Воевода был невысокого роста, но приземист, одет в немецкое платье, на голове неизменный напудренный парик. На лице ни усов, ни бороды, глаза табачные, выпуклые, губы большие, слегка вздутые, будто чем-то недовольные.
— Позвольте представиться, господин коллежский советник. Вестовой генерал-губернатора, начальника московской Тайной канцелярии, графа Семена Андреевича Салтыкова, Василий Егорович Корчагин.
— Рад вас видеть, господин Корчагин. Однако позвольте спросить, почему секретное письмо пришло не по почте? И гораздо быстрей и человека отрывать не надо.
— Вам, вероятно плохо известно, господин коллежский советник, что секретные поручения чаще всего доставляются специальными вестовыми или курьерами.
Каин говорил сухим, бесстрастным голосом, что не понравилось Павлову.
— Прошу прощения, господин Корчагин, но вы не похожи на губернаторского вестового. И одеты в русское платье и борода. Вылитый купец. Почему?
— Я не обязан отвечать на ваш вопрос, господин коллежский советник. У их сиятельства Семена Андреевича разные бывают вестовые, особенно если секретное поручение передано на словах. Если вы в чем-то сомневаетесь, сделайте одолжение и съездите в Тайную канцелярию.
— Упаси Бог!.. Внимательно слушаю вас, господин Корчагин.
— Вы правы, не будем терять время. Скажу прямо. В вверенном вам городе творятся жуткие бесчинства, которые мною вскрыты, будут занесены на бумагу и партикулярно переданы в Тайную канцелярию генерал-губернатора.
— Что?.. Что вы говорите, господин Корчагин… Какие бесчинства? Сущий вздор! Как вы смеете?
Выпуклые глаза воеводы забегали, а голос стал резким и грубым.
— Попросил бы вас, господин коллежский советник, сбавить тон и очень внимательно, без пререканий выслушать меня.
— Да ради Бога! Кроме чепухи я ничего не услышу.
— Прошу вас больше меня не перебивать.
И Каин твердым, взыскательным голосом высказал все то, что он намеревался выложить воеводе. По ходу его рассказа лицо Павлова то бледнело, то становилось пунцово-красным. Вначале он ерзал на кресле, затем принялся на нем подскакивать, а затем и вовсе забегал взад-вперед по своему роскошному кабинету.
Вестовой губернатора говорил не голословно, а с убийственными примерами, которые невозможно было оспорить. Кто? Кто все ему так подробно наябедничал? Почитай, каждый купец, сукин сын, руку приложил. А может, и сам Затрапезнов, который знает всю подноготную. Свидетелей — тьма тьмущая! Даже о золоте Мишки Зари стало известно… А проделки полицмейстера с лошадьми, заключение неугодных в темницы! Господи, милосердный! Кто ж спасет, кто поможет?.. Бирон! Эрнст Бирон.
После завершения подробного и обстоятельного доклада Корчагина, воевода, как утопающий, ухватился за соломинку.
— А вы не забыли, господин тайный курьер, что мы с господином полицмейстером назначены в Ярославль самим Эрнстом Бироном, могущественным человеком императрицы, кой сломает любого, который встанет на его дороге.
— Хотите прикрыться щитом Бирона? Напрасно, господин коллежский советник. У вас плохая память. Их сиятельство Семен Андреевич является родственником великой государыни, и ваш Бирон даже дохнуть не посмеет на генерал-губернатора и сенатора Салтыкова. Или мои слова вас не убедили?
Павлов ничего не сказал в ответ, опасаясь, что они будут переданы губернатору. Он вновь уселся в кресло и надолго замолчал, поджав вздутые губы.
«Сейчас поступит весьма заманчивое предложение. Другого выбора у этого пройдохи нет. Он попытается спасти свою шкуру, в том числе и полицмейстера, ибо повязаны одной веревочкой», — подумал Каин.
— Видите ли, господин Корчагин, — наконец, заговорил Павлов. — Я всего в Ярославле два года, а посему все безобразия сразу не исправишь. Народ здесь темный, ударился в пьянство. Купцы же обитают по старине, ведая, что воевода живет кормлением, как всегда на Руси бывало. Вот и несут подарки. Ты их со двора гонишь, а они через тын сиганут — и опять перед тобой. Другие же…
— Бред сивой кобылы. Довольно, господин коллежский советник! Меня одурачить вам не придется. Либо вы соглашаетесь со всеми безобразиями, либо вы будете ответ держать вместе с полицмейстером в Тайной канцелярии, где вас допросят с пристрастием в присутствии десятка свидетелей. Самое малое — вас ждет дыба, в худшем случае — колесование. Выбирайте. Я прибыл сюда не один, а с караулом. Пять минут вам на раздумье.
