Ишма инстинктивным порывом обняла сослуживца сзади за плечи, прижалась щекой к щеке.
Назар замер на долю секунды, и продолжил набирать команду. Адресовал на всякий случай сразу в три штаба ВС Альянса. Надеюсь, хоть куда-нибудь, да дойдет.
– Назар, ты гений!
– А ты все еще сомневалась?
– Нет, серьезно, ты гений!
Всадник Смерти долгим взглядом посмотрел на Всадницу. Улыбнулся.
– Ломим, девочка!
– Все для победы!
Здесь можно отправить звуковое сообщение?
– Сестре?
– Нет, дарсу Райану.
– А еще говоришь, я – гений. Точно! Он, пожалуй, это дело не оставит.
– А ты его знаешь?
– Еще бы! Был приписан эскадре под его командованием. Отличный дядька.
– Что да – то да.
– Вот, смотри.
Ишма уставилась в камеру и принялась быстро диктовать послание контр-адмиралу. Люди должны знать, что это вовсе не Римма.
Звуки за дверью заставили ее поторопиться. Назар успел отправить сообщение в последнюю секунду. Дверь была вынесена взрывной волной. Воздух наполнился клубами дыма. Сукины дети, они же прекрасно видят в темноте, да и вообще, любых погодных условиях. Глаза Ишмы защипало. Они с Назаром принялись палить из бластеров наугад. Во все, что видели: темные, приближающиеся фигуры, оседающие на пол, мониторы компьютеров, панели, приборы… Вывести им из строя к чертовой матери всю электронику – это значит, тоже немного крови попить.
Ишма не знала, скольких нагов и "сотрудников лаборатории" ей удалось уложить, прежде чем сама осела на пол от удара чем-то тяжелым по голове. Прежде, чем картинка перед глазами погасла, девушка успела посетовать, что сейчас будет опять один из проклятых снов, который перенесет ее с одних военных действий на другие. Но на этот раз она ошиблась. Наконец-то наступило благословенное забытье.
***
Ишма пришла в себя от холода. Тело колотило в лихорадке и болело, как будто ее били. Ах да! Ее же били. Сырость, затхлость. Невозможность вдохнуть воздуха столько, сколько хочется. И больно. Очень больно дышать.
Состав камеры не поменялся. Кшетти, Роман, Назар. Профессор.
Кшетти и Веселов спят. Полонски, похоже, тоже. Временами начинает что-то быстро говорить, как будто боится не успеть, потом замолкает. Крепкий. Ишма думала, он, в его возрасте раньше не выдержит. А он держится.
Назар не спит. Лежит, смотрит на нее. Щека разорвана, под глазом кровоподтек. Стиснуты зубы. Наверно очень болит сломанная рука. Но не издает ни звука. Просто смотрит. На секунду-другую Ишме показалось, что не было этого всего. Не было. Потому что взгляд Назара не изменился. Даже смешно. Ну ладно в Училище, я еще понимаю – на учениях, испытаниях, да даже на войне (солдаты, офицеры – разного пола, конечно… любили друг друга со страшной силой, когда выдавалась возможность. Каждый раз – как в последний раз. Потому что каждый раз и был, по сути, последним… На тот момент) – это бы Ишма еще поняла. Но сейчас – сейчас-то что ему надо? Более безысходной ситуации представить себе сложно.
Тихий стон. Кшетти проснулась. С каких пор Ишма перестала называть ее про себя "ощипанной курицей"? Может, с таких, когда честно призналась себе, что одновременно с гневом начинает почти восхищаться этой странной, будто из другого мира, внешне такой беспомощной девицей. Которая променяла этот самый благополучный мир на несколько дней рядом с любимым. Хотя… Если бы она знала, что беременна, наверно, не решилась бы на это. Инстинкт не позволил бы. Наверно, это беременность делает женщину такой чудной… Впрочем Ишма сильно подозревала, что Кшетти и в здравом уме была с придурью.
И все-таки Ишма точно знала, она бы так не смогла. Хотя Кшетти все равно раздражала ее, бесила – по-черному. Но, как-то физически что ли. Без эмоционального отклика. На эмоции сил не осталось.
– Рома…
– Он спит, – Ишма с трудом узнала собственный голос. Хриплый. Слабый. Дорого им обошлось вчерашнее свидание.
Кшетти всхлипнула.
– Что еще? – устало спросила Ишма.
– Мне приснился ужасный сон…
– Не хочу тебя разочаровывать, но боюсь, это не сон, – не удержалась, чтобы не съязвить, Ишма.
– Нет, другой… Мне снилось, нет, это невозможно! Мне снилось, что Рома умер!
– Слушай, ты бы помолчала со своими снами, ладно?
– Нет, я не могу молчать. Это было так ужасно… Я даже сочинила стихи…
– Во сне?
– Ага…
– Надеюсь, ты не собираешься их читать?
