Однажды, придя к Асклипиодоту, Мелитина Петровна проговорила:
— Я за тобой… Пойдем-ка навестим одного больного… его лачуга отсюда недалеко, рукой подать… Уж такой-то бедненький!.. семья большущая, а работник он один… Теперь трава у него так и стоит нескошенная…
— Уж не хочешь ли ты меня косить заставить?..
— Думала, да, пожалуй, только дело испортишь!.. Нет, я мужика наняла, и завтра он примется за покос. Не хочешь ли завтра в луга идти?
— Пойдем.
Немного погодя они подходили уже к покосившейся избушке, в которой лежал больной. Лежал он без памяти, в переднем углу, под образами. Маленькие ребятишки его играли на дворе, а сморщенная, хилая жена стирала белье в корыте.
— Ну что, как? — спросила ее Мелитина Петровна.
— Все в одном положении… Вечор причастила его…
— А фельдшер был?
— Нет, не приходил.
Мелитина Петровна посмотрела на больного, пощупала его голову, пульс и, снова обратясь к женщине, проговорила:
— Насчет покоса ты, Агафья, не беспокойся; я наняла косца, и завтра он явится на работу.
Агафья как стояла, так и упала в ноги Мелитине Петровне.
— Кормилица ты наша… — заголосила Агафья, но Мелитина Петровна не дала докончить. Она быстро подняла женщину на ноги и, объявив ей, что не выносит подобных поклонов, внушила, что кланяться в ноги не следует никогда, ибо таковые поклоны унижают и оскорбляют человеческое достоинство. Тем временем Асклипиодот глаз не сводил с больного, и мороз пробегал по его жилам. И действительно, было от чего содрогнуться. Больной имел вид мертвеца, как будто начинавшего разлагаться. Впалые, закрытые глаза его были окаймлены какими-то черными кругами, посиневшие губы потресканы, стиснутые зубы словно замерли… И ни единого движения, ни единого стона или вздоха… а кругом грязь, вонь, духота, мухи, нужда непреодолимая.
— Да он умрет! — чуть не вскрикнул Асклипиодот, выходя в сопровождении Мелитины Петровны из избы.
— Да, минут через двадцать, — ответила та: — а знаешь ли, чем он болен?
— Чем?
— Тифом.
— И ты не боялась ходить к нему!..
На следующий день Мелитина Петровна опять зашла к Асклипиодоту. Она объявила ему, что крестьянин, у которого они были вчера, умер и что сейчас она была на его выносе, и затем пригласила его в луга, посмотреть, хорошо ли косит траву нанятый ею косец. Идя под руку с Асклипиодотом, она уверяла его, что если бы имела состояние, то по меньшей мере половину разделила бы между бедными. При этом она не без желчи отнеслась к нашей благотворительности вообще и к дамской в особенности. Она рассказала, как в одном большом приволжском городе существует дамский попечительный комитет, который прошлой зимой устроил бал в пользу бедных. Как дамы нашили себе роскошных платьев, причем платье одной, выписанное из Парижа, стоило девятьсот рублей, и как от бала этого в пользу бедных очистилось только шесть рублей! Всех этих дам-патронесс она обругала пустыми, никуда не годными сороками и выразила свое удивление, что общество до сих пор не потеряло веру в столь глупую форму благотворительности.
— А знаешь ли, что на днях Латухин сотворил?
— Какой Латухин?
— Который был управляющим у знаменитого богача Лапина. Описали скот у крестьян за неплатеж податей, а у Латухина было собственных денег тысяч пять, нажитых трудами. Приехали продавать скот, приехал и Латухин, да всю скотину и купил, а на другой день взял да и роздал ее опять крестьянам. Вот это так благотворитель! Не чета вашим князьям да графам, снимающим кабаки у крестьян.
Когда пришли они на луг, Мелитина Петровна осмотрела произведенную косцом работу и, найдя ее крайне небрежною, вышла из себя.
— Помилуй, — рассердилась она: — да разве так косят, посмотри, что у тебя за отава!.. Ведь ты только половину травы скашиваешь; разве так высоко можно косить…
И она решилась не уходить с покоса и лично наблюсти за нанятым косцом. И действительно, вплоть до вечера она пробыла там и добилась-таки хорошей работы.
— Ведь ты не для барина, не для купца косишь, а для своего же брата крестьянина, для сирот его, — говорила она. — Впрочем, — прибавила она: — вы до того все испились и оскотинились, что даже и для себя-то работаете скверно.
И Мелитина Петровна принялась разбирать крестьянское хозяйство и крестьянские порядки данной местности. Асклипиодот слушал и удивлялся, откуда и когда только успела она почерпнуть все эти сведения. Она знала все. Знала крестьянские посевы, количество скота, как крупного, так и мелкого, знала по именам всех бобылей и кулаков, сколько за крестьянами недоимок, как государственных, так земских и общественных, изучила порядки волостного правления, волостных сходов и волостного суда и, изучив все это, удивлялась более всего неразвитости крестьян.