На лбу, бритых щеках и на тяжелом выдвинутом подбородке воеводы появились капельки пота. Павлов глянул на строгие, властные глаза «человека» от губернатор и окончательно убедился, что у него остался последний шанс.
— Сколько вы хотите за письмо, в коем были бы отмечены мелкие погрешности моего воеводства?
«Вот оно! Теперь только не прогадать».
Каин сотворил задумчивое лицо, ожидая, что Павлов первым назовет нужную сумму.
— Десять тысяч, надеюсь, вас устроят, господин Ковригин?
— Не извольте шутить, и не принимайте меня за глупца, господин Павлов.
— Двадцать! Отдаю все, что у меня есть.
Каин решительно поднялся из кресла.
— Иду за караулом. В Пыточной башне вы будете готовы назвать любую сумму, чтобы сохранить свою жизнь, но будет уже поздно.
— Минуточку. Назовите свою сумму, господин Корчагин.
— Сто тысяч, и тогда вы, и господин полицмейстер останетесь на своем месте, господин Павлов.
— Вы сумасшедший! — вновь поднявшись из кресла, воскликнул воевода, хватаясь рукой за грудь. — У меня нет такой баснословной суммы.
— Полноте лгать, господин Павлов. Вы набили уже несколько мешков золотых рублей. Я иду за караулом. Посмотрите в окно.
Воевода глянул и обмер, увидев вооруженных людей возле тарантаса.
— Остальные остаются в экипаже. Стоит мне подать сигнал и мои люди незамедлительно окажутся в ваших покоях.
— Я согласен, — наконец выдавил из себя Павлов, находясь почти в обморочном состоянии.
— Я был уверен, что вы окажетесь благоразумным человеком, господин Павлов. Деньги в ваших кубышках и сундуках?.. Отлично. В счет пойдут и драгоценные каменья. Для пересчета и выноса денег мне потребуются двое караульных. Сейчас я подойду к окну, дам им сигнал, а вы тотчас прикажите дворецкому, чтобы незамедлительно пропустил моих людей. И без лишних вопросов, и каких либо указаний!.. Пришли в себя? Выполняйте!
Перед уходом из покоев воеводы, Каин подошел к Павлову, сидевшему в кресле с обреченным лицом и хлопнул его по плечу.
— Не унывайте, господин коллежский советник. Деньги — дело наживное. Вашу казну вновь пополнит господин полицмейстер, если он не хочет болтаться на дыбе. Главное, ваша жизнь в безопасности, ибо бумага будет показана губернатору в надлежащем вам виде. И последняя просьба. Лошадей передать их хозяевам, по лавкам купцов с завтрашнего дня вашим опричникам больше не ходить, наведите порядок со служилыми людьми, ну и приведите город в надлежащий вид. Иначе мой доклад губернатору может претерпеть значительные изменения, а значит и ваша судьба. Надеюсь, моя просьба не окажется для вас и господина полицмейстера затруднительной.
Воевода кивнул.
— Вот и отменно. Проводите нас до крыльца, как высоких чинов московского губернатора, перед коим вы несли, и будете нести ответственность. Гляди веселей, господин коллежский советник!
* * *
Сбираясь к отъезду, Иван увидел в коридоре Гостиного двора двух мужчин, по виду — купеческого сословия. Услышал разговор:
— Я, Терентий Нифонтович, завсегда рад с вами дело иметь…
Терентий Нифонтович! То ж наверняка купец Светешников, коему Евлампий Кулешов просил поклон передать.
Подошел к купцам, извинился:
— Прошу прощения, господа, за то, что прервал вашу беседу.
Купцы замолчали, ожидая дальнейших слов незнакомца.
— Если не ошибаюсь, один из вас Терентий Нифонтович Светешников.
— Вы правы, сударь, — степенно отозвался рослый, средних лет купец с каштановой бородой и с открытыми, вдумчивыми глазами.
— Разрешите представиться. Купец из Москвы Василий Егорович Корчагин. С поклоном к вам от купца Евлампия Алексеевича Кулешова.
Лицо Светешникова оживилось.
— Весьма добрый и веселый человек, про коих говорят: душа нараспашку. Как он? В добром ли здравии?
— В добром, Терентий Нифонтович. Самыми сердечными словами вас вспоминал. Звал в гости в Столешников переулок.
— Бывал у Евлампия Алексеевича. Гостеприимный хозяин. Где с ним виделись, Василий Егорович?
— На Макарьевской ярмарке. Он приехал за сибирской пушниной и турецким табаком. Добрейший человек. Подружились с ним.
— А вы, выходит, в Гостином дворе остановились. Может, ко мне пожалуете? На любой срок. Друг Евламипия Кулешова — мой друг.