Читать интересную книгу Грачевский крокодил. Вторая редакция - Илья Салов

— С чего же это?

— А с того, что вот подушных негде взять… Становой надысь приезжал, всю скотину описал… а вот скоро опять приедет… распродаст все…

— Хорошенько вас, олухов…

— Ну?

— Пробрать вас надо, шкуру бы дудкой спустить…

— За что же это? — загалдели мужики.

— А за то, что ослы вы…

— Что-то ты больно чудно говоришь, Склипион Иваныч! — заметил один из мужиков.

— Не Склипион я, а Асклипиодот! — подхватил последний. — Такой святой был… празднуется он третьего июля, и в этот же знаменитый день умер Иван Скоропадский, гетман малороссийский!.. Вот что, голова с мозгом…

— Тяжелые времена, что и говорить! Спасибо еще, что в нынешнем году хлебец-то радует, а то хоть душиться, так впору, — заметил один из крестьян.

— И все-таки не поправимся! — подхватил другой. — Уж очень задолжали сильно. В прошлом году за землю не оправдались, за нынешний тоже… Скотинушку размотали!.. Начнут подати взыскивать, опосля за землю теребить, ни шиша и не останется…

— А ты не плати! — вскрикнул Асклипиодот.

— Подати-то? — спросили крестьяне.

— И подати не плати…

— Ну уж, брат, от податей-то не отделаешься…

— Еще бы!

— Знамо! Вон летом Свинорыльские тоже заартачились было, так солдат на них выслали целых, две роты… палили в мужиков-то!.. да, спасибо, ружья-то одним порохом заряжены были… Сколько бы народу положили!..

— А за землю-то и подавно платить надоть! — заметил другой: — не будешь платить, так и земли не дадут…

— Еще бы! — проворчал Асклипиодот: — с кашей есть будут!..

— Не с кашей, а сами, значит, распахивать зачнут, собственные свои посевы увеличить…

— Известное дело! Господа перчатки наденут, купцы брюха подберут, заложут сохи и марш на загоны!.. А вы все в господа да в генералы пойдете, ни солдат не будет — пушечного-то мяса, значит, — ни податей некому платить! Что тогда становым-то делать!

Мужики захохотали даже.

— И впрямь нечего!

Асклипиодот еще раз обругал их дураками и пошел по направлению к дому.

— Чудак! — проговорили мужики вслед ему.

Но в это время дверь кабака скрипнула, и на пороге показался сиделец.

— Господа старички! — проговорил он: — я кабак запирать собираюсь, завтра пожалуйте, а теперь домой ступайте, здесь сидеть нельзя…

Мужички, кряхтя, поднялись и, попрощавшись с сидельцем, разошлись по домам.

На другое утро Веденевна вошла в комнату Асклипиодота, когда тот лежал, еще в постели.

— А я к тебе!.. — прошептала она таинственно.

— Что случилось? — спросил Асклипиодот.

— Брось ты барышню эту… Не знайся ты с ней… Сейчас Иван Максимович был у меня… Неладно говорит про нее.

— А ты слушай больше…

— Смотри! — проворчала старуха и погрозила пальцем.

— Чего смотреть-то?..

— А то, что один по льду ходит, только лед трещит, а под иным проламывается…

Асклипиодот повернулся даже.

— Что такое ты городишь! — вскрикнул он.

— Не нагороди сам-то!

— Не понимаю я тебя…

— Напрасно…

И, подсев к Асклипиодоту на постель, она пригнулась к его уху и принялась что-то шептать.

— Так-то, родимый! — проговорила она вслух, покончив свое таинственное сообщение, и вышла из комнаты. Минут десять пролежал Асклипиодот в раздумье, наконец вскочил, наскоро умылся, оделся, схватил шляпу и чуть не побежал по направлению к деревне Грачевке.

XXXII

Приехал в тот же день и отец Иван.

Около двух недель пробыл он в Москве. Возвратился домой вечером, неожиданно, и застал Асклипиодота сидящим на крылечке. Тот и обрадовался и испугался.

— Батюшка! — вскрикнул он:- насилу-то! Здоровы ли?..

И он бросился было к отцу, чтобы обнять его и расцеловать, но, увидав сердитое и недовольное лицо, остановился как вкопанный…

Между тем отец Иван, сопя и кряхтя, выгрузился из тележки (он приехал с железной дороги на ямской паре), как-то искоса посмотрел на сына, снял шляпу и, поклонившись ему чуть не до земли, проговорил:

— Слава богу, здоров-с! Вашими святыми молитвами съездил благополучно-с!.. Привел господь святыням московским поклониться!..

У Асклипиодота даже сердце защемило.

— Батюшка! — чуть не вскрикнул он: — ведь это жестоко! вы мне сердце разрываете!.. пожалейте же наконец…

Но отец Иван молча отвернулся от сына и молча же направился в дом. Асклипиодот последовал за ним. Войдя в залу, отец Иван даже на образа не помолился (славно и на них рассердился!), пододвинул к окну кресло, сел на него и принялся смотреть на церковь. Асклипиодот стоял поодаль, спустя голову, и слова не смел промолвить.

Вошла Веденевна, радостная, веселая, переваливаясь с боку на бок, и, увидав отца Ивана, вскрикнула:

— Насилу-то приехал, сударик! а уж мы заждались тебя!

И, сложив набожно руки, подошла под благословение.

Но отец Иван словно не видал и не слыхал ее и продолжал упорно смотреть на церковь.