– Почему же нет…
Назар со слабой улыбкой наблюдал за перепалкой девушек. Надо же. Они все умудряются ссориться. Но сейчас было в этом что-то такое… милое, что ли? Как будто они все еще на "Гордости Фикса"…
А Кшетти тем временем, подняв глаза, тоненьким срывающимся голоском, начала читать, не обращая внимания на то, что Ишма нечеловеческим усилием приложила пальцы к вискам и закатила глаза, всем своим видом выражая презрение:
– Ты смотришь на меня сейчас, Роман… Вдыхаю я твоих зеленых глаз туман…
К тебе ладони протяну и закричу: Я навсегда с тобою быть хочу!
На теле рук твоих печать и губ, я слышу твоего ЖИВОГО сердца стук…
Мне не подвластно все вернуть… Не можешь жить…
Как не сойти с ума? Я не могу тебя забыть…
Мой ангел, мой родник живой… Ты – путь мой освещал…
Прощаясь навсегда – быть может, ты с собою звал?
Мне до сих пор твой голос слышится в ночи…
И, голос этот… Точно, он зовет… Зовет меня… Кричит!
Что это все же – голос твой родной иль музыка дождя?
Что это – зелень трав – или твои глаза глядят?
Твои ли поцелую, или солнышка лучи?
Прошу, поближе подойди. Не уходи!
Не уходи! Дотронься до лица, возьми ладонь в свою!
Не отпускай меня, держи! Тебя молю!!
Нет, это…
Кшетти запнулась, закашлялась, замотала головой, как будто отгоняя непрошеное видение. И замолчала.
– А дальше? – спросил Назар.
– А дальше не помню,- вздохнула Кшетти, – Вообще непонятно, как это-то запомнила.
– Ничего, что у Ромы голубые глаза? – сочла своим долгом заметить Ишма.
– Ты не понимаешь! Там, во сне – они были зелеными, как листва на таких странных деревьях, никогда не видела такие в жизни… Мы бегали друг за другом, а они такие белые, в черных черточках…
– Березы, – подсказал Назар.
– С Земли, – добавила Ишма.
– Точно, березы, я вспомнила, я в справочнике видела! Так вот, мы бегали, бегали, потом устали и упали рядом в высокую траву. И лежали. Лежали… А потом я поворачиваю голову, а его нет. Совсем. В мире нет, я чувствую, я же все-все чувствую… А на его месте почему-то веревка. Воздух не такой, все не такое, краски померкли. А я так лежу, тяжесть в груди, не могу встать… И самое страшное: я понимаю, что НЕ МОГУ умереть. Мне не дадут. А его уже нету здесь. Вообще нету. А мне нельзя…
Рассказ Кшетти становился все более сбивчивым, непонятно было, говорит она о настоящем, или о том, что видела в своем странном сне, но согласно какому-то нелепому случаю, Ишма все лучше ее понимала.
– Раньше мне казалось, что когда влюблюсь, мне почему-то очень сильно захочется умереть. А вот, пока он был жив, не хотелось. А теперь как бы понимаю – не дадут. И надо жить в этом сером мире. Очень тяжелом. И дышать даже больно.
– Поздравляю… – Ишма отвернулась, чтобы никто не видел ее слез.
Веселов не спал. Но боялся пошевелиться, обнаружить, что не спит. Не хватало, чтобы Кшетти видела его таким. С глазами… на мокром месте. Завтра… нет, уже сегодня ее заберут. И он должен быть сильным, когда пойдет вместе с ней.
***
Глава X
О боже, я и ты -
Тени у воды…
Шли дорогою мечты -
И вот, мы сохнем, как цветы…
(Агата Кристи)
Дарс Оскар Райан сделал большой глоток воды, и продолжил:
– Как минимум, нужно несколько эскадр.
Адмирал флота ВССС, дарс Марк Тит, нахмурился.
– Несколько эскадр, значит. Целая орбитальная станция…
Дарс Ксандро Велимиро, который тоже был здесь – спешно прилетел, как получил послание из Магелланового Облака, и сразу на совещание, которое длилось уже несколько часов, кашлянул, привлекая внимание:
– Предлагаю задействовать эскадру, приписанную Академии.
Вице-адмирал, дарс Грегори Матчелл, не выдержал:
– Несколько боевых эскадр… Вы в своем уме?
Его поддержали другие, кто хотел высказаться на этот счет уже давно, но не хотел быть первым:
– Зачем нам межгалактические осложнения? Из-за нескольких человек? Давайте трезво смотреть на вещи.
Дарс Райан оскалился:
– Нескольких человек? Только в числе последней флотилии захвачено триста пассажиров, включая экипаж. За последний год на границе с Магеллановым Облаком не вышли в расчетные точки крейсер "Аристотель" и пассажирский лайнер "Громкий смех". Это еще тысяча человек!
– Вот именно, триста. Даже и тысяча. А пять боевых эскадр, которые вы требуете для их освобождения, врывающиеся на территорию нагов, с которыми, между прочим, у нас и без того шаткое межгалактическое соглашение, будут означать только одно: войну.