Она улыбается и записывает результаты измерений.
Я улыбаюсь ей, не зная, как выразить, насколько я благодарна ей, хотя совсем ее не знаю. Тут меня охватывает приступ кашля, и на этот раз боль еще сильнее. Медсестра помогает мне приподняться, и я с трудом пытаюсь перевести дыхание. Боль настолько острая, словно мои легкие пронзают крошечные ножи.
– Спасибо, – задыхаясь, произношу я наконец. Медсестра протягивает мне стакан воды.
– Пожалуйста. Думаю, нужно будет подключить вас к кислороду – его уровень в крови упал. Я передам это дневной смене.
Как только она уходит, я молюсь, чтобы Рози поскорее пришла ко мне. Мне жутко оставаться одной в этом месте, в этой палате. Плач и стоны пациентов, которые не могут отсюда выбраться, заставляют меня снова почувствовать себя беспомощной и одинокой.
Когда меня забрали с берега против моей воли, а затем вытащили из машины скорой помощи и поместили в больницу, я вдруг снова оказалась там, в прошлом: меня волокли в викторианское готическое здание, а я кричала снова и снова имя моей дочурки.
Вперед, по бесконечным коридорам из красного камня, пока я не оказалась в закрытой палате, где странные полунагие женщины гоготали и дергали меня за волосы и одежду своими тощими руками. Там, в комнате с зарешеченными окнами, я была оставлена на много недель – то в полусне, то в нескончаемой череде кошмаров, рожденных транквилизаторами, без всякой надежды узнать, как мне покинуть это место. «Попасть сюда довольно просто, – повторяла мне одна из тех женщин, расчесывая длинными грязными ногтями свои черные как смоль волосы, – а вот выбраться – практически невозможно».
– Здравствуйте. Я принесла вам чай, – говорит Рози. На ней пальто нежно-голубого цвета, в петличке – цветок. Она ставит две чашки чая на тумбочку у кровати.
– Спасибо, что пришла, – медленно произношу я. У нее длинные светлые волосы, которые вечно выбиваются из хвоста. Под пальто виднеется светло-розовый кардиган, который на вид такой мягкий, что мне очень хочется его потрогать.
– Мы все очень волновались за вас. Не знали, куда вы пропали. Как себя чувствуете? – Она садится на край кровати и берет меня за руку.
– Немного лучше, – лгу я.
– Почему вы вдруг решили вот так вот уйти? Подождали бы до конца моей смены, пошли бы вместе. – Рози подмигивает мне. Она всегда так делает, когда Барт на работе отпускает грубые шуточки.
– Я хотела побыть одна, – просто говорю я.
Она кивает и мило улыбается.
– Медсестра, которая ухаживала за вами, сказала, что вы говорили о своей дочери. Мне вы о ней никогда не рассказывали.
– Я хотела, но мне тяжело об этом говорить, – отвечаю я, и Рози наклоняется ко мне.
– Когда вы ее в последний раз видели? – спрашивает она.
– Когда ей было всего пять дней, – произношу я и слышу, что мой голос дрожит.
Она встает, чтобы пододвинуть стул к изголовью моей кровати, и снова берет меня за руку, обнимая ее ладонями.
– Мне жаль.
Я чувствую тяжесть в груди и снова едва могу дышать.
– Мне трудно ее вспомнить. Я держала ее на руках совсем немного, но она была внутри меня девять месяцев, и я знала ее, пусть даже не очень долго. Я пытаюсь вспомнить ее крошечное тельце, ее запах, ее глаза, они были как море. Но все, что мне удается вспомнить, – это страх.
– Страх? Почему именно страх? – Рози берет свою чашку и дует на чай, прежде чем сделать глоток.
Я смотрю в ее невинные глаза. Рози хмурится, беспокоится. Я все еще не знаю, как доверить ей все, что случилось.
– С того самого момента, когда я узнала, что беременна, я ощущала непреодолимый страх, как будто должно было произойти что-то ужасное.
Я делаю глубокий вздох и отворачиваюсь. С чего мне начать, как мне объяснить этой девушке, почему я потеряла рассудок? Мне все еще стыдно и страшно. Но она моя единственная надежда на то, что я снова смогу увидеть дочь, и я каким-то образом понимаю, что у меня нет другого выхода, кроме как довериться ей.
– Страх родов, вот с чего все началось.
Рози понимающе кивает, делая мне знак продолжать.
– Сколько я себя помню, меня всегда охватывала паника, когда я читала про роды или слышала рассказы женщин. Когда я была молодой, помню, как размышляла о том, как сильно мой муж хотел детей, и видела для себя лишь два возможных исхода: либо я умру во время родов, либо я «сойду с ума». Как оказалось, судьба избрала для меня последнее.
Я пытаюсь улыбнуться, хотя и понимаю, что это неправильно. Рози не улыбается мне в ответ, просто едва заметно кивает. Я слишком много говорю, поэтому снова захожусь в кашле. Рози встает и придерживает меня за спину. Когда я наконец перестаю, она протягивает мне стакан воды.
Я накручиваю на палец нитку, торчащую из одеяла, пока он не белеет, и пытаюсь сосредоточиться скорее на словах, нежели на воспоминаниях.
– Когда схватки начались всерьез, у меня ничего не получалось, и я начала паниковать. Это был первый раз в моей жизни, когда я точно поняла, что не справлюсь, но, как бы я ни страдала от ужаса, пути назад уже не было. Все становилось только хуже и хуже, проходили часы, боль буквально разрывала меня на части. И когда день сменился ночью, я поняла, что до наступления утра я сойду с ума.
Я снова кашляю. Боль в груди становится все сильнее, и, когда она проходит, усталость берет надо мною верх. Рози накрывает меня одеялом, и, когда я засыпаю, мне снится, что я стою у кромки воды, держа на руках свою малышку, а на нас надвигается волна, которая выше скал за моей спиной, и я ничего не могу поделать.
Глава десятая
Ребекка
Пятница, 14 ноября 2014 года
Ребекка услышала, как зазвонил дверной звонок, и подбежала к окну. На дороге перед ее домом был припаркован красный «Фиат». Ее сердце замерло. Джесси наконец-то приехала.
Спеша к входной двери по черно-белой плитке, она остановила свой взгляд на лежавших на столике фотоальбомах, которые она откопала тем утром. Даже бегло просматривая черно-белые фотографии – сама Ребекка, маленькая Джесси на ее руках, Харви, сад фермы «Сивью» – Ребекка была поражена тем, как одержимо выглядели тогда ее глаза. Десятилетиями она не могла заставить себя снова взглянуть на эти фотографии, настолько больно было вспоминать то время, но сейчас речь шла не о ней. У Джесси скоро должен был родиться ребенок, и она должна