(Я знаю. Я знаю. Я не могу найти себе оправдания. В сущности, я отчаянно пытаюсь найти уважительную причину, какое-то мало-мальски приемлемое объяснение тому, что я затеяла разговор, о котором вы сейчас узнаете. Правда состоит в том, что я не нахожу такой причины. Это та часть меня, которую я никогда не пойму, которая мне всегда мешает. Мне иногда хочется, чтобы кто-нибудь однажды ночью отвел ее в темный уголок и застрелил.)
— Отношениях? — переспросил Генри, по-прежнему роясь в бумагах. — Каких отношениях?
— Ты знаешь каких, — ответила я. — Этих.
Генри поднял голову от бумаг.
— Что? — спросила я.
— Ничего, просто я не думал, что у нас были какие-то особые отношения, — сказал Генри.
— Ну, и как же ты назовешь их?
— Не знаю. Не думал об этом. Даже не знал, что их нужно как-то назвать.
— Мы спали вместе четыре раза, — напомнила я.
Генри нахмурился.
— Мы спали вместе два раза.
— В общей сложности мы спали вместе четыре раза, в двух разных случаях, — возразила я.
— Я, конечно, не специалист, но если мы говорим о наших отношениях, — он подчеркнул последнее слово, как будто я изобрела его специально для этого разговора, — то думаю, что такое считается как два раза.
— К чему ты ведешь?
— Я веду к тому, что, на мой взгляд, подобный разговор несколько преждевременен.
— Отлично. Спасибо. Я получила ответ на свой вопрос, — сказала я и направилась к двери.
— Какой ответ? — спросил Генри.
— Что это просто траханье. Ну и прекрасно. Я всего лишь хотела знать.
— Я бы не назвал это траханьем, — сказал Генри.
— Тогда как ты это назовешь?
— Черт возьми, дай мне подумать. — Он откинулся на спинку кресла и задумчиво уставился в потолок. — Это развлечение. Это нечто среднее между «простым траханьем» и «отношениями».
— О'кей. — Я почувствовала себя лучше.
— Великолепно. Итак… Мы все выяснили?
— Мне так кажется, — сказала я.
— Вот и славно, — ответил он и вернулся к своим бумагам.
Я развернулась, чтобы уйти. Вот что получается, когда спишь со своим боссом, подумала я. Вот что получается, когда ты позволяешь своему новому боссу звонить тебе из телефона-автомата в одиннадцать часов вечера, чтобы зайти и позаниматься с тобой сексом дважды, или четыре раза в общей сложности, пусть даже и в двух разных случаях. Ты хотела развлечься. Ты хотела чего-то необычного. Ты хотела походить на девчонок из сериала «Секс в большом городе», и Генри отыграл свою роль. Он доставил товар, и с его стороны было несправедливо вести себя подобно умалишенному после такого простого развлечения. Он не подписывался на это. Мужчины не подписываются на это.
— Знаешь, меня… Меня не интересуют развлечения такого рода, — сказала я.
— Вижу, — заметил Генри.
— Не интересуют.
— Ты просишь меня жениться на тебе? — поинтересовался Генри.
— Нет.
— Ты просишь меня, чтобы я попросил тебя выйти за меня замуж?
— Нет.
— Ты хочешь, чтобы мы жили вместе?
— Нет.
— Тогда я не понимаю, в чем проблема, — заявил Генри.
— Нет никакой проблемы, — ответила я.
Воцарилось долгое молчание.
— Алисон, — мягко сказал Генри. — Только из-за того, что я оказался третьим номером, тебе необязательно влюбляться в меня.
— Я не влюбилась в тебя, — сказала я.
— Я знаю это, — откликнулся Генри. — Но ты почувствуешь себя лучше, если будешь напоминать себе об этом как можно чаще.
Неужели это неизбежно, я вас спрашиваю, чтобы такая девушка, как я, думала, что она любит каждого мужчину, с которым ложится в постель? Наверное, меня интересует вот что: вы видели, что все идет к этому? Потому что я не видела. Честно. Мне кажется, я честно думала, что могу заниматься ни к чему не обязывающим сексом с Генри, что он может быть моим сальным блином и что я смогу продолжать жить дальше как ни в чем не бывало, принимая или оставляя его и при этом не оглядываясь назад. Да возможно ли для меня вообще такое? Я не спрашиваю, оптимальный это вариант, желательный или хороший — я просто хочу знать, возможно ли это в принципе. Мне просто интересно. Мне просто интересно, если бы я прыгнула в постель с кем-нибудь, кто, скажем, не говорит по-английски, то стал бы мой эксперимент по занятиям ничего не значащим сексом достаточно ничего не значащим, чтобы я смогла избежать осложнений подобного рода?
(Имейте в виду, я не выступаю здесь от имени всех женщин. У меня никогда не было намерения говорить от имени всех женщин. Но чувствую, что должна заметить, что именно в этом вопросе вполне справедливо пытаться говорить не только от себя. Я знаю, есть такие женщины, которым удается просто заниматься сексом и не примешивать к нему чувства, не думать о том, что они влюбились в мужчину только потому, что он видел, как они обнаженными курсируют между постелью и ванной. Я совершенно точно знаю, что такие женщины существуют. Корделия — одна из них. Корделия занималась сексом с восемнадцатью мужчинами. Эта цифра, должна признать, не выглядит поразительной для женщины тридцати четырех лет, но тем не менее поражает меня. Восемнадцать мужчин. При последнем подсчете! Но я хочу сказать другое: она не влюблялась во всех них. Она влюблялась только в некоторых.)
Если влюбленность при этом неизбежна — имейте в виду, я еще не сделала этого определенного вывода на том основании, что у меня маловато данных (я даже не уверена, какое количество данных мне необходимо, но, думаю, более чем о троих) — то что она означает для участвующих сторон? Когда я сказала, что Генри невиновен в моем безрассудстве — правда ли это на самом деле? На что же он тогда подписывался, занимаясь со мной сексом, если это не отношения и не безрассудство? Мне приходится верить в то, что еще до нашего разговора о Номере Третьем Генри должно было быть совершенно ясно, с чем он столкнулся. Я не могу не задаваться вопросом, о чем, ради всего святого, он думал? О чем он думал? Несколько лет назад мой друг Эрик рассказал мне, что в то лето, когда ему исполнилось тринадцать, он испытывал от восьми до девяти оргазмов в день, большая часть которых происходила, когда он просто прижимался к одному из водометов в бассейне своего соседа. Какая-то часть меня не поверила ему. Другая часть подумала: ну хорошо, должно быть, у него какие-то проблемы; а очень большая часть решила, что больше никогда не будет купаться вместе с Эриком. Я упоминаю об этом, потому что это так и осталось со мной. Посмотрите, что будет с вами? А еще и потому, что, быть может, все так просто. Может, Генри тоже думал именно так — то есть я хочу сказать, может быть, он вообще не думал. Может быть, единственное, что мне следует помнить, когда я пытаюсь найти хоть слабые следы логики и разумного поведения в том, что касается мужчин и секса, это картина «Эрик, совокупляющийся с соседским бассейном».