— Выходит, смел Иван Затрапезнов, коль с местными властями тягается?
— Смел, Иван Осипович, да только, неровен час, свернут ему шею ярославские властители. Они самим Бироном ставлены. Не зря говорят: с сильным не борись, с богатым не дерись. Уж так на Руси заведено. Веди себя чинно, деловито, но в драки с властями не влезай. Упаси Бог!
— Золотые слова, Евлампий Алексеевич. На всю жизнь запомню.
— Ох, по нраву же ты мне, Иван Осипович, — опрокинув очередную рюмку, с сияющим лицом произнес Кулешов. — Давай-ка мы с тобой расцелуемся по православному… Вот так. Вернешься в Москву, непременно заходи в мой дом, что в Столешниковом переулке. Меня вся Москва знает. Спросишь, как пройти и каждый учтиво: «Как же, как же не знать дом любезного Евлампия Алексеевича»… У меня, любезный, Ванюша, девка на выданье. Зятем мне будешь.
Купец явно захмелел, а Иван всячески подыгрывал его словам:
— Благодетель. Сочту за честь. Таких умнейших людей поискать.
— И не сыщешь, Ванюша… Забыл тебе сказать. Коль будешь в Ярославле, держи ухо востро. Город лихой, пьяный. Жуть! Грабеж средь бела дня, к пристаням разбойные суда с ружьями и пушками пристают.
— А чего ж воевода и полиция?
— Ха! Первейшие воры, хоть самих в кандалы. Никакого, Ванюша, порядка и благочиния. Ужасть, что в Ярославле творится!..
Глава 21
Иван Затрапезнов
— Вот что, братцы. Когда я кричал с тарантаса, имени своего не сказывал, а посему Иваном Осиповым мне оставаться нельзя, ибо слишком примелькался и на Москве, и на Макарьевской ярмарке, и в Нижнем Новгороде. С сей минуты я московский купец Василий Егорович Корчагин. Твердо запомните! Прибыли мы сюда, чтобы красный товар закупить у заводчика Ивана Дмитриевича Затрапезнова. Это имя вы тоже хорошо запомните. Сами же пока ничего не предпринимайте. Ходите, как мои приказчики, по торгам, приценивайтесь к товарам, особенно к сукну, обещайте заглянуть в другой раз. И ни малейшего воровства! Иначе все пропало. Я ж, во что бы то ни стало, должен встретиться с Иваном Затрапезновым.
— А что это даст, Василь Егорыч? — спросил Легат. — Не полезем же мы за товаром на его фабрику?
— Результат — после встречи, — без лишних объяснений ответил Каин…
Побывав в Ярославе еще в 1693 году, Петр 1 заметил среди торговых жителей предприимчивую жилку, чем не преминул воспользоваться. Указом от 8 июня 1693 года учредил почтовое сообщение между Ярославлем и Москвой, а также «навел местных капиталистов на мысль завезти фабрики шелковые, полотняные и другие».
Мысль великого преобразователя была осуществлена ярославским купцом гостиной сотни Максимом Затрапезновым, с которого и началось в России распространение полотняной фабрикации.
В 1727 году по просьбе купца Мануфактур-коллегия предписала ярославскому магистрату отвести городскую пустошь длиною в 250 и шириною в 200 саженей. В том же году указом Верховного тайного совета отданы Затрапезновым находящиеся в Петербурге и содержащиеся на средства ее величества каламенковая мануфактура и инструменты бумажной мельницы (фабрики) «безденежно и навечно», а полотняную мануфактуру и масляную мельницу, находившиеся также в Петербурге, приказано было передать Затрапезновым, за которые по оценке они должны были выплатить деньги в продолжении пяти лет.
Вместе с мануфактурами и мельницами переданы им и находившиеся при них мастера и ученики.
Вместе с эти ярославскому магистрату велено отвести Затрапезновым при реке Которосли городскую землю, где была плотина и замшевый завод купца Скобяникова, на этой земле в 1731 году и поставлены фабрики.
Правда следует оговориться, что место под Большую мануфактуру представляло непроходимое и топкое болото при Ковардяковском ручье.
Купцы посмеивались:
— Наградила же ее величество лягушачьим поместьем, хе-хе.
— Зато безвозмездно. Владей, Максимка, чтоб имел затрапезный вид веки вечные.
На смех и подковырки торговых людей купец ответил кипучей деятельностью. Для возведения фабрик кинул клич не только в Ярославле, но и по всей Росси, сказав, что мастера, по их согласию, навсегда будут приписаны к фабрике с обеспечением жилья и достойным заработком. И отозвались мастера, и осушили болото, превратив его в луговую равнину. Вот здесь-то и появилась Большая полотняная мануфактура — с жильем, храмом, мельницами.
