скале, у которой обычно и останавливается. Здесь он пытается медитировать — в большей степени получается борьба с попытками тела провалиться в сон, но Алексей не теряет надежды — потом проводит час в попытках подняться на скалу без каких-либо подручных средств. Примерно на трети высоты каждый раз срывается. Уже и надоело…
Алексей открывает глаза спустя двадцать минут безуспешной медитации, во время которой он больше размышлял о том, чего же он хочет в дальнейшем, и… крыса сказала, что он идиот. В принципе, она постоянно так его называла — когда за глаза, когда и в лицо, но в этот раз, кажется, она была особенно зла. Тогда, когда он был в той… проплешине. Мол, бунтовать против рабства — глупость. Нет, если крысе нравится прислуживать… Только вот правда в том, как ни противно признавать, что своими попытками бунтовать он делает хуже только себе. Ну, ещё и крысе, конечно, что не может не радовать — Алексей ухмыляется, думая, что факт родства между ними, от которого его воротит, изрядно портит ей какие-то там планы. Но только ради желание устроить подлянку уже бывшей начальнице всё же не стоит гробить самого себя. Так что придётся хотя бы на время смириться со статусом раба.
Он кривится от этой мысли и сплёвывает. Потом подходит к скале и привычно уже находит выемки и неровности, за которые можно уцепиться.
Сегодня восхождение даётся относительно легко. Легче, чем в прошлые разы. Может, настрой подходящий, может, усталость от нагрузок меньше… может, что-то ещё — Алексей не хочет об этом задумываться совершенно. Он просто механически подтягивается, стараясь поудобнее поставить ногу на крохотном выступе.
Вот на этом месте он срывался из раза в раз в последние десять дней. Не сказать, что до земли особенно далеко лететь — три метра всего, хотя и этого при неудаче вполне себе может хватить с головой… Алексей вспоминает байки про то, как люди спотыкались дома об детские игрушки и едва ли не проламывали себе черепа, падая с гораздо меньшей высоты… Пальцы, наконец, нащупывают выемку, которую не удавалось найти до сих пор. Алексей выдыхает и подтягивается, ликуя, что хотя бы на пару десятков сантиметров, но вышло подняться дальше. Он обрывает мысль, боясь сглазить. И тут же фыркает. Суеверия…
Он всё же срывается спустя ещё метра полтора подъёма. И только радуется, что удалось сгруппироваться. Правда, от синяков и ушибов это не спасёт, но по крайней мере без переломов и прочей прелести. С которой добраться до поместья было бы проблематично… У него, конечно, есть какая-то поделка, которая должна будет известить эйн Иданнги, если что-то пойдёт не так, но… Алексей не очень-то и верит в то, что она подействует. Ну, это же не телефон и не инет. Как, скажите, это вообще работает?!
Он переворачивается на спину и лежит на земле, глядя в синее небо без единого облачка. Долго. Настолько, что успевает замёрзнуть — осень пусть и достаточно тёплая, но валяться вот так вот всё же уже не… Алексей задирает голову рассматривая скалу. Вздыхает, переворачивается на живот. Неловко поднимается, думая, сколько ещё травм получит за
Разве что тело становится более выносливым, но…
Падает по итогу он ещё три раза. И в четвёртый он начинает подниматься уже чистом на упрямстве. Как-то совершенно не хочется сегодня, как и во все предыдущие разы, уходить отсюда без результата.
— Я тебя всё равно сделаю, — мрачно сообщает от скале, уперевшись в неё обеими ладонями.
Потом резко выдыхает и принимается за подъём.
На этот раз приходит невероятная лёгкость, несмотря на боль в теле. И — совершеннейшая пустота в мыслях. Та самая, которая, вроде как, должна быть во время медитации. Алексей старается зависнуть в этом состоянии, механически переставляя ноги, выискивая выступы, подтягиваясь на напряжённых руках. За своими действиями он наблюдает как будто бы со стороны, одновременно ощущая что-то вроде дуновения ветра, растекающегося по телу прохладой и… болью. Боль, впрочем, на фоне полученных за сегодня травм в почти не воспринимается. Так — мелочь, не стоящая внимания. Особенно после того, как на смену прохладе приходит тепло, идущее откуда-то из глубины то ли тела, то ли сознания…
Как именно он оказывается на самой вершине — Алексей не понимает. Вообще. Просто в какой-то момент он обнаруживает, что выше нет ничего, кроме пустоты…
Подтянувшись, он затаскивает себя на площадку на вершину скалы и тяжело дышит. Приятная пустота в голове не думает рассеиваться, так что он лишь вяло радуется, не желая шевелиться. Хотя спустя пару мгновений всё же приходится это сделать — звуки, доносящиеся с другой стороны покорённой наконец-то скалы, не оставляют места для умиротворённости.
Алексей приподнимается на трясущихся от усталости руках и застывает, глядя на долину внизу, заполненную… только теперь, увидев это со стороны, Алексей полностью понимает, почему местные называют это просто мерзостью. Именно омерзение вызывают эти твари. И ничего больше. Этакая смесь гадливости, и страха. Животного, неконтролируемого страха, приказывающего бежать. К сожалению… или к счастью, Алексей сейчас настолько вымотался, что мысль о лишнем движении вызывает стойкое неприятие. Да и куда бежать?.. Спрыгнуть со скалы, что ли?
Он скользит взглядом по тварям внизу, пытаясь подсчитать количество, но быстро бросает эту затею. Много. Очень.
И страшно подумать, что будет, если все эти твари выберутся за пределы, очерченные горным кольцом.
Алексей тихо, насколько это получается, отползает назад и начинает медленно спускаться. Не стоит привлекать к себе внимание этих… мерзостей. Не стоит. Лучше сейчас вернуться в поместье и…
Рассказать? Алексей замирает. А стоит ли? Твари, кажется, заперты и не рвутся никуда. Так стоит ли про них говорить? Тем более, что вполне вероятно и то, что эйннто Трок прекрасно знают об их существовании. Мало ли — может, они сами их сюда и согнали?!
Когда ноги касаются земли, Алексей даже не думает отдыхать, сразу же срываясь на бег.
***
Инга знает, что вчера в поместье приехал ещё один представитель семьи Трок. И по этому поводу все слуги сейчас ходят нервные. Но никто не желает объяснять — в чём причина подобного. Даже если учитывать то, что большинство слуг по-прежнему с ней не говорят, и даже предпочитают делать вид, будто бы она и вовсе не существует. Инге на это… не то, чтобы наплевать — всё же не очень-то и хочется находиться в обществе недоброжелателей, учитывая, что ничего против них сделать нельзя… по крайней мере — пока.