Цонома прежде всего внимательно осмотрел свои руки. Не обнаружив на них царапин, он достал небольшой сосуд из рога, повязанный сверху кусочком кожи, как банка с домашним вареньем. Из этого сосуда он насыпал в маленькую костяную чашку какой-то коричневый порошок и поставил ее в песок. Второй охотник, Самгау, подал Цономе круглый белый корень. Цонома надрезал его, выжал сок в чашку и, размешав щепкой ядовитую смесь, начал обмазывать ею короткую палочку, на которой был укреплен наконечник.
Покончив с очередной стрелой, Цонома клал ее на ладонь, называл животное, которое хотел бы убить ею, и погружался в размышления, как будто уже видел, как стрела поражает цель. После этого он втыкал ее в песок вверх наконечником и давал яду высохнуть. Цонома обмазал все стрелы и аккуратно завернул принадлежности. Ни женщины, ни дети не приближались к мужчинам, пока шла эта работа.
Я спросил через Натаму, где они берут яд, но Цонома не захотел раскрывать секрет. Правда, после «дипломатического нажима», подкрепленного горстью табаку, он развязал кожаный мешочек и показал мне высушенных личинок, из которых извлекается коричневый яд. Цонома даже разрешил мне взять одну. Я запрятал ее подальше, уложив в спичечную коробку. Она оказалась личинкой жука Giampfidia Locusta, которую находят на корнях низкорослого кустарника Adenium Bhoemianum. Добываемый из этих личинок сильный яд парализует нервную систему. Небольшое животное умирает от него за несколько минут, а крупное, такое, как антилопа, — за час-два. Мясо животного остается неотравленным. Приходится вырезать и выбрасывать лишь куски вокруг раны.
Бушмены пользуются и другими ядами, о которых либо известно мало, либо не известно ничего. Если под руками нет растительного яда, то используется яд южноафриканской гадюки (Bitis arietans), желтой кобры или яд некоторых видов скорпионов. В дождливый сезон бушмены иногда отравляют небольшие колодцы, бросая в них ветви растения Eapforbial candelabra. Говорят, они могут извлекать яд из трупов Бушменам известны и противоядия (например, от укусов скорпионов).
Наконец подготовка к охоте была закончена, и Цонома указал раскрытой ладонью на восток: утром можно выезжать.
Меня разбудило легкое прикосновение к плечу. Цонома, Самгау, Кейгей и Нарни, вооруженные луками, с полными стрел колчанами стояли возле меня. У каждого через плечо был перекинут небольшой кожаный мешок. Мы бесшумно погрузились в машину и отправились. Первые полчаса ехали с включенными фарами — было еще темно. Держа курс на юг, мы сначала двигались по методу «кусты — на таран», но немного спустя кустарник и деревья поредели, а когда забрезжил день, мы неслись по равнине. Охотники сидели в кузове и громко смеялись при каждом сильном толчке. Долго тянулась мертвая земля, на которой вся растительность была выжжена. Наконец мы подъехали к большому маруловому дереву, у которого Нарни крикнул:
— Нуа! Стоп!
Он вырыл у основания дерева небольшую ямку и спрятал в нее привезенную с собой скорлупу страусового яйца с водой. Скорлупа была заткнута, как пробкой, пучком травы. Отправляясь в дальний поход, охотники всегда запасают так воду на обратный путь.
Вскоре мы добрались до пересохших котловин и увидели деревья впереди.
— Нома, — сказал Цонома, показывая на них и делая знак остановиться.
За полтора часа мы сделали около сорока километров. Солнце вот-вот должно было показаться из-за вершин деревьев на востоке. Охотники вылезли из машины и начали осматривать свое оружие. Один подбросил вверх горсть пыли. Ветра не было. Самгау и Кейгей исчезли в кустарнике. Подхватив камеры, я последовал за Цономой и Нарни на юго-запад. Они шли так быстро, что мне приходилось трудно. Дойдя до маленькой сухой котловины, они внимательно осмотрели землю, пытаясь найти следы, но ничего не обнаружили, и мы поспешили дальше по песчаной равнине. Следующая остановка была у группы деревьев. Цонома моментально вскарабкался на одно из них и занялся разглядыванием кустарников к югу от нас. Солнце поднялось над горизонтом, и тень Цономы протянулась далеко по равнине, покрытой травой, которая все еще была окрашена зарей в розовый цвет. Тишину нарушало щебетание птичек (если есть птицы, то поблизости должна быть вода).
