Все разогрелись и оживились и, немного отдышавшись, продолжали танцевать. Последовали танцы страуса, кузнечика, лани и много других танцев на темы бушменских мифов и сказок, в большинстве своем о жизни животных. В одном танце гиена собиралась съесть добычу, но на нее нападали шакалы. В другом самец защищал свою серну и детеныша от наскоков второго самца, пока не пришли охотники и не перебили их всех. Бушмены восторженно кричали: так много чудесного мяса! Иногда кто-либо из женщин внезапно вскакивал с места и вступал в круг танцующих мужчин. Они протягивали к ней руки и делали вид, что ласкают ее, но не притрагивались к ней.
Очарование танца захватило всех. Даже старая Гаусье отважилась сделать несколько па, решив показать, какой живой она была в далекой юности, но ноги не слушались ее, и она тяжело упала на траву. Танцы продолжались до рассвета.
На следующий день жизнь поселения медленно возвращалась в обычную колею. Остатки сернобыка были доедены, и его шкуру начали готовить к выделке. Кожу растянули на песке, вбив по краям деревянные колышки, с внутренней стороны соскребли все съедобные остатки, смазали смолой какого-то кустарника и начали отбивать. Женщины несколько часов терли и мяли ее в руках, чтобы придать ей мягкость и гибкость. Всем несъедобным частям туши было найдено применение. Пузырь надули и высушили — он будет служить сосудом для воды. Сухожилия вырезали, почистили, вытянули и протерли золой. Это будут ремешки, бечевки. Кости разбили на осколки различной формы и величины — будущие инструменты.
Я много раз ходил на охоту с бушменами и научился бесшумно ползать за ними с камерой наготове. Иногда нам везло, но чаще мы видели только следы дичи. Между прочим, магический ритуал с Кейгеем вернул ему меткость: прицелившись, он попал стрелой прямо в желудок горного скакуна. Уже через минуту-две скакун был мертв. Любопытно, что перед смертью белая щетка волос на хребте скакуна встает дыбом, как веер, а через полминуты медленно опадает. Охотник не подходит к раненому скакуну до тех пор, пока не увидит этого признака наступившей смерти. Как ни странно, горный скакун распускает свой белый веер и в самые веселые, счастливые минуты, когда он прыгает высоко вверх, падает на вытянутые в стороны ноги и снова подпрыгивает, как акробат, демонстрирующий свое искусство.
Однажды я был свидетелем волнующего зрелища. Мы выследили и захватили врасплох маленького скакуна, который сразу упал в траву под кустом и лежал, прижав уши, не шевелясь, в надежде, что мы его не заметим. Наверное, он часто так скрывался от врагов, потому что цвет шерсти отлично маскирует его. Но сейчас судьба скакуна была решена. Не успел он шевельнуться, как в него вонзилась отравленная стрела. Мне было очень жаль маленькое животное, но такое сентиментальное чувство — роскошь, которую бушмены не могут себе позволить. Для них животное, каким бы молодым и беспомощным оно ни было, — это пища для голодных желудков.
В охотничьих походах я все больше понимал, как сильно действует на жизнь этих первобытных людей погоня за животными. Она возвышает их и будит в них энергию, она превращается в своего рода религиозный ритуал. Поэтому охоте посвящается так много песен, танцев, рассказов.
Бушмен не обрабатывает землю и не держит домашних животных. Эти занятия не соответствуют его натуре охотника. Запрещение охоты (а это сделано кое-где в целях охраны животных) для бушменов равносильно запрещению жить.
Мне приходилось наблюдать охотничьи хитрости бушменов. Иногда охотник идет к колодцу очень рано, когда воду пьют птицы. Спрятавшись за деревом или кустом и не выдавая себя ни одним движением, он ждет, пока птицы не усядутся в ветвях над ним, и швыряет в них дубинку. Изредка ему удается подбить птицу, но сплошь и рядом он возвращается без добычи. Чтобы не отпугнуть птиц от колодца надолго, он ходит в засаду не чаще, чем раз в несколько дней.
Бушмены ставят силки. В землю втыкается длинный, тонкий и гибкий прут, к одному концу которого привязываются ремешки из сухожилий. Этот конец пригибается к земле, образуя похожую на лук дугу, и закрепляется колышками так, чтобы при первом прикосновении распрямиться. Для привлечения птиц возле ловушки рассыпаются орешки, коренья, ягоды, семена. Ремешки, обвиваясь вокруг птиц, когда прут распрямляется, либо душат их, либо опутывают им ноги. Очень часто в такие силки попадают цесарки, почти не умеющие летать. Бушмены расставляют ловушки и на тропинках, по которым животные ходят на водопой. Здесь ремешки маскируются песком или травой. Правда, в такие ловушки попадают только самые маленькие антилопы, да и тех до прихода охотников утаскивают шакалы.
