Читать интересную книгу Грачевский крокодил. Вторая редакция - Илья Салов

Между тем Асклипиодот кончил курс в училище и за отличные успехи и поведение был награжден похвальным листом. Лист этот отец Иван вставил в рамочку и, полный детской радости (отец радовался больше сына!), повесил лист на стенку своего кабинета, а осенью отвез сына в семинарию, поместив его на хлебы к Жданову. В семинарии, однако, Асклипиодот пошел хуже, начал лениться и отметки получал незавидные.

— Ты что же это? — спрашивал его отец.

Сначала Асклипиодот отмалчивался, затем стал объяснять неудовлетворительность отметок болезнью, а потом прямо уже стал говорить отцу, что учиться ему надоело, что предметы, проходимые в семинарии, нисколько его не интересуют, что преподавание идет вяло, скучно, что преподаватели плохие педагоги, и наговорил столько, что отец Иван даже в изумление пришел и не хотел верить ушам своим.

— А как же мы-то учились! — говорил он. — Как же мы-то те же самые предметы не находили скучными! ты, видно, забыл, что корни ученья горьки, но плоды его сладки.

Но Асклипиодот не ответил ни слова и в продолжение всех летних каникул все-таки ни разу не брал в руки учебников. Отец Иван рассердился на сына, перестал с ним говорить, а когда кончились каникулы, даже не поехал с ним в город, а отправил с работником.

Однако осенью отец Иван получил от Жданова письмо, в котором тот уведомлял его, что Асклипиодот ведет себя из рук вон дурно и что не худо бы ему самому приехать в город и повлиять на сына. Делать было нечего, и отцу Ивану пришлось ехать в город, хотя по-настоящему, вследствие наступивших холодов, следовало бы заняться уборкой пчел в закуту. Приехав в город, отец Иван поспешил с поклонами к семинарскому начальству, но начальство это завалило его жалобами на Асклипиодота. Один жаловался на его заносчивость, другой на насмешки, третий на невнимательность, четвертый на леность, а отец ректор прямо объявил отцу Ивану, что если Асклипиодот не исправится, то он доложит о нем владыке и исключит из семинарии. Отец Иван снова напустился на Асклипиодота, а Асклипиодот, вместо раскаяния, опять-таки стал говорить, что семинария ему надоела, а профессора — люди, не заслуживающие уважения. Он рассказал отцу, как профессора эти держат себя в классе, как ведут дело преподавания, как нелепыми и мелочными придирками отбивают всякую охоту заниматься, как унижают и даже оскорбляют своих слушателей, — взяточничают, подличают, интригуют друг против друга; а затем, перейдя к преподаваемым предметам, принялся утверждать, что предметы эти могут только сделать человека тупым, а нисколько не развить его природные способности. Выслушав все это, отец Иван пришел в такое смущение, что даже не нашелся, что именно ответить сыну. Он только мог сказать, что все это не дело ученика, что разбирать годность и негодность профессоров подлежит начальству, а обязанность ученика учиться, а не рассуждать.

Жаловался также и Жданов на Асклипиодота.

— Помилуйте, терпенья нет! — говорил он. — Две иконы писал я, великомученицу Екатерину и Андрея Первозванного. Иконы были совсем готовы, как вдруг, во время моего отсутствия, он забрался в мою мастерскую и что же сделал? Великомученице Екатерине усы подрисовал, а на Андрея Первозванного, который рисуется всегда лысым, надел шапку какую-то!.. Краски засохли, и мне пришлось сызнова писать иконы!

Была недовольна и Серафима пребыванием в ее доме Асклипиодота.

— Положим, что он брат мне родной, но ведь вы, батюшка, так мало даете на содержание, что нам, наконец, обидно становится, у нас своя семья есть…

Однако кое-как отец Иван уломал дело; всех умаслил, всех упросил, перед некоторыми поподличал, иных задобрил; кое-как упросил сына выбросить из головы дурь и приняться за дело и, покончив все это, поехал домой убирать пчел.

Месяца три прошло благополучно, но только что наступило время ягнения овец, как отцу Ивану опять пришлось скакать в город; на этот раз Жданов писал, что Асклипиодот положительно отбивается от рук, делает дерзости и ему и Серафиме и что ввиду этого он решительно отказывается держать его у себя в доме. Делать было нечего. Отец Иван призвал работника, строго-настрого приказал ночевать в овечьем хлеву, объягнившихся овец вместе с ягнятами переносить в теплую избу, беречь тех и других пуще своего глаза, а сам отправился в город.

— Что это ты делаешь со мной! — кричал он на сына: — намедни, по твоей милости, две колоды пчел пропало, а теперь того и гляди всех ягнят поморозят…

Серафима же встретила отца следующими словами:

— Теперь как будет вам угодно, а держать у себя в доме такого разбойника мы не намерены. Куда хотите, туда и девайте!

Отец Иван накинулся на сына, разругал его и, чтобы отнять у него всякую возможность лениться и повесничать, поместил его к одному профессору, отличавшемуся «субординациею» и державшему в руках не только учеников, но даже и самого ректора с преподавателями. Асклипиодот действительно как будто присмирел и к концу года даже перешел в богословский класс.

Когда Асклипиодот приехал в Рычи на каникулы, то отец Иван не знал даже, как приласкать сына.

— Ты ведь у меня — добрый, хороший, — говорил он, обнимая сына: — я знаю это… только вот ветер у тебя в голове ходит… вот что нехорошо! Но ты исправился, и потому не будем поминать старого, а теперь отдыхай и набирайся силами.