Очевидно, Цономе так и не удалось ничего высмотреть. Мы быстрым шагом направились к другой котловине, где на затвердевшей корке песка виднелось много следов животных. Внезапно оба охотника нагнулись. Цонома кончиком пальца прикоснулся к какому-то следу и улыбнулся, кивнув головой. Он нашел очень свежие следы сернобыка (Oryx gazella). Охотники заметно подтянулись: животное, которое они должны убить, было близко. Они старались определить направление, в котором пошел сернобык. Чтобы не мешать, я следовал за ними в некотором отдалении. Ведь я тоже охотился — впереди была съемка! Я ликовал. Охотники, преследующие дичь в свете раннего утра, производили на меня сильное впечатление. Казалось, у них одна нервная система на двоих, так хорошо понимали они друг друга, когда шли по следам, не произнося ни звука, переговариваясь только взглядами и жестами.
Они видели все следы, оставленные животным: вот сломанный сухой стебелек травы, вот след копыта на песке, вот переломленная ветка, вот семена, осыпавшиеся с травяной метелки, вот много других признаков, которые я никогда бы не заметил. Охотники замедляют шаг, останавливаются, опускаются на колени, каждый вынимает из колчана по стреле. Затем они медленно идут вперед, оставив на песке колчаны, чтобы их не выдал стук стрел. Я стараюсь идти очень осторожно, но на каждом шагу убеждаюсь в собственной неуклюжести по сравнению с бесшумно передвигающимися охотниками. Стук ветки о мой сапог звучит в тишине как выстрел. Чтобы не беспокоить охотников, я отстаю еще немного и осторожно привожу в готовность кинокамеру. Вдруг Нарни и Цонома падают в траву в нескольких метрах впереди. Они разговаривают о чем-то жестами. Затем Нарни поворачивается ко мне, как будто хочет сказать: «Вы обязательно должны идти за нами? Не ходите дальше!»
Он подбрасывает вверх горсть песку, определяя силу и направление ветра. Нарни и Цоному явно беспокоит мое присутствие, но они слишком вежливы, чтобы запретить мне следовать за собой. На мгновение меня охватывает сомнение. Я смущаюсь и прячусь за куст, жестом показывая, что они могут идти дальше без меня. Сразу поняв меня, Нарни благодарно улыбается и дружески кивает. Наше взаимное доверие получило новое подтверждение. Цонома показывает на другой куст впереди: может быть, оттуда мне будет удобнее наблюдать за происходящим.
Устроившись за этим кустом, я внимательно смотрю на равнину перед собой, но ничего не вижу. Неожиданно в пятидесяти метрах от себя я замечаю какое-то движение. Это сернобык, а за ним еще два самца. Их головы опущены в траву — сернобыки пасутся. Тот, что стоит ближе остальных, очень беспокоен и внимателен. Он поглядывает по сторонам, готовый в любое мгновение глазами, ушами или носом принять сигнал опасности. Он пока не чувствует ее, но уже нервничает.
Камера готова к съемке. Я вижу, как Цонома и Нарни ползут в траве вперед. Если начать съемку сейчас, стрекотание аппарата спугнет животных. Решаю заснять самое главное: человека каменного века в тот момент, когда он убивает животное стрелой из лука. Сквозь ветви куста мне хорошо видно все. Медленно и бесшумно скользят в траве две коричневые фигуры. Они приближаются к сернобыкам, до которых остается уже не больше десяти футов. Сернобык взглядывает в их направлении, и охотники замирают. Он насторожил уши. Мгновение кажется, что он смотрит прямо на них. Неожиданно сернобык отворачивается. Вот она, возможность, которой они ждали! Цонома собирается встать и натянуть тетиву, но Нарни подает сигнал: не шевелиться! Сернобык снова смотрит в их сторону. Он что-то почувствовал и специально отвернулся, чтобы враг в засаде неосторожным движением выдал себя. Самец очень долго стоит, уставившись туда, где распластались в траве охотники, и нервно пофыркивает. Наконец он решает, что опасности нет, поворачивает голову и делает несколько шагов.
Цонома и Нарни подкрадываются к сернобыку
В следующую же секунду разыгрывается драма. Увидев, что Цонома и Нарни встают и натягивают тетиву луков, я поднимаюсь и начинаю съемку. В то же мгновение сернобык рывком поворачивает к нам голову, и я вижу, как в его глазах застывает страх. Какую-то долю секунды он остается неподвижным, и две отравленные стрелы, просвистев в воздухе, вонзаются в тело животного. Он бросается к кустам, следом за ним бегут два других животных. Охотники, как это ни удивительно, не начинают погоню, а спокойно, расслабившись после большого напряжения, садятся в траву. Они видели, как обе стрелы попали в сернобыка, и знают, что теперь ему не уйти далеко. Сейчас все решает время. Раненое животное не преследуют, потому что долгая погоня утяжелит и без того трудный путь назад с большой ношей.