— Ведь вот какие простофили, — проговорила она. — С кабака князя Изюмского общество села Рычей получает в год тысячу двести рублей, а за трактир триста, за базар и лавочки двести пятьдесят рублей, за склад графа Петухова четыреста рублей, итого две тысячи сто пятьдесят рублей; а когда спросила я, куда деваются эти деньги? — никто из них не мог отдать мне отчета. Оказывается, что доход этот они делят между собой поровну, по мелочи и незаметно несут его туда же, откуда он пришел!.. Хороши тоже и эти князья и эти графы, — прибавила она, всплеснув руками, — драпирующиеся в княжеские и графские мантии и скрывающие под ними штофы и косушки! Хороши слуги отечества!.. И чем же лучше они Колупаевых и Деруновых!
XXXI
Раза два Асклипиодот заходил и к Анфисе Ивановне, и оба раза старушка была с ним ласкова, каждый раз оставляла его обедать, а потом, после обеда, угощая сластями, расхваливала Мелитину Петровну.
— Уж такая-то прелестная бабенка, такая-то милая! — говорила она и потом, понизив голос, спрашивала: — Про тришкинский-то процесс слышал?
— Слышал, маменька…
— А! Каково обделала-то! Каково! Ведь со мной обморок сделался, когда мне доложили, что в острог-то меня сажать собирались!.. Часа два без памяти лежала!.. А она, ни слова не говоря, марш к судье и… и все перевернула по-своему!.. Уж такая-то милая!.. А? какова! все по-своему!.. а?.. Я очень рада, что ты подружился с нею…
И потом, пригнувшись к уху Асклипиодота, она прошептала: — Мужу-то ее на войне и руки и ноги оторвало, сам писал… Наверное умрет!.. вот ты и женись… Славная!..
И ласково, с улыбочкой посмотрев на Асклипиодота, — она прибавила:
— Чего улыбаешься… Я не шутя говорю… хочешь, свахой буду… Ты ведь тоже славный… ветрогон только… да ведь это с летами пройдет… Я ведь смолоду тоже немало куролесила, и вот прошло время, и кончено… тю-тю!
— Как же он писал-то, мамашенька, коли ему обе руки оторвало?
— Ах, господи боже мой! Ну, другого попросил! А уж ему не жить… как можно!..
Возвращаясь однажды от Анфисы Ивановны поздно вечером и проходя по базарной площади села Рычей, Асклипиодот заметил небольшую толпу крестьян, сидевших на завалинке кабака.
— Старички, здравствуйте! — крикнул им Асклипиодот, подходя к ним.
— Здорово…
— Что, аль думушку думаете какую?.. головы что-то повесили!
— Повесишь…
— Что, с похмелья чердаки трещат?..
— Трещат, да не с похмелья! — проговорили мужики.
— С чего же это?
— А с того, что вот подушных негде взять… Становой надысь приезжал, всю скотину описал… а вот скоро опять приедет… распродаст все…
— Хорошенько вас, олухов…
— Ну?
— Пробрать вас надо, шкуру бы дудкой спустить…
— За что же это? — загалдели мужики.
— А за то, что ослы вы…
— Что-то ты больно чудно говоришь, Склипион Иваныч! — заметил один из мужиков.
— Не Склипион я, а Асклипиодот! — подхватил последний. — Такой святой был… празднуется он третьего июля, и в этот же знаменитый день умер Иван Скоропадский, гетман малороссийский!.. Вот что, голова с мозгом…
— Тяжелые времена, что и говорить! Спасибо еще, что в нынешнем году хлебец-то радует, а то хоть душиться, так впору, — заметил один из крестьян.
— И все-таки не поправимся! — подхватил другой. — Уж очень задолжали сильно. В прошлом году за землю не оправдались, за нынешний тоже… Скотинушку размотали!.. Начнут подати взыскивать, опосля за землю теребить, ни шиша и не останется…
— А ты не плати! — вскрикнул Асклипиодот.
— Подати-то? — спросили крестьяне.
— И подати не плати…
— Ну уж, брат, от податей-то не отделаешься…
— Еще бы!
— Знамо! Вон летом Свинорыльские тоже заартачились было, так солдат на них выслали целых, две роты… палили в мужиков-то!.. да, спасибо, ружья-то одним порохом заряжены были… Сколько бы народу положили!..
— А за землю-то и подавно платить надоть! — заметил другой: — не будешь платить, так и земли не дадут…
— Еще бы! — проворчал Асклипиодот: — с кашей есть будут!..