— Да ты что это, сударик! — чуть не вскрикнула, наконец, Веденевна: — аль в Москве-то благословлять разучился!

Отец Иван благословил старуху.

— Ну, вот так-то лучше будет! — проговорила она, приняв благословение и поцеловав руку отца Ивана, а затем, присев рядом с ним, прибавила:

— А теперь рассказывай, хорошо ли съездил, здоров ли?

— Здоров! — проворчал отец Иван: — только вот спину разогнуть не могу.

— Еще бы! в твои-то лета да такую путину обломать! Ну, да спина — плевое дело!.. Сходи в баньку, попарься, перцовкой натрись — и все как рукой снимет!..

Отца Ивана словно кольнул кто.

— Нет уж, покорно благодарю-с! — проговорил он: — самим не угодно ли! а меня и в Москве достаточно и напарили и натерли-с.

— Ну и слава тебе господи, коли московской баньки попробовал!

— Попробовал-с.

— А у Сергия-то преподобного, был что ли?

— Нет-с.

— Что так?

— Денег не хватило-с.

— Ах ты, батюшка, царь небесный! Куда ж это ты размотал-то их!.. уж не в карты ли продул?.. Ведь я видела, как, ты бумажник-то в карман совал… толстый, растолстый был, насилу втискал в штаны-то!..

Отца Ивана передернуло даже. Быстро отворотил он фалду полукафтанья, вынул тощий сафьянный бумажник и, похлопав по нем рукой, чуть не вскрикнул:

— А теперь он вот какой-с!

— Владычица пресвятая! — ахнула старуха, всплеснув руками: — тощей блина поминального… Неужто все в карты продул?

— Мои денежки! собственным потом и кровью нажиты… вот этими самым руками выработаны… так, значит, куда хочу, туда и деваю…

— В Москве-то по крайности поклонился ли мощам-то святым?

— Поклонился.

— Петру, Ионе и Филиппу… ведь, почитай, кажинный день поминаем их… У матушки у Иверской был ли?

— Везде побывал.

— Ну, слава тебе господи, — проговорила старушка, набожно крестясь. — Спасибо, хоть этих-то вспомнил.

И, помолчав немного, она спросила:

— Ну, чем же прикажешь просить тебя с дорожки-то: чайком аль водочкой, что ли?

— Что, аль самой выпить захотелось?

Старуха плюнула даже.

— Господь с тобой, батюшка… когда же это я сроду водку-то твою пила! опомнись…

— Ну, так чаю давай! — словно огрызнулся отец Иван и снова принялся смотреть на церковь, не обращая внимания на Асклипиодота, все еще стоявшего с поникшей головой.

— Батюшка! — проговорил, наконец, Асклипиодот, когда Веденевна вышла из комнаты: — что же вы мне-то ничего не скажете!..

— Извольте, скажу!.. — крикнул отец Иван и, подумав немного, проговорил: — Вам господин Скворцов кланяться приказал.

— Знаю я, что вы к нему ездили, слышал от людей намеками, но мне хотелось бы от вас слышать теперь… покончилось ли это дело, или нет?

— Бесстыжие глаза твои! вот что! — крикнул отец Иван и, вдруг вскочив с кресла, принялся ходить по комнате.

Как ни была гневно брошена последняя фраза, а все же Асклипиодот уловил в ней добрую, любящую нотку. Одно то уже, что во фразе этой отец Иван произнес ты, словно ободрило молодого человека.

— Батюшка! — проговорил он уже более звучным голосом:- я и без вас знаю, что поступок мой скверен… Но выслушайте же меня. Лицевая сторона дела этого вам известна, она гаже гадкого!.. Но позвольте же показать вам изнанку. Вам известно, что я встретился с девушкою, которую полюбил и которая родила от меня ребенка. По моей вине эта девушка была выгнана из дома, в котором жила. Пока были у нас деньги, мы имели еще теплый угол, имели кусок хлеба и даже изредка позволяли себе маленькие развлечения и удовольствия. Но деньги подходили, к концу, и из теплого угла пришлось переселиться в сырой и холодный подвал. В этом-то подвале девушка родила ребенка, ребенок захворал. Требовалось лекарство и доктор, а денег даже на хлеб не хватало!.. В эту-то критическую минуту я просил вас о высылке мне денег. Я понимаю, батюшка, очень хорошо, что письмо это могло раздражить вас, что вы были вправе отказать мне, но тем не менее деньги были необходимы! И денег требовалось не десять, не пятнадцать рублей, а гораздо больше. В это самое время у Скворцова была пирушка: мы изрядно подпили. В чаду этого-то хмеля я увидал в ящике письменного стола толстую пачку денег, и в ту же минуту мне пришла мысль воспользоваться случаем. Так я и сделал. Когда все вышли из комнаты, я взял пачку и вынул из нее две, только две радужных, хотя их было там гораздо больше, и передал по назначению. Я думал тогда, что я возвращу ему взятое, что я выпрошу у вас денег, но вышло не так. Схоронив ребенка и отправив на родину мать, я приехал сюда и каждый день собирался открыть вам все случившееся со мною… Но язык не поворачивался… Я откладывал со дня на день… Наконец я решился и открыл все, но только опять-таки не вам, а Скворцову. Я написал ему длинное письмо и в письме этом сознался, что деньги были взяты мною; ведь он даже и не подозревал меня! и затем просил подождать некоторое время возвращения этих денег. Остальное вам известно. Теперь как хотите, так и судите меня, но прошу вас, не мучьте только и скажите мне, как покончили вы с Скворцовым?