и вновь поставили фор-брамсель. Матросы работали образцово: Хорнблауэр не заметил в постановке паруса ни малейшего изъяна. Помощник Бэдлстоуна еле-еле успел поднять грязный флаг Красной эскадры, чтобы вовремя его приспустить; «Диамант» в ответ отсалютовал флагом Синей эскадры. Теперь к барже приближалась правая колонна линейных кораблей; на первом – трехпалубнике – уже можно было различить три ряда раскрашенных в шахматную клетку пушечных портов и синий вице-адмиральский флаг на фор-брам-стеньге.
– «Принц Уэльский», девяносто восемь пушек. Вице-адмирал сэр Роберт Кальдер, баронет, – сказал Бэдлстоун. – В этой эскадре еще два адмирала.
«Принц Уэльский» и баржа обменялись приветствиями. Семь линейных кораблей прошли мимо баржи, и каждый раз флаги на мгновение приопускались и тут же взлетали вверх.
– Попутный ветер к Финистерре, – заметил Бэдлстоун.
– Сдается, они держат курс в ту сторону, – сказал Хорнблауэр.
Очевидно, Бэдлстоун знал о перемещениях флота не меньше его, а может, даже поболее: всего неделю назад он был в Плимуте, читал английские газеты и слушал разговоры в пивных. Хорнблауэр и сам почерпнул кое-какие крупицы сведений из беседы со шкипером «Шетланда» – провиантской баржи, подходившей к «Отчаянному» за неделю до «Принцессы». То, что Бэдлстоун упомянул Финистерре, а не Гибралтар и не Вест-Индию, намекало на его осведомленность. Хорнблауэр на пробу задал вопрос:
– Идут к Гибралтарскому проливу, как вы думаете?
Бэдлстоун глянул на него с жалостью:
– Не дальше Финистерре.
– Но почему?
Бэдлстоуну явно не верилось, что Хорнблауэру неведомо то, о чем говорят все доки и флот.
– Вилли Нов.
Так он произносил фамилию Вильнева – французского адмирала, командующего флотом, который несколько недель назад, прорвав блокаду, вышел в Атлантику и взял курс на Вест-Индию.
– Что с ним? – спросил Хорнблауэр.
– Он возвращается. Думает у Бреста соединиться с французским флотом и дальше в Ла-Манш. Бони собрал свою армию в Булонге и рассчитывает не сегодня завтра пообедать лягушками в Виндзорском замке.
– Где Нельсон?
– Гонится за Вилли Новом по пятам. Если Нельсон его не перехватит, то перехватит Кальдер. Бони не видать английского берега как своих ушей.
– Откуда вам все это известно?
– Покуда я ждал ветра в Плимуте, туда пришел шлюп от Нельсона. Через полчаса новость знали все в городе.
Последние важнейшие сведения – и о них известно каждой собаке. У Бонапарта в Булони четверть миллиона обученных и снаряженных солдат, а в ла-маншских портах – тысячи плоскодонных судов, готовых перевезти их в Англию. При поддержке двадцати, тридцати или даже сорока испанских и французских линейных кораблей этот план возможно осуществить, и тогда через месяц Бонапарт и впрямь будет есть лягушек в Виндзорском дворце. Участь мира, судьба цивилизации зависит от согласованных перемещений британского флота, и недельной давности плимутские сплетни сегодня докладывают Бонапарту. Чем больше французы знают о планах британского флота, тем выше их шансы на успешное вторжение.
Бэдлстоун смотрел на Хорнблауэра с любопытством: видимо, тот не сумел до конца скрыть свои чувства.
– Да не тревожьтесь вы, – сказал Бэдлстоун, и теперь Хорнблауэр в свой черед взглянул на него удивленно.
За прошедшие два дня они не обменялись и двумя десятками слов. Бэдлстоун явно недолюбливал флотских офицеров; возможно, его смягчило то, что Хорнблауэр сам не искал сближения.
– С какой стати мне тревожиться? – бодро ответил он. – Мы разберемся с Бони, когда до этого дойдет.
Бэдлстоун уже пожалел о своей разговорчивости. Как всякий капитан, он постоянно поглядывал на шкаторину грот-марселя и сейчас внезапно обрушился на рулевого:
– Смотри, куда правишь, болван! Держи круче! В Испанию, что ли, хочешь попасть? Хуже нет, чем пустая баржа и криворукий деревенский увалень, которому нельзя доверить штурвал!
За время этой тирады Хорнблауэр отошел в сторонку. Его мучили и другие опасения помимо тех, что возбудил разговор с Бэдлстоуном. Война входит в решающую стадию, близятся великие битвы, а у него нет корабля. Два года он терпел тяготы, опасности и монотонность блокадной службы, но именно сейчас, в переломные дни, оказался между двумя стульями. Кризис может разрешиться прежде, чем он вновь выйдет в море: либо Кальдер настигнет Вильнева до конца этой недели, либо Бонапарт постарается пересечь Ла-Манш до конца следующей. Лучше быть капитан-лейтенантом на шлюпе, чем капитаном без корабля, тем более что и его новый чин – пока всего лишь обещание. Такие мысли кого угодно могут привести в бешенство; устойчивый норд-ост, дувший последние два дня, держал его пленником на треклятой барже, давая Мидоусу на «Отчаянном» все шансы отличиться. После десяти лет в море Хорнблауэр должен был понимать (и понимал), что глупо беситься из-за ветров – непредсказуемых и неуправляемых ветров, определявших его жизнь с отрочества. И все равно он изводился так, что не находил себе места.
Глава третья
Хорнблауэр лежал в гамаке, хотя уже давно рассвело. Он сумел перевернуться на другой бок, не проснувшись окончательно, – умение спать в гамаке вернулось, хоть и не сразу, – и намеревался оставаться в полудреме как можно дольше. По крайней мере, мозг, затуманенный сном, не будет с таким напряжением прокручивать одни и те же тоскливые мысли, да и вечер наступит быстрее. Вчера выдался дурной день: попутный ветер, задувший к закату, домчал «Принцессу» обратно до блокадной эскадры и тут же вновь переменился на встречный.
На палубе послышались топот и суета, затем к борту подошла шлюпка. Хорнблауэр скривился и приготовился вылезти из гамака. Он убеждал себя, что, скорее всего, это какой-нибудь пустяк, не имеющий к нему ни малейшего отношения, однако решимость оставаться в полудреме полностью испарилась.
Он еще сидел в гамаке,