Я-то, видимо, сегодня отхожу – так велят афиняне»[21].
Совершенно отлична от взглядов Сократа теория Платона; она почти дословно предвосхищает фрейдовскую теорию сновидений.
«– По-моему, мы недостаточно разобрали вожделения – в чем они состоят и сколько их. А раз этого не хватает, не будет полной ясности и в том исследовании, которое мы предпринимаем.
– Стало быть, уместно разобрать это сейчас.
– Конечно. Посмотри, что мне хочется здесь выяснить: из тех удовольствий и вожделений, в которых нет необходимости, некоторые представляются мне противозаконными. Они, пожалуй, присущи всякому человеку, но, обуздываемые законами и лучшими вожделениями, либо вовсе исчезают у некоторых людей, либо ослабевают, и их остается мало. Однако есть и такие люди, у которых они становятся и сильнее, и многочисленнее.
– О каких вожделениях ты говоришь?
– О тех, что пробуждаются во время сна, когда дремлет главное, разумное и кроткое начало души, зато начало дикое, звероподобное под влиянием сытости и хмеля вздымается на дыбы, отгоняет от себя сон и ищет, как бы это удовлетворить свой норов. Тебе известно, что в таком состоянии оно отваживается на все, откинув всякий стыд и разум. Если ему вздумается, оно не остановится даже перед попыткой сойтись с своей собственной матерью, да и с кем попало из людей, богов или зверей; оно осквернит себя каким угодно кровопролитием и не воздержится ни от какой пищи. Одним словом, ему все нипочем в его бесстыдстве и безрассудстве.
– Сущая правда.
– Когда же человек соблюдает себя в здоровой воздержности, он, отходя ко сну, пробуждает свое разумное начало, потчует его прекрасными доводами и рассуждениями и таким образом воздействует на свою совесть. Вожделеющее же начало он хоть и не заглушает вовсе, но и не удовлетворяет его до пресыщения: пусть оно успокоится и не тревожит своими радостями и скорбями благороднейшее в человеке; пусть это последнее без помехи, само по себе, в совершенной своей чистоте стремится к исследованию и ощущению того, что ему еще не известно, будь то прошлое, настоящее или будущее. Точно так же человек укротит и яростное свое начало, для того чтобы не отходить ко сну взволнованным и разгневанным. Успокоив эти два вида свойственных ему начал и приведя в действие третий вид – тот, которому присуща разумность, – человек предается отдыху. Ты знаешь, что при таких условиях он скорее всего соприкоснется с истиной и меньше всего будут ему мерещиться во сне всякие беззаконные видения.
– Я совершенно с тобой согласен»[22].
Хотя Платон, подобно Фрейду, видит в снах выражение иррационального животного начала, он делает одну оговорку, в определенной мере ограничивающую такое толкование. Он полагает, что, если человек отходит ко сну в настроении спокойствия и умиротворенности, его сновидения будут менее иррациональными. Такой взгляд, впрочем, не следует смешивать с дуалистическим пониманием снов как выражения нашей и иррациональный, и рациональной природы; для Платона они по сути выражение дикого и жестокого в нас и только менее свойственны тем, кто достиг величайшей зрелости и мудрости.
Аристотель в своем подходе к сновидениям подчеркивал их рациональную природу. Он полагал, что во сне мы способны к более тонким наблюдениям за едва заметными телесными проявлениями; более того, планы и принципы поведения предстают перед нами более отчетливо, чем днем. Впрочем, Аристотель не считал, что все сновидения имеют смысл; многие из них случайны и не заслуживают приписывания им предсказательных функций. Его позицию хорошо показывает следующий отрывок из книги «О предсказаниях во сне».
«Итак, указанные сны должно рассматривать или как причины, или как приметы наступления событий, или как совпадения; таковы они все, или некоторые, или всего один. Я употребляю слово «причины» в том же смысле, в каком луна – [причина] затмения солнца или в каком усталость – [причина] лихорадки; «примета» же [в том же смысле, в каком] сокрытие звезды в тени – знамение затмения или [в каком] шершавость языка – примета лихорадки, в то время как под «совпадением» я понимаю, например, затмение солнца в тот момент, когда кто-то вышел на прогулку, потому что прогулка – не примета и не причина затмения, также как затмение – [не примета и не причина] прогулки. По этой причине никакое совпадение не происходит по универсальному или общему закону. Не следует ли тогда нам сказать, что некоторые сны – причины, другие – приметы событий в телесном организме? В любом случае даже ученые врачи говорят нам, что следует обращать пристальное внимание на сновидения; такой же точки зрения разумно придерживаться тем, кто не лечит людей, а размышляет и философствует. Ибо движения [тела], случающиеся днем, если только не очень сильны или яростны, незаметны по сравнению с более выразительными движениями во время бодрствования. Во сне же происходит обратное, потому что даже мелкие движения кажутся значительными. Это ясно видно, когда во сне, например, людям кажется, что они поражены громом и молнией, а в действительности у них лишь слегка звенит в ушах, или когда они наслаждаются медом или другими сладостями, а [по их гортани] всего лишь скользит капелька мокроты, или когда им кажется, что они идут сквозь огонь и чувствуют сильный жар, а на самом деле лишь какие-то части тела слегка нагрелись. Когда они просыпаются, эти явления предстают перед ними в своем истинном виде. Однако поскольку все эти события мелки, ясно, что таково и начало болезней или других явлений в наших телах. В заключение скажу: очевидно, это начало более заметно во сне, чем наяву.
Кроме того, вполне вероятно, что некоторые образы, предстающие перед нашим разумом во сне, могут даже быть причиной родственных им действий. Потому что когда мы собираемся действовать [во время бодрствования], или заняты какими-то деяниями, или уже совершили определенные поступки, мы часто обнаруживаем, что эти действия занимают нас или мы совершаем их в ярком сне; причина того в том, что движение во сне идет по пути, проложенному исходными действиями в дневное время; в точности то же самое, но наоборот, должно быть, случается, когда движения, совершенные во сне, дают начало действиям, которые совершатся днем, поскольку повторятся мысли о них, дорогу которым вымостили возникшие перед разумом во сне образы. Так что вполне можно себе представить, что некоторые сновидения могут быть приметами или причинами [будущих событий].
Большинство [так называемых пророческих] сновидений, впрочем, следует рассматривать как простые совпадения, особенно все нелепые и те, к исполнению которых видящий сон не имеет отношения, как, например, в случае морского сражения или чего-то, происходящего в дальних краях. Что касается таких, то естественно было бы,