим свистом он вызывает Володю. Все склоняются над снаряжением, помогают друг другу взвалить багаж на плечи. Каролю закрепляют мешок так, чтобы он не тревожил больной правой руки.
Люди отдохнули, теперь они готовы к дороге.
Они исчезают в лесу тихо, как призраки.
Я даже как-то не особенно и почувствовал эти километры ночного пути. Коля словно чутьем выбирал дорогу. Мы шли уверенно, как днем. Я был доволен собственным самочувствием, рука меня не беспокоила, и дрожи тоже не было. Я шел последним, ночь была не очень темная, так обычно бывает, когда лежит снег. Я видел перед собой спину Володи, широкую спину, обтянутую шинелью цвета feldgrau[55]. У нас у всех были вермахтовские шинели и шапки, но зато никаких документов. В нашу задачу не входила легализация на земле врага, а можно сказать, что даже совсем наоборот… Мы надели эти мундиры только для того, чтобы не обращать на себя внимания случайно встреченных людей. Случайно встреченных, а сколько уже было неслучайных, которым приказали нас настичь и убить. И все же я предпочел бы, чтобы нас сбросили в моей родной Силезии, по крайней мере там я чувствовал бы себя увереннее.
Но ведь это недалеко. Слабое утешение, но все же… Не мы выбираем, а за нас выбирают. В штабе виднее… Почему-то эта фраза застряла в моей памяти, что в штабе виднее, и должен признаться, от этого мне стало как-то легче.
Раз так, то, вероятно, они знают, что и наше задание выполнимо. Ведь есть же такие, как, например, Володя, которые после подобных заданий возвращались… Вот так я и шел последним и обо всем этом думал. Мы проходили через поля, снова углублялись в лес и снова шли через поля. Тут не было больших лесных массивов, по дороге попадалось довольно много деревень, а в каждой деревне, известное дело, Volkssturm[56]. Вообще-то территория густонаселенная, но не поляками. Полно отборных войск, немцы чувствуют себя здесь в безопасности, ведь фронт далеко, за Вислой… Все время нас вел Коля, он один знал, куда мы идем. Я вспотел от быстрой ходьбы. Было интересно, отказались ли немцы от облавы, и я гордился своими товарищами и собой, что нам удалось довольно далеко оторваться от места приземления, но не представлял себе, как-то не мог себе представить, что будет дальше. Может, вообще нехорошо в таких условиях себе что-либо представлять? Прошло уже несколько часов, небо начало проясняться, светало. Вероятно, мы были уже недалеко от того места, куда нас вел Коля, потому что мы остановились, а Коля склонился над картой. У него была довольная мина, когда он ее убирал. Согласно карте, мы находились в лесу, в небольшом лесу, и сейчас нам надо было выйти из него, чтобы, перемахнув через большое поле, исчезнуть снова в роще. Коля велел выдать нам по кусочку шоколада, сказав, что по-настоящему мы поедим через час, когда придем на место.
Лес оказался небольшим, это факт, но все же тут было несколько десятков гектаров деревьев, вдобавок густой подлесок, так что идти было трудновато. Но мы все же идем. Подходим к опушке, и вдруг — стоп. Коля падает на землю и жестом показывает нам, чтобы мы сделали то же самое. Помню, что вставал уже день, такой мокрый и грязный зимний день. Мы припали к земле. Перед нами не больше чем в трехстах-четырехстах метрах расставленные цепью вермахтовцы. Стоят. За ними видно какое-то движение, можно догадаться, что тут значительные силы врага. Вот оно как… Коля подает знак рукой, мы отползаем, а потом, когда нас скрывает чаща, встаем и почти бежим на противоположную сторону. Запыхавшиеся, мы добегаем до южной опушки леса, снова припадаем к земле, картина та же самая, что и с севера. Плохо, черт возьми… Повторяем маневр, теперь на восток — и снова такая же картина.
Чувствую, что мне становится холодно, помню даже, как меня опять охватила дрожь. Смотрю на Колю — у него сжаты губы, на Франека — он чертовски бледен, на Володю — этот выглядит нормально, только глаза у него как-то странно поблескивают… Вот я так и смотрю на них, а все потому, что мне не хочется смотреть вперед. Я отдаю себе отчет в одном — это уже конец. Из этого котла нам ни за что не выбраться и придется погибнуть, прежде чем мы успеем хоть что-то сделать для Большой земли. То есть для себя. И произойдет это сейчас, через минуту…
Коля рукой показывает нам направление. Мы отходим в глубь леса. Там кладем наш груз на землю и маскируем его как умеем. Коля приказывает взять с собой только радиостанцию и батареи, а также оружие и боеприпасы. И больше ничего. Приходится оставить продовольствие