– Что это за наречие? – спросил Ивашка.
– Испанское. Ее привезли на испанском корабле, она понимает по-испански.
Змея зашевелилась. Моряк встал как вкопанный.
– Уйдет в воду, – сказал Ивашка.
– Молчи…
Видя, что Ивашка уже не пугается, а о чем-то сговаривается с моряком, сокольники стали потихоньку выбираться на берег. Там уже стояли те, без кого вполне можно было обойтись, – мальчишки. Тришка замахнулся плетью – они отбежали.
Ивашка меж тем совсем осмелел. Он никогда не был трусом – да и мало найдется смельчаков, что сохранили бы хладнокровие при виде двухсаженной змеищи. И в руке у него была сабля, которой он всегда мог снести гадине голову (о том, что сабля уж года три как не точена, он совершенно не подумал).
– Я помогу вам, – сказал Ивашка, забрел в реку поглубже и ухватился левой рукой снизу за другой конец бревна, на котором устроилась змея.
– А теперь – быстро! – поняв его маневр, приказал моряк и взялся за свой край двумя руками.
До берега оставалось совсем немного, моряк пятился шустро и ловко, Ивашка подпихивал бревно. Змея ехала – что тебе боярыня в колымаге.
Им повезло – пятнистая гадина, пообедав, стала ленива и равнодушна. Пока бревно тащили на берег, Ивашка осознал, что тварь весит не менее трех пудов, и уже ломал голову – как моряк ее потащит, не в охапке же.
Все оказалось очень просто – моряк опустился на корточки, приподнял толстое змеиное тулово и накинул себе на шею. Выпрямился – змея висела на нем, не выражая недовольства. Он умостил добычу так, чтобы толстое место легло как раз на плечо, подобрал хвост, перекинул через руку и всем видом показал, что собрался прочь, вот только подхватит сапоги.
– Э, нет, врешь, – сказал Ивашка. – Братцы, этакое диво нужно доставить к подьячему, пусть полюбуется. Окружайте старика.
Затем он перешел на немецкий.
– Вы, сударь, на нашу землю вторглись, нам эту землю сам герцог отвел. Я должен отвести вас к своему командиру!
– Вместе с Изабеллой?
– Да, сударь. Микишка, возьми его сапоги!
Образовалось целое шествие – впереди Ивашка с обнаженной саблей, за ним моряк Петер Палфейн с тяжеленной гадиной на шее, за Палфейном, на безопасном расстоянии, – Микишка с моряцкими сапогами, за Микишкой – Тришка и Терешка, и все – перемазанные в свисавшей ошметками тине. Сзади следовали ребятишки, пока их не заметил и не отпугнул дозор.
Менее всего думал Шумилов увидеть в своем жилище заморскую змею. Однако пришлось. Моряка привели в горницу, и Ивашка вкратце доложил о событии.
– И на кой нам это чудище? – хмуро спросил Шумилов. – Гони его в шею.
– Арсений Петрович, он – моряк, всюду побывал, а велено искать моряков и нанимать их на службу, – напомнил Ивашка.
– Да по нему уже впору панихиду служить.
– Зато опытный. И гоняться за ним не надо – сам пожаловал. И, Арсений Петрович, он других приведет, – додумался Ивашка. – Лиха беда начало.
Шумилов посмотрел на гостя со змеей так, словно хлебнул прокисшего и уже с плесенью кваса.
– Кто вы, сударь? – спросил по-немецки. – И отчего вы носите по Митаве это животное?
– Я Петер Палфейн, змея – моя собственная, куплена у испанских моряков. Граф ван Тенгберген уговорился со мной, что я доставлю змею его высочеству герцогу Курляндскому, а также девять обезьян.
Шумилов строго посмотрел на Ивашку.
– Не было обезьян! – по-русски закричал толмач. – Ни единой! И где они – не ведаю! Я за обезьян не ответчик!
Пятнистая гадина, равнодушно свисавшая с моряцкой шеи, вдруг подняла голову, да так, что ее морда оказалась наравне с лицом Шумилова. Высунулся и замелькал раздвоенный черный язычок.
– Изабелла! – грозно сказал моряк. – Изабелла, это свои, не тронь!
Но змея, не шелохнувшись, продолжала разглядывать подьячего.
– Проклятая гадина понимает только по-испански, – объяснил моряк, – но я по-испански почти не говорю, так… немного слов, нужных для ремесла… Но свое имя она услышала и что-то поняла!
– А где у нее уши? – полюбопытствовал Шумилов, разглядывая изящную головку.
– Уши? – похоже, моряк никогда об этом не задумывался.
Шумилов протянул руку и погладил гадину. Потом он осторожно ощупал змеиную голову в том месте, где полагалось бы быть ушам. Ивашка, видя это, попятился, а набившиеся в горницу сокольники – те и вовсе вжались в стенку.
– Сдается, эта тварь не имеет ушей, – задумчиво сообщил Шумилов по-русски. – И с ней что по-гишпански, что по-турецки говорить – один прок. Ну, молодцы, за службу – благодарю, ступайте себе с Богом. Да отмойтесь от тины, глядеть на вас страшно. Ты, Ивашка, останься.
Сокольники вразнобой поклонились и вышли, хотя со змеей они уже освоились и страх как хотели узнать о ней поболее.
Шумилов посмотрел на моряка со вселенской скорбью во взоре и опять перешел на немецкий.
– Господин Палфейн, давно ли вы стали моряком и где служили?
– С детства, сударь. Я был мальчиком, когда мы прогнали испанцев в первый раз и думали, что наступил земной рай. Тогда у нас уже была Ост-Индская компания, мой старший брат пошел служить на «Минерву» и взял меня с собой. Когда опять началась война с испанцами, я был уже опытным матросом. Я пошел в Вест-Индскую компанию! Я побывал в Гвиане, в Малакке, на Цейлоне! У мавританских берегов на нас напали черные пираты – эфиопы или не эфиопы, Люцифер их разберет. Я был дважды ранен, копьем и саблей, меня чуть живого привезли в Амстердам. Больше капитаны не хотели меня брать, я стал неуклюж, как старая баба… Вот я и нашел себе ремесло – возить всякую диковинную живность. Есть купцы, которые торгуют обезьянами и попугаями. Я на попутном судне добираюсь до испанских портов, где этой живности хватает, покупаю, морем везу в Голландию, или в Ганноверское княжество, или в Шлезвигское, – видя, что его слушают очень внимательно, рассказывал моряк. – Когда я узнал, что граф ван Тенгберген ищет животных для зверинца курляндского герцога, я сразу пошел к нему и предложил свои услуги. Потом мы получили письмо от его высочества. Герцог пожелал иметь крокодила, черепах, зеленых мартышек и непременно питона. Крокодила я даже не стал искать – сразу сказал, что это невозможно. Черепаху мне раздобыли, но она подохла. А питон оказался живучий – мою Изабеллу везли из самой Африки и кормили корабельными крысами, а она, красавица, превосходно себя чувствует. Вот только надо раздобыть для нее большую корягу – эти гады любят свешиваться с веток…