– Такую компанию прогнали бы из Лувра, велев отправляться на ближайшее кладбище, – шепнула Денизе Анриэтта. – Клянусь, если бы не наши покрывала, мы были бы как сборище гостей с того света.
В другом конце зала стояли музыканты его высочества – восемь человек. Граф уже рассказал, что герцог с супругой обожают музыку, и Анриэтта, почти равнодушная к сладостным звукам, заранее тосковала при мысли, что придется вести речи обо всех этих скрипках и лютнях. Как всякая юная дама, которую готовили к придворной жизни, она была обучена и пению, и игре на клавесине, но не пела уже очень давно – это был ее способ соблюдать траур.
Там же, в Корабельном зале, были дамы и кавалеры, составлявшие обычное общество герцогини, – общество герцога приглашать на прием было бы смешно: кроме своих прямых подчиненных он чаще беседовал с моряками, иностранцами, приехавшими предлагать свои услуги, мастерами на фабриках, голландскими архитекторами и огородниками, французскими художниками, немецкими докторами.
Герцогские пажи встали у дверей с гордым видом, за ними явился распорядитель, пробежал вдоль строя путешественников, одних поставил вперед, другим велел отступить назад и сам занял место перед ними, пожирая глазами распахнутую двустворчатую дверь. Рядом был граф ван Тенгберген, хорошенький, как архангел Гавриил на картине, с завитыми волосами и счастливой улыбкой.
Вошли герцог Якоб и герцогиня Луиза-Шарлотта.
Дениза, кланяясь, смотрела на герцогиню – эта сорокалетняя женщина была для бегинок главной помехой в деле.
Герцог взял в жены дочь покойного курфюрста Бранденбургского Георга-Вильгельма и сестру нынешнего курфюрста Бранденбургского Фридриха-Вильгельма, правителя с железной волей, способного сделать из молодцов, по двадцать лет состоявших в разбойничьих шайках, добропорядочных граждан. Его земли опустошила Тридцатилетняя война, но он звал к себе всех, кто не боялся работы, заводил мануфактуры и фабрики, торговые дома, чуть ли не заново собирал сильную армию. Союз с Фридрихом-Вильгельмом был герцогу Якобу и полезен, и приятен – оба стали заботливыми хозяевами на своих землях, помогали друг другу советами, ощущали себя едва ли не братьями. Видимо, этому очень способствовала Луиза-Шарлотта, и, значит, ее семейная жизнь с Якобом оказалась удачной. Это Денизу не радовало – трудно подбить на грех мужа, для которого жена – и мать его детей, и помощница, и залог политического союза. Даже если она уже не молода. Насколько Дениза знала, Луиза-Шарлотта вышла замуж в двадцать восемь лет, и теперь ей, выходит, под сорок.
Герцогиня имела высокий открытый лоб, который она даже не пыталась прикрыть кудряшками, и длинный крупный нос. Если бы не нос – она была бы хороша: темноглаза, с маленьким красивым ртом, с густыми, зачесанными назад и опускавшимися до лопаток черными кудрями, при этом часть волос была собрана в узел на затылке. На шее у нее была лишь нить очень крупного жемчуга. Огромный воротник с тремя рядами фестонов из дорогого кружева, сам по себе – целое сокровище, был аккуратно разложен по плечам.
Анриэтта же с любопытством глядела на герцога, распахнувшего объятия графу ван Тенгбергену.
В молодости герцог был красив и, скорее всего, походил на графа, разве что ростом пониже, и нос он имел орлиный – хоть и не такой выдающийся, как знаменитый клюв принца Конде. Сейчас он нажил второй подбородок, лицо немного обвисло, но большие темные глаза все еще были хороши. Он также был завит и принаряжен, в большом воротнике из дорогого кружева, хотя выглядел чуть старомодно – то ли парижские моды до Курляндии доходили с большим опозданием, то ли местное общество не любило новинок, а может быть, герцог не считал нужным наряжаться, мало времени уделяя светской жизни. Это Анриэтте даже понравилось – чересчур щеголеватые мужчины ни у кого доверия не вызывают.
– Рад видеть тебя, мой друг, – сказал герцог. – Поцелуй ручку ее высочеству и показывай свои находки.
– Все, о чем вы, ваше высочество, писали, я исполнил, и даже более того, – граф указал на Денизу с Анриэттой. – Господу было угодно, чтобы я встретил этих дам, и, раз они тоже собирались в Митаву, я предложил им присоединиться к нашей компании. Вот сестра Дениза, вот сестра Анриэтта, рекомендую их вам, ваше высочество… – это относилось к герцогине, которую уже окружили ее дамы.
– Вы ведь бегинки? – спросила Луиза-Шарлотта.
– Да, ваше высочество, француженки и бегинки, – ответила Дениза. Ей следовало взять на себя все объяснения с герцогиней, чтобы дать Анриэтте возможность поближе подобраться к герцогу. Но сперва нужно было представиться герцогу с большим достоинством, изложить ему свои намерения внятно, деловито и немножечко скорбно, чтобы у него не возникло желания шутить над благим делом.
– Француженки! – повторил герцог и сразу перешел на французский язык. – Может быть, еще и парижанки?
Анриэтта улыбнулась, словно соглашаясь, и улыбкой этой показала свою тоску по прекрасному Парижу – который она видела очень редко.
– Ваше высочество, – сказала, шагнув к герцогу, Дениза, – прежде всего мы хотим поблагодарить вас за то, что соблаговолили назначить нам время для аудиенции. Мы знаем, что у вашего высочества редко выдается свободная минутка, и мы, две скромные бегинки, не станем злоупотреблять вашей любезностью. Наша просьба такова: мы хотим построить в Митаве или в Гольдингене бегинаж для женщин, которые овдовели или решили не выходить замуж. Вы бывали в Нидерландах, ваше высочество, и знаете, что там в каждом городе один или два бегинажа, и они не пустуют.
– Я мало интересовался ими, – признался герцог. – Знаю только, что они устроены наподобие монастырей. А католический женский монастырь в Курляндии, мне кажется, не нужен. Я хочу, чтобы девицы и вдовы не запирались в кельях, а выходили замуж и рожали детей.
– Но нас, бегинок, никто не запирает в кельях! – вступила в беседу Анриэтта, с чуть наигранной пылкостью, заставляющей податься вперед и выгнуть спинку, чтобы под черным одеянием обрисовалась грудь. – Мы лишь живем вместе, чтобы помогать друг другу и работать в мастерских. Любая из нас может свободно выходить в город, встречаться с друзьями, а если к ней посватаются – она сама решает, идти замуж или остаться в бегинаже!
Дениза внимательно наблюдала за герцогом и увидела – нахмурился. При всех симпатиях Якоба к католицизму, сам он оставался протестантом и поборником строгих нравов. Заведение, в котором незамужние женщины живут так, как изобразила Анриэтта, явно напомнило ему веселый дом – и можно все испортить, если сдуру рассказать, что своей покровительницей бегинки считают Марию Магдалину. Пока не поздно, следовало вмешаться.