— Да? И почему?
— Простите мою бестактность, но вы уделяете ей много времени.
— Что с того?
Хозяин оторвался от выбора верхней одежды и вперил в меня недоумевающий взгляд. Конечно, он понимал, о чем я, но не понимал, с какой стати должен прекратить общение.
— Она может решить…
— Что я женюсь на ней? — перебил Евгений.
— Последняя поездка…
— Мы всего лишь покатались на лыжах.
У меня и у большей части учеников сложилось иное мнение. Последняя вылазка за пределы гимназии наделала много шума. Елизавета тоже каталась на лыжах и наблюдала издалека, как Алиса демонстрировала отношения с Евгением, а тот потакал. Евгений развлекался, однако я боялась, как бы желание убить скуку не обернулось чем-то ужасным. Алиса начинала вести себя так, словно это она невеста наследника. Ангелова отказалась участвовать в цирке и с достоинством выдержала лыжную прогулку.
— Она почти вас поцеловала.
— Перестань читать нотации, — раздраженно прошипел хозяин, поведя плечами. Он никак не мог определиться с курткой.
— Черная.
— Эта?
Он достал из шкафа и приложил на себя, глядя в зеркало.
— В мужской одежде ты разбираешься лучше.
— Пожалуйста, будьте аккуратны. Шестнадцатилетние девушки только на вид кажутся невинными.
— Здесь не обучают убивать, Хитоми-сан. В свои шестнадцать они действительно невинные существа.
Я промолчала, понимая, куда клонит хозяин, и посторонилась.
Во второй раз я увидела Елизавету уже на следующий день. Ярко светило солнце. Снег хрустел под ногами. Мороз щекотал щеки, изо рта вырывался пар. Сегодня детям разрешалось проспать до десяти утра, а после начался для всех настоящий праздник. Я никогда не присутствовала на подобных школьных мероприятиях, поэтому с подозрением осматривалась и велела охранникам быть начеку. В этом шуме может произойти все, что угодно. Дети играли на гуслях, гармошках, пели или рассказывали частушки. Водили хороводы. Наряженные ученики старших классов ходили в толпе и угощали баранками, чаем с медом да вареньем. Помимо этого в стороне раскинулись палатки с накрытыми столами, слуги раздавали еду посытнее. Спектакль должен был начаться в час дня. В актерский кружок входила элита гимназии — эти дети учились на «отлично», не имели нареканий и обладали талантами. После было объявлено провести дуэли. Охотников решил открыть именно дуэлью праздник Карачуна, подправив расписание.
Прогремел горн, и ученики с преподавателями двинулись к помосту. На мгновение я потеряла Евгения, и эта секунда показалась вечностью. Он расположился в первом ряду, рядом с ним Елизавета. На установленной сцене показался переодетый в медведя старшеклассник. Представление началось. Я незаметно приблизилась к хозяину и встала неподалеку.
Алиса тоже выступала на сцене, скандируя на все лады, идеально вжившись в роль лисицы — правой руки Карачуна. Невольно она притягивала внимание, громогласно обещая навести порядки в деревне и низко, с подобострастием кланяясь своему божеству.
— Вставай, вставай, лисица, — отвечал ей Карачун и, стукнув посохом, наколдовал рыжую шубку и подарил Алисе.
Та, дрожа от восхищения, протянула руки и склонилась.
— Мой благодетель! Благодарю, покорнейше благодарю!
И попятилась.
Елизавета отвернулась и увидела меня. Я склонила голову. Она едва уловимо кивнула. Хозяин сидел, слегка вздернув подбородок, и внимательно слушал представление. Губы сложились в ничего незначащую улыбку, но не для тех, кто его не знал. Могло показаться, что он слушал, даже был увлечён. Как велико заблуждение! Мужчина с такими холодными глазами попросту не может заметить кого бы то ни было кроме себя, он не способен на поступки ради кого-то, во имя чего-либо.
Но куда этим глупым барышням до психоанализа? Они видели ярких красок картину и не могли отличить подделку от оригинала. Спектакль обещал скоро закончиться и Елизавета, высвободив руку из руки жениха, тихо встала и направилась в мою сторону.
— Елизавета Григорьевна, — приветствовала я. — Вы не выступаете?