В 1731 году последовал высочайший указ: «Чинить Затрапезновым всякое вспомоществование, и обид и налогов не только самим не чинить, но и от других по возможности охранять под опасением гнева Ее Императорского Величества».
Своими изделиями фабрика прославилась не только по всей России, но и в Европе. Фабрика стала постоянным поставщиком императорского двора. Высочайшему двору Затрапезнов поставлял салфетное белье, скатерти, полотенца, коломенки[87], канифас[88], фламские полотна[89] и равендук[90]…
Слава отца перешла и к его сыну Ивану, который отличался независимым нравом, что весьма было не по душе воеводе Павлову и полицмейстеру (в чине поручика) Кашинцеву…
На фабрике Затрапезнова не оказалось: уехал на бумажные мельницы, сооруженные вокруг большой плотины подле Мануфактурной слободы.
Искать заводчика не пришлось, так как он уже возвращался назад — пешком и в сопровождении приказчиков. Высокий, русобородый, лет сорока пяти, в распахнутом суконном кафтане лазоревого цвета и высоких «петровских» ботфортах. Не прикрытые ни шапкой, ни шляпой густые светло-русые волосы трепал мягкий, легкокрылый ветер. Лицо сухопарое, слегка продолговатое, глаза живые, выразительные.
Иван сошел с коня, степенно отрекомендовался:
— Позвольте представиться, господин Затрапезнов. Московский купец Василий Егорович Корчагин. Сочту за честь приобрести некоторые ваши полотна. Располагаю ли на сие надежду?
Внимательный взгляд заводчика не оставил без внимания бороду Каина. Страсть не любил он бритые лица, а посему он откупался бородовым знаком, который на груди никогда не носил, а надевал его лишь в тот день, когда навещал Петербург или Москву.
То, что московский купец выглядел на старо-русский повадок (без парика и немецкого платья) ублаготворило заводчика, но в торговом деле не по одежке встречают.
— Располагаешь, господин Ковригин, однако сразу хочу предварить — малыми париями полотно не сбываю. О какой сумме, может, идет речь?
— Простите, господин Затрапезнов, но, не видя товара, о сделке не говорят.
— Даже моего, который с удовольствием скупают Петербург, Москва и даже европейские страны?
— Наслышан, господин Затрапезнов, но на любой фабрике по недогляду мастера или приказчика, случаются и бракованные партии. Зачем же я буду раскошеливаться на тысячу рублей, если товар в своих руках не держал.
— А вы, господин Корчагин, оказывается купец не промах, — улыбнулся Затрапезнов. — Ну что ж, пойдемте в корпус готовой продукции. Если на тысячу рублей будете брать — рассматривайте и щупайте любую материю, пробуйте на крепость. Вас, какой материал интересует?
— Красный товар.
— Добро. Покажем и красный.
На складе готовой продукции красный товар лежал в хорошо приспособленном, сухом и добротно освещенном месте, где его действительно можно хорошо проверить.
Каин, конечно же, не был большим знатоком полотняных изделий, однако его цепкий глаз и ловкие руки не могли ошибиться в качестве товара. Он рассматривал его с видом ушлого купца, в чем не усомнился даже наторелый Затрапезнов.
— Буду брать, Иван Максимович. Прекрасные материи.
— Добро, Василий Егорыч.
Ударили по рукам.[91]
— Оплата по векселям?
— Наличными, Иван Максимович, однако, через недельку, когда из города отправлюсь.
— Рискуете, Василий Егорович. В Ярославле ныне неспокойно. Я бы с большим капиталом сюда не ездил.
— Что же случилось с таким преславным городом?
— Драки, разбои, нарочитые поджоги домов. Дикость! Никогда прежде такого не бывало.
— Впрочем, вы правы. Вчера самому пришлось удивляться. Подъезжаю к Власьевским воротам, а там солдаты и драгуны народ бьют смертным боем, даже детишек. Не выдержал, вскочил на экипаж и пальнул из пистоля.
Затрапезнов с интересом глянул на Каина.
— Так это вы, господин Корчагин, остановили бойню? Смело и похвально. Жму вашу руку… Так вы оказывается прибыли в Ярославль по поручению московского губернатора?
— Быстро же вести летят. По секретному поручению, Иван Максимович.
— Любопытно. А как же торговые дела?
— Обо всем на ходу не расскажешь, Иван Максимович, да и при ваших приказчиках. Не потолковать ли нам в ресторации и желательно не в общем зале.