хватаю руку Джин под столом и переплетаю наши пальцы, не отпуская. Тиски сжимают мое сердце, сдавливая его, и я задерживаю дыхание, не желая быть тем, кто отступит первым.
Мой отец делает глоток воды, продолжая пристально смотреть на меня. Он не привык к тому, что я не отступаю, но я стал делать это чаще с тех пор, как Сайрус стал Доном.
— Никто никуда не уйдет. Ты пригласил нас отпраздновать, и именно это мы и сделаем, — произносит моя мама, ее тон говорит о том, что нам с отцом нужно прекратить ссориться.
Джин по-прежнему сидит неподвижно, не произнося ни слова. Я ненавижу эту фальшивую вежливую улыбку, которую она наклеивает на лицо в угоду моей семье.
— Простите, что шокировали вас, — говорит Джин, удивляя всех за столом. — У меня сложилось впечатление, что щеночек уже рассказал вам, — она сильно щиплет меня за щеку, но я не реагирую. Тогда она сжимает мои щеки, словно я ребенок: — Пупсик так хотел объявить об этом всему миру.
Мои братья пытаются сдержать смех, и у них дерьмово получается, но есть что-то в том, как она прикасается ко мне. Это нежно, мягко и посылает заряды электричества по всему моему телу.
— Знаете ли вы, что он предложил пожертвовать миллион долларов в мою любимую благотворительную организацию? — она отпускает мои щеки, но мой рот остается открытым. Отец сразу же использует эту возможность.
— Пупсик никогда в жизни не жертвовал на благотворительность, Джиневра. Если бы твой отец был жив, ты бы знала разницу между покупкой и пожертвованием.
Я встаю, опрокидывая стул. И уже собираюсь перепрыгнуть через стол, когда Сайрус вмешивается спокойным, глубоким голосом: — Вы оба сядьте и заткнитесь. Как уже было сказано, это праздничный семейный ужин.
Я возвращаюсь на место. Моя челюсть напряжена и стиснута. Мой отец, блядь, улыбается мне, делая очередной глоток воды.
Я открываю рот, чтобы возразить, но Сайрус бросает на меня взгляд, говорящий мне заткнуться нахуй. Слава богу, официант выбирает этот момент, чтобы показать бутылку за тысячу долларов, которую мы заказали. Он не торопится, переходя от одного человека к другому, разливая игристое. Наверное, это хорошо, поскольку позволяет мне отвлечься и немного остыть.
Мои братья начинают говорить о футболе, а я продолжаю закипать изнутри. Мне требуется вся моя сила воли, чтобы забыть о предыдущих комментариях отца. Я смогу разобраться с этим позже, когда Джин не будет рядом. Она слегка сжимает мою руку, прежде чем начать разговор с моей сестрой. Джин умеет быть опорой для всех, но на кого она может положиться? Я собираюсь стать этим человеком. Это самое меньшее, что могу сделать, ведь именно я втянул ее в эту неразбериху.
К концу ужина все расслабляются. Все, кроме Джин. Она хорошо притворяется и делает вид, что счастлива, даже обнимает мою маму в конце, но я вижу ее насквозь.
Я беру ее за руку. Удивительно, но она позволяет мне, пока мы идем к моей машине, поскольку ее машины здесь нет. Как только моя семья скрывается из виду, она вырывает свою руку.
— Удивительно, еще одна новая машина, — комментирует она.
— Кстати о машинах, твоя ненадежна. Я заберу тебя утром и отвезу на работу.
— Ни за что. Я не хочу, чтобы меня видели с тобой чаще, чем это необходимо.
— Хорошо. Тогда подгоню тебе новую машину, — я открываю для нее дверь, и она поворачивается ко мне. Ее глаза пылают гневом, настолько сильным, что она не понимает, насколько мы близки.
— Ты не сделаешь ничего подобного. Эта так называемая ненадежная машина моя. Я не одна из твоих жадных до денег шлюх и ничего от тебя не приму.
— Почему ты ничего не примешь? — я делаю шаг к ней, и наши тела соприкасаются. Мне нравится, когда она так близко. Мое сердцебиение учащается, предвкушая эту небольшую ссору. Я плохой человек.
— Я не позволю тебе думать, что я тебе что-то должна. Ты не можешь управлять мной, Сорен.
Черт, как же она великолепна, когда становится такой дерзкой. Мне нравится, что у нее есть мозги, она независима и не приемлет чужого дерьма, особенно моего.
— Ну и ладно.
Она открывает рот, чтобы поспорить, но закрывает его, когда спорить не из-за чего. Она смотрит на меня с подозрением, как и должна. Я так просто не сдаюсь, и она это знает. Она опускает голову, чтобы занять свое место, и клянусь, я вижу ее разочарование, но оно проходит слишком быстро, прежде чем я успеваю убедиться.
Моя мама уже спит, когда возвращаюсь домой после неудачного ужина с семьей Сорена. Я стою над ней, руки дрожат от желания встряхнуть ее, разбудить и наорать на нее за все, что она сделала. Я стою так в течение нескольких минут, но она выглядит такой умиротворенной, что, в конце концов, я просто ложусь в постель, чтобы потом всю ночь проворочаться.
— Джин, милая, кто-то стучится в дверь, — зовет меня мама, ее голос хриплый после пробуждения. Я наношу последний слой красной помады и бросаюсь к двери.
Открыв ее, я обнаруживаю незнакомую женщину.
— Чем могу помочь?
— Я сиделка Пиппы Паселло, — отвечает женщина с яркой и лучезарной улыбкой на лице.
Я на мгновение прикусываю щеку и смотрю ей за спину. Сорен стоит на моей подъездной дорожке, прислонившись к своей машине, и машет мне рукой. Мое сердце подскакивает при виде него, но я игнорирую странный трепет и сосредотачиваюсь на том, что он переходит черту. Я могу позаботиться о своей матери. Мне не нужен контракт, который лишает меня возможности помогать.
— Извините, — я проскальзываю мимо нее, закрывая дверь.
Я трусцой направляюсь к Сорену, мои босые ноги мерзнут от контакта с землей.
— Что ты делаешь? — я скрещиваю руки на груди и тру ладонями кожу. Мои ноги бегают на месте, чтобы не замерзнуть.
Он снимает куртку, накидывая ее мне на плечи.
— Ты должна была надеть туфли, чтобы поблагодарить меня.
— Спасибо?
О, этот мужчина сводит меня с ума, и все же мне хочется поцеловать его за дополнительную помощь.
— Это сиделка, — он указывает в сторону двери, — ее очень рекомендовали.
Я понижаю голос: — Моя мама ненавидит незнакомцев и все, к чему прикасаетесь вы или ваша семья.
— Нет, ты сейчас говоришь про себя. А что касается незнакомцев, то они быстро подружатся.
— Зачем ты это делаешь?
— В контракте все четко прописано. Я отвечаю за ее уход. Это то, что я делаю.