Лучи солнца играли в белых волосах, придавая тем серебристый оттенок. Всякий раз, поднимая голову, её шея обнажалась, и декабрьское солнце прикасалось мимолетным поцелуем, соревнуясь с морозом. Щеки и нос порозовели, а на золотистых ресницах и кончике косы, выбившейся из-под сбившегося платка, застыл иней. Губы же покраснели и потрескались, продолжая тянуться в улыбке.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я смотрела на неё и вспоминала бал, данный в честь помолвки. Такая печальная, с вынужденной улыбкой и грустными глазами. Молчаливая и покорная. С достоинством встречающая не благоволившую к ней с детства судьбу. Она нисколько не изменилась, но во взгляде, бросаемом на меня, проскальзывало чувство признательности и доверия. Доверие-то и толкало Елизавету в мои объятия, рисуя передо мной наивное дитя, а перед ней — защитника.
Мы проходили мимо раскинутых лавок с поделками. В некоторых продавались самодельные игрушки, домашнее варенье, мёд и сухофрукты. В конце ряда находились две палатки с предсказаниями. Возле них образовалась гудящая толпа — девочки выстраивались в очередь, желая узнать будущее или отношение определённого мужчины, среди них сновали переодетые в свиту Карачуна ученики, то выкрикивая рифмованные фразы, то разыгрывая короткие сценки, то шутливо задирая собравшихся.
Мы проходили возле одной из таких лавок, когда перед нами выскочила полная женщина в красной юбке и белом полушубке с оранжевым платком на голове.
— Душенька! — проворковала маг и добродушно заулыбалась.
Я загородила Елизавету.
— Дай посмотрю, голубка.
Не успела я и рта открыть, как Ангелова протиснулась вперёд, с интересом разглядывая гадалку. У большинства женщин-магов дар предсказания, кто-то совершенствуется и достигает высот, например, как Амелия — прорицательница министра просвещения или Лукьяна, работающая на губернатора столицы, а кто-то гадает в подворотнях да подругам дочерей.
— И на что вы мне погадаете?
— Елизавета Григорьевна, — наклонилась я к ней, — вы уверены?
— Почему нет? Хуже быть не может.
— А что тебя интересует: любовь, деньги, власть?
— Деньги у меня есть, власть не прельщает.
— Значит, любовь, — констатировала маг.
Женщина склонилась над протянутой рукой.
— Вижу…вижу…
— Что вы видите?
— Женщину. Влияние её пока не сильное, но постепенно будет расти. Так много слез…
— Достаточно! — Ангелова дернула руку, но гадалка не разжала пальцы.
— Сколько страданий, но не из-за этой женщины… Разве мы переживаем о женщинах, с которыми спят нелюбимые мужья?
— Тогда откуда слезы?
Ох, не нравилось мне это! Женщины-маги умели забить глупостями голову. Гадалка провела большим пальцем по линиям на руке.
— Тернист твой путь. Помни, когда будет казаться, что солнце больше для тебя не взойдет, рассвет обязательно наступит. Но, — маг повысила голос, — впервые, когда ты будешь уверена в завтрашнем дне, кровавая ночь лишит тебя самого дорогого. — Ангелова попыталась выдернуть руку. — Ты будешь молить, чтобы солнце никогда не простерло свои лучи над землей. Жизнь станет мученьем. — Елизавета выдернула побелевшую ладонь. — Твои глаза увидят солнце, но будет ли в том смысл?
— Все это вздор!
— Елизавета Григорьевна, они все — шарлатаны. Не слушайте ее.
Я попыталась увести чародейку. Маг перевела взгляд на меня.
— А ты? Я далека от предрассудков и смотрю всем.
— Я тоже далека от них и потому не верю в гадания. Хватит того, что мы сейчас выслушали.
Маг склонила на бок голову и сощурилась. Её цепкий взгляд прожег меня насквозь, я будто оказалась абсолютно голой.
— Как жаль…такой потенциал! Но от судьбы не уйдёшь, — сказала она спустя мгновения, как будто действительно могла предвидеть будущее.
— Мне тоже следует следить за рассветом? — съязвила я.
— Зачем следить за рассветом той, что будет контролировать само солнце?
— Ну и чушь!