вещи. В тот момент, когда ты причиняешь боль из удовольствия, из чувства превосходства, думая, что можешь их судить, ты становишься на шаг ближе к Аиду.
– Ты не забыл это повторить, когда отправлял в Аид человека, вырастившего твою дочь?
Глаза Вельзевула опасно блеснули. Здесь, вдали от Предела, в них было меньше тьмы, чем обычно. Но Дэваль не обманывался: Повелитель все еще достаточно силен, чтобы стереть его в порошок.
Вот только ему было плевать.
– Слов ты не понимаешь, а своего разума у тебя нет. Поднимись!
С ощущением грядущих неприятностей Дэваль поднялся. Интуиция и долгие годы жизни с отцом подсказывали: вряд ли его сейчас отправят в комнату подумать о своем поведении. Те времена давно прошли.
– Придется поставить тебя на место тех, с кем ты играешь.
Только сейчас Дэваль заметил в руке отца, прежде стоявшего в тени, а теперь вышедшего на свет, длинный тонкий хлыст.
Кажется, разговор выйдет сложнее, чем он рассчитывал.
– В какой момент ты разрешаешь им уйти обратно? Когда они начинают умолять? Или уже не могут сопротивляться? Сейчас проверим.
Резкий свист нарушил мерный треск поленьев в камине. Плечо обожгло адской болью. Хлыст разрезал ткань рубашки и оставил на коже набухающую алым цветом полосу.
Дэваль стиснул зубы. К горлу подкатила тошнота. Не то от боли, не то от странной детской обиды на справедливую, но неожиданную боль.
– Что, – усмехнулся Вельзевул, – боишься мне ответить? Думаешь, если не будешь сопротивляться, я потеряю интерес? Или знаешь, что за сопротивление я могу сделать еще хуже? Как думаешь, мешают ли эти страхи душам, которых ты выпускаешь на потеху?
– Это вряд ли, – хрипло ответил Дэваль. – Они все же возвращаются в Аид. А мне с тобой придется жить целую вечность.
Второй удар сбил с ног. Бок резануло хлыстом наискось, и теперь каждое движение отдавалось резкой болью. В ушах зазвенело.
Сквозь пелену ему почудился смех – тот самый, который он слышал, стоя у края набережной и глядя, как две крохотные фигурки скользят по льду. Одна неуклюже и неумело, вторая – легко и изящно.
Хорошо, что Аиды нет дома.
Может, он успеет избавиться от нее прежде, чем отец разочаруется еще в одном своем ребенке.
Глава шестая
Я ткнулась лимоном в дверь, но из-за нее мне никто не ответил.
– Я слышала, что ты пришел! Открывай! Даю тебе полминуты, чтобы одеться и открыть. Я серьезно, Дэваль, тридцать секунд!
Сначала ответом была все та же тишина, а потом раздалось недовольное:
– Свали.
Но я, воодушевленная вечерними катаниями, твердо вознамерилась причинять добро и наносить радость.
– Нет уж, нельзя прогонять решившую подарить кому-то лимон Аиду, – пробормотала я, извернулась и повернула ручку.
Замок щелкнул, но было поздно – я уже распахнула дверь. И застыла в проходе как вкопанная, а потом от неожиданности уронила несчастный лимон на пол. К счастью, горшок оказался прочнее моего самообладания и лишь завалился набок, рассыпав немного земли.
Дэваль, кажется, не оценил подарка. Он вообще, судя по выражению лица, собирался меня убить. Но вместе с лимоном я уронила и инстинкт самосохранения. А может, Дэваль просто не выглядел сейчас способным причинить хоть какой-то вред. Я застукала его стоящим без рубашки над небольшой глиняной баночкой с какой-то вязкой мазью. Но страшно было то, что все тело парня было покрыто длинными красными набухшими следами от… чего? Кнута? Ремня? Меча?
Плечи, спина, живот. Да на нем живого места не осталось!
Надо было что-то сказать, но я молча стояла в проходе, открыв рот.
– Тебя что, за ухо выпроводить? Вон, я сказал! – рыкнул Дэваль и направился ко мне, чтобы исполнить угрозу.
Но ему было больно. Движения получались скованные, и я, опомнившись, юркнула ему под руку, к столу с мазью.
– Я сказал тебе свалить!
– Если бы я подчинялась твоим приказам, давно бы уже была в Аиде. А… подождите-ка… я там была.
Я понюхала мазь в баночке и скривилась. Запах напоминал что-то среднее между плесенью и ментолом. Должно быть, жутко болючая штука. Когда я на тренировках стирала ноги в кровь, папа мазал меня чем-то похожим. Жгло неимоверно, зато, в отличие от других девочек из группы, ни разу не было воспаления.
– Садись. – Я кивнула на кровать.
Дэваль не сдвинулся с места. И смотрел так, словно я предложила ему живьем отведать горстку тараканов.
– В какую букву ты собираешься завернуться, чтобы обработать эту красоту на спине? Если не хочешь, чтобы я помогала, можно я тогда посмотрю? Люблю наблюдать, как мои враги корчатся в невыносимых муках.
Явно нехотя, с каждым шагом преодолевая желание послать меня куда подальше, Дэваль пересек комнату и опустился на кровать. Вблизи следы оказались еще более жуткими. Мысленно я содрогнулась, но внешне невозмутимо набрала немного мази и осторожно коснулась одной из ссадин.
Дэваль дернулся, но промолчал.
– Уверен, что это поможет?
Ответом меня не удостоили, и пришлось продолжить. Теперь я немного лучше понимала отца, когда он, не обращая внимания на мои сопли, слезы и мольбы, продолжал водить меня на массаж, впихивать витамины и заставлять тренироваться даже в отпуске.
За месяцы здесь, в Мортруме, я так привыкла ко множеству безумных вещей, что ожидала увидеть, как раны на глазах начнут затягиваться. Но мазь таяла на разгоряченной коже, а чуда все не происходило. Только Дэваль вздрагивал снова и снова, когда я касалась красных следов.
– Хочешь, я схожу и попрошу обезболивающее? Скажу, что упала на льду.
– Нет.
Потом немного помолчал и добавил:
– У тебя руки холодные.
– Да… точно. Ты весь горишь. Сейчас согрею.
– Не надо.
От жалости защемило сердце, но я стиснула зубы, чтобы ничем ее не выдать. Жалости Дэваль не потерпит. Даже мои прикосновения терпит с трудом, и то лишь потому, что понимает, что сам просто не сможет дотянуться.
– За что он так? – наконец набралась решимости спросить я. – Узнал, что мы сделали? Давай расскажем, что это я.
Хотя я, наверное, и двух ударов не выдержу.
Я украдкой скосила глаза на руки Дэваля. Но они оказались абсолютно здоровыми. Он что, даже не пытался защититься? Просто позволил отцу себя избить? В том, что это дело рук Вельзевула, я не сомневалась.
– Нет, – отрезал парень, и на этом разговор снова затих.
Даже исполосованный жуткими бесчеловечными ударами, Дэваль определенно был хорош. Жаль, что такому поганцу досталось такое идеальное тело. Я едва удержалась от того, чтобы потрогать темные растрепанные волосы. Кончики пальцев застыли у самых прядей, там, где кончалась самая длинная и глубокая ссадина. Воображение работало против воли. Внутри все сжималось от мысли о том, насколько адская это боль: вот так, по живому… чем? Кнутом? Да какой отец вообще способен на такое по отношению к своему ребенку?! Что надо сделать, чтобы заслужить это?
Вельзевул бил не в ярости, не когда гнев лишает разума. О нет, он совершенно сознательно избегал лица