талькового цвета, с болотными иероглифами дурного толка на крышке, она, завершая формировать себя, выудила в своем чреве ребристую скважину. Следом в пальцы мне лег торфяной ключ фасетчатой структуры. Рифф оказывала милость, давая мне последнюю возможность покориться Испытанию и принять Ее как свою Госпожу.
– Три оборота! – почти крикнул Шорох.
Укулукулун обернулся. В его глазах мелькнул страх.
Я безумно рассмеялся:
– Эй, паучья рожа! Пропади все пропадом! Хуже уже не будет!
Ключ зашел в замочную скважину.
Крык. Раз.
Архонт, как метеор метнулся ко мне. Однако я с улыбкой смертника уже вовсю крутил этот дьявольский, прихотливой резьбы ключ.
Крык. Два.
Укулукулун воздел Губитель Живых и Мертвых.
Крык. Три.
Меч архонта перерубил мою шею…
Глава 33. Анкарахада
Когда ключ провертелся в замке три раза, Укулукулун отделил мою голову от плеч. Если говорить о том, приятное это событие или не особо, то я бы настаивал на «не особо» и использовал бы иное, вероятно более крепко» слово. Я перестал быть единым целым, но к великой радости, в «разобщенности» мой организм пребывал всего–то секунду–другую. Ха! Да! Когда срубают голову, ты продолжаешь кумекать ею уже отдельно от туловища! До каких пор? Тролль его знает.
Губитель Живых и Мертвых хотел съесть мою душу, но его осекла Сама Рифф…
Шкатулка открылась, и из нее полился тусклый свет. Он окутал меня, возвратив голову на прежнее место, Укулукулуна и Шороха. За годы приключений я часто попадал под воздействие магических «светильников» и их поветрий. И никогда доколе не испытывал того, к чему приобщился сейчас. Сияние из Путаницы обожгло меня Взыскательностью, Мудростью, Изменением и Беспощадностью. Мне не было больно, но я осознал, какой я маломощный и плюгавый. Жесткий по Своей Сути источник мощи пульсировал бледным огнем, расщепляя меня на частицы. Влетая ими под крышку шкатулки, я почему–то праздно придавался философии. От стресса, наверное, с катушек слетел? Да? Шиги–бом–бом–шиги–шиги–бом–бом–да! Урах – это Добро, Назбраэль – Зло, Юкцфернанодон – Хаос, Харо – Порядок, а Рифф? Кто есть Рифф? Додумать я не сумел.
Все привычные цвета смазались и съехали в одну точку. Я же (охарактеризую себя, как нечто, состоящее из флюидов–зарниц) вошел в эту точку и запетлял в ней промеж каких–то искрящихся дыр–пространств. Как ни странно, мои чувства не только не пропали, но и обострились! Я обонял неведомые запахи Вселенной и различал невообразимые палитры красок! Инородные влечения так поразили меня, что я едва не упустил из вида то, как… Вот и я. Да, это Царство Рифф… Ее личная Планарность.
На серой земле, лишенной каких–либо пятнышек травы, сколько я мог охватить взором, стелились сложные паутинные рисунки. По их белым линиям беспрерывно двигались песчинки… Нет, не песчинки. Это малюсенькие разноцветные пауки. Я стоял как бы на возвышенности, поэтому глядел далеко. Пауки тянули нити, соединяли их друг с другом или скручивали узелками. Их работа ладилась так спорно и быстро, что создавалось впечатление, будто бы новые узоры проявляются из Ничего. Иногда паучки волной несчетных особей передвигали целые паутинные озера, мастеря одну только им ведомую инсталляцию. Вокруг было и несветло и не темно. Сумерки. Солнца, как и ее невесты Луны, я, сколько силился, отыскать не смог. Смарагдовая высь то озарялась вспышками, то, как бы втягивалась в кривизну горизонта.
Укулукулун тоже был здесь. Его от меня отделяло каких–то десять шагов.