Есть и такой способ охоты: животное преследуют, пока оно не потеряет силы. Так охотятся на открытой местности, где незаметно подобраться к животным невозможно. У бушменов фантастическая выносливость. Они могут безостановочно преследовать антилопу километров тридцать-сорок. Животное быстро устает, потому что бежит отчаянно и беспорядочно, часто останавливаясь, чтобы оглянуться, и снова бросаясь вперед. Когда оно разгорячится и устанет, бушмены прекращают преследование. Антилопа ложится отдохнуть, остывает, ее мускулы деревенеют, и тогда охотники внезапно бросаются в погоню. Нередко животное, не успев подняться, становится жертвой бушменских копий. Если животное крупное, то один охотник бежит в поселение и возвращается с бушменами, которые остаются здесь, пока не съедят все мясо.
После Самангейгея я побывал у бушменов племени ауэн в южной части Калахари. В шкуре, которую я у них выменял, не было отверстий, следов стрел или копья. На мой недоуменный вопрос они сказали, что гнались за животным, пока оно не обессилело, и добили его дубинкой.
Чем ближе засушливый сезон, тем труднее бушменам Самангейгея добывать пищу. Животные покидают этот район, и женщинам приходится уходить все дальше от поселения, чтобы наполнить свои кожаные мешки. Даже чиви трудно найти, а коренья вянут и сморщиваются от недостатка воды в почве. К счастью, природа устроила так, что к этому времени созревают растущие в песке дыни цама. Правда, они состоят в основном из воды, но эти маленькие желтые плоды нередко спасают бушменов от голодной смерти в пустыне. Лучше всего испечь цама в горячей золе. За ночь она остынет, а утром в черенке прорезают отверстие, сквозь которое вытекает вода. Семена дыни измельчаются и тоже идут в пищу. От цама раздувается желудок, но, несмотря на практически полное отсутствие питательности, дыни помогают пережить критический период до начала дождей. Здесь, по-видимому, действует и психологический фактор: голодное время легче пережить с раздутым животом, чем бы он ни был заполнен. Нередко бушмены не едят почти ничего по многу дней подряд, но как ни странно, такая вынужденная голодовка их не особенно беспокоит. Они, очевидно, уверены, что впереди лучшие времена, когда добрый дух Гауа опять ниспошлет дождь.
Бушмены приспособились к такой тяжелой жизни и в физиологическом отношении. Их желудки могут раздуваться и затем опадать. Структура желез, по-видимому, тоже больше приспособлена к этим условиям, чем наша. Например, у бушменов выделяется очень мало слюны.
Бушмены с трудом привыкают к европейской пище. Поступая работать на фермы, они отказываются от нее, предпочитая собирать дикорастущую пищу в окрестностях. Например, они не выносят вареной баранины (в этом я с ними совершенно согласен!).
С наступлением засушливого сезона воды в колодце становилось все меньше, да и та мутнела на глазах; бушмены аккуратно прикрыли колодец ветками, чтобы задержать испарение. Франсуа и я, не желая сокращать и без того незначительные запасы воды, использовали для мытья не больше чашки в день на двоих. Скоро нас стали заедать мухи и вши. Мы начали охотиться за очень мелкой дичью!
Глава девятнадцатая
Засушливый сезон
Нехватка воды ощущалась все сильнее, и мы в конце концов вообще отказались от такого расточительства, как мытье, дабы не сокращать своего пребывания в бушменском раю. К счастью, мы привезли с собой четыре ящика экспортного пива и весь последний месяц перед началом дождей пили только его. Немало пива из этих ящиков было распито с монахами миссии в Самбио, но нам все еще приходилось по банке в день на каждого. Мы старались не пролить ни одной капли драгоценной влаги, что было очень трудно. Банки запечатывались в Копенгагене, расположенном в нескольких метрах над уровнем моря. Калахари больше чем на тысячу метров выше, следовательно, атмосферное давление здесь пониженное. Кроме того, из-за жары давление в банках увеличилось. Поэтому, как только мы проделывали отверстие, из банки бил фонтан пива, который мы старались поймать губами. Мы спрыскивали глотки пивом, как из мощного пульверизатора. Иногда, если мы мешкали, приходилось принимать пивной душ. Но все равно — пили мы пиво или окатывались им — это было очень приятно!