Но отдохнуть Асклипиодоту не пришлось.

Отец Иван простудился, слег в постель, и немного погодя с ним открылась злейшая горячка. Когда фельдшер Нирьют сообщил об этом Асклипиодоту, прибавив, что жизнь старика находится в опасности, то Асклипиодота словно громом поразило. В ту же секунду поскакал он в город, привез с собою доктора и необходимых лекарств, а затем не отходил уже от постели больного отца. Он сидел у его изголовья, не спускал с него глаз, менял компрессы, давал лекарства и следил за каждым малейшим его движением. Стоило, бывало, больному открыть глаза, как Асклипиодот припадал к нему, спрашивал: не нужно ли ему чего-нибудь? Но больной, находившийся в бессознательном состоянии, словно не узнавал сына, и тогда на глазах Асклипиодота навертывались слезы. Целые дни, целые ночи просиживал он у больного, вливал ему в рот лекарства, вливал холодную воду и точно не чувствовал утомления. Мысль, что отец может умереть, приводила его в отчаяние. Асклипиодот послал к сестре нарочного с извещением, что отец умирает, и просил ее приехать; но Серафима сама не приехала, а прислала вместо себя мужа. Однако Жданов оказался плохим помощником Асклипиодоту; даже, напротив, чуть было не испортил все дело лечения. Оказалось, что всякий раз, как только больной приходил в себя, так Жданов начинал намекать ему о духовном завещании, и что не худо бы было ему самому распорядиться своим состоянием и вспомнить про дочь. Все эдо кончилось тем, что Асклипиодот, подслушавший как-то подобный разговор, выгнал Жданова вон из дома, а сестре написал ругательное письмо. Только одна старуха Веденевна была настоящею помощницею Асклипиодоту и, подобно ему, ухаживала за больным. Наконец сильная натура отца Ивана преодолела болезнь; он стал поправляться, и Асклипиодот вздохнул свободнее. К концу каникул отец Иван был уже на ногах и снова принялся за обычные свои занятия.

Наконец пришло время отправлять сына в город. Отец Иван крепко обнял Асклипиодота, прильнул губами к его лбу, и слезы градом полились из глаз его. «Спасибо, брат, спасибо!» — проговорил он.

Он отправил сына с работником, а строгому профессору послал в подарок кадушечку сотового меду, большую банку соленых груздочков и сколько-то денег в конверте. Отец Иван проводил сына за околицу, снова расплакался там, а когда Асклипиодот сел в тарантас и поехал, долго провожал его взором, и только тогда, когда тарантас скрылся из вида, он отправился домой.

XXVII

Проводив сына, отец Иван принялся за молотьбу. Гумно его было заставлено скирдами, и необходимо было торопиться, чтобы за «вёдро» обмолотить весь этот хлеб. Погода стояла превосходная, молотьба шла дружно, споро, и не прошло двух недель, как весь хлеб был обмолочен, перевеян и ссыпан в амбары. Налетел даже купец какой-то с предложением купить рожь и ячмень, но отец Иван не продал ни зерна.

Пошли дожди, и старик принялся за посев озимого, а отсеявшись, в виду наступавших конских ярмарок, необходимо было позаботиться о подготовке лошадей. Сверх того, с наступлением осени и дождливой погоды по деревням пошли свадьбы, а одновременно со свадьбами появился дифтерит и скарлатина. Отец Иван с ног сбился! То надо было «Исайя ликуй» петь, то «со святыми упокой!» А там, на конюшне, откормленные кони все станки разбили! Так отец Иван и метался между церковью, кладбищем и конюшней. Идет, например, впереди гроба и «святый боже» поет, а минут через двадцать, глядишь, уж он верхом на дрожках по выгону лупит! Конь бежит на славу, шея дугой, хвост на отлете, а навстречу наезднику целый эскадрон верховых мужиков и несколько троек с бубенчиками, колокольчиками… Это свадьба! «Батюшка! верни назад!» — кричат поезжане, и отец Иван поворачивает коня, снимает куртку, облачается в парчовую ризу, а немного погодя обводил уже вокруг налоя жениха и невесту и вместе с дьячками пел: «Исайя ликуй!» И так изо дня в день!.. В такую-то именно горячую пору, когда отцу Ивану приходилось чуть не на части разрываться, он опять получил письмо из города, и на этот раз уже не от Жданова, а от того самого профессора, у которого жил Асклипиодот. В письме этом профессор извещал его, что Асклипиодота он выгнал вон, ибо не желает держать «змею» у себя в доме. Отец Иван так и ахнул! Как тут быть?! С одной стороны свадьбы, с другой — конская ярмарка, а с третьей — выгнанный сын! Однако на этот раз отец Иван думал недолго. Он пригласил к себе какого-то заштатного священника, поручил ему исполнение всех треб, а сам поскакал в город. В городе он узнал, что причиною изгнания Асклипиодота была молоденькая жена профессора, по имени Валентина Петровна. Валентина Петровна до того увлеклась молодым богословом, что всякий раз, как только старого мужа не было дома, являлась в комнату Асклипиодота и просиживала с ним по целым часам. Это было замечено профессором, и вот однажды, поймав жену на месте преступления, он выгнал вон любовника. Известие это так ошеломило отца Ивана, что он окончательно растерялся и не знал, что ему делать. Спасибо, Жданов надоумил его, посоветовав нанять для Асклипиодота квартиру. Так отец Иван и сделал. У какой-то старой дьячихи он снял одну комнату и поместил в ней Асклипиодота.