Внезапно во все небо проступила плешивая морда Шороха. Он пошевелил педипальпами, затем прогремел:
– Пропорционально!
Я стал съёживаться и Укулукулун тоже. Я становился все меньше и меньше, а те алебастровые панорамы, напротив, делались все объёмнее и больше. Нет… То, что я изначально принял за паучьи картины, после моего превращения в букашку преобразились в кварталы бесконечного движущегося города! Легендарная Анкарахада! Это она! Ленты–виадуки постоянно переносили на себе бессчетное множество арахнидов! Здания–дворцы совершенной геометрической формы пронзали твердь своими шпилями–иглами! А площади! Какие площади! На их фасетчатых просторах, поддерживаемых тросами и канатами, раскинулись невообразимые храмы и капища с крышами из сапфировых черепиц! От этих фантастических святилищ словно бы щупальца осьминога единой линией извивались сотни жилых домов и бакалей. Увенчанные серебряными куполами и облагороженные изысканными фронтонами, они своей неисчислимостью творили улицы, проулки и переулочки. По жемчужным мостовым курсировали кареты, запряженные пятнистыми жуками или насекомыми, похожими на муравьев. Разбитые сады, у озер–клякс, изобиловали диковинными растениями и деревьями, ветвями, оплетающими витые колонны ротонд!
И повсюду шла работа! Что–то латали, что–то чинили, что–то переделывали и доделывали, перекраивали и переиначивали! Никто не отлынивал, с жаром, с усердием и с полной самоотдачей трудились на благо Ее Рая!
Разинув рот, я осматривался, пока меня не подхватили, взявшиеся откуда-то из–за угла те самые жуки размером с медведя. Числом в десять особей, они сгруппировались так, чтобы я, закинутый на их спины, точно не свалился вниз. Жуки побежали, уволакивая меня, своего пассажира к арене, ярящейся жаровнями и кострами. Над ее неприкрытым ничем сводом беспрестанно мигали молнии. Казалось, что арена была вырезана из цельного куска ошеломляюще красивого мрамора. Мои «носильщики» взяли курс на исполинские ворота, так же как и все вокруг, обитые сапфирами и алмазами. Уж так они сверкали! Когда меня внесли за створы, я обратил внимание на трибуны. Они были забиты до отказа! Людьми с яркими лазурными глазами! Меня, как обухом по голове ударило! Это же те почитатели Рифф, что отдали свое зрение на Земле, чтобы в Истине обрести его в Анкарахаде! Миллионы и миллионы «детей» Праматери смотрели на меня, а я на них. Они безмолвствовали. Не так ли привечают «черную лошадку» гладиатора на Арене Колесничего в Гельхе или на Лепестковом Поле в Шальхе? «Болеть за него или нет? Как он себя проявит? Я, пожалуй, не рискну ставить на него свои сбережения».
Жуки, доставившие меня на поле, по обхвату несоизмеримое ни с одним амфитеатром, ипподромом или цирком, удалились. Через мгновение ворота в дальнем конце арены распахнулись, и на поле на изумительной квадриге, ведомой четверкой жутких, пламенных жеребцов, выехал Укулукулун. Арена взорвалась возгласами приветствия! Я вертел носом и примечал, что архонта славит едва ли каждый десятый. Укулукулун гордо выпятил подбородок и расправил плечи. Аура его всевластия, зиждящаяся на уверенности в абсолютном превосходстве над всем Миром, была почти осязаема. Пока Укулукулун хорохорился, в воздухе, в стеклянно–прозрачной сфере, воплотился Шорох. Он потер лапки и, ухватив ими себя за грудь, крутанулся справа налево. И уже не Шорох то был, но уродливый карлик в серой рясе. Лысоватый, с оспинами, щедро избороздившими весь лик, Шорох сутулился и смотрел исподлобья. Рядом с ним стали появляться другие сферы, а в них – пауки. Все они так же оборачивались мужчинами и женщинами, и