— Очень просто! — крикнул отец Иван, продолжая шагать из угла в угол: — очень просто! Вместо двухсот отдал ему шестьсот и взял от него заявление, что деньги нашлись и что обвинение он берет назад.
— Неужели шестьсот?
— Кроме неоднократных обедов и угощений!.. И все-таки дело не кончилось!
— Как же это? -
— Говорят, что обвинение должно быть разобрано… Завтра к становому поеду, с ним посоветуюсь…
— А вы-то, батюшка, простите, что ли, меня! — чуть не вскрикнул Асклипиодот.
Но отец Ивам ничего не ответил, да и не мог, ибо в это самое время в комнату вошла Веденевна с подносом, на котором стояло два стакана чаю и граненый графинчик с ямайским ромом.
— На-ка, покушай-ка, может и отойдет немного хворь-то твоя, как чайку-то с ромком выпьешь! — проговорила старуха.
Отец Иван выпил несколько стаканов, и если хворь его не прошла от чаю, то расположение его духа значительно изменилось. Он сделался видимо добрее, разговорчивее и даже рассказал старухе, как осматривал он царь-пушку и как лазил на Ивана Великого. А когда, напившись чаю и осмотрев все свое хозяйство, своих лошадей, пригнанных овец и коров, и найдя все в надлежащем порядке, возвратился снова домой, то отец Иван и подавно повеселел. Асклипиодот воспользовался этой минутой и, подсев к отцу, проговорил:
— А у нас здесь новость, батюшка!
— Какая это?
— Общество составилось…
— Уже не трезвости ли? — спросил отец Иван.
— Нет-с. «Общество ревнителей к пополнению естественной истории вообще и к поимке грачевского крокодила в особенности».
— Ты-то чем же в этом обществе?
— Я - ничем.
— Напрасно. Кто же устроил это общество?
— Знаменский. Все бреднями по реке бродят. Сегодня я посылал к ним за рыбой; целое ведро окуней принесли. Не прикажете ли уху сварить?
Отец Иван рассмеялся даже.
— А крокодила-то поймали? — спросил он.
— Теперь уже два оказывается.
— Как два?
— Двух видели, самца и самку, в саду Анфисы Ивановны. Все эти дни яйца искали; всю малину и всю смородину поломали.
Отец Иван рассмеялся снова.
После ужина, за которым была подана между прочим и уха из окуней, присланных «Обществом ревнителей», отец Иван повеселел окончательно. Прощаясь с сыном, он поцеловал его в голову и перекрестил, а немного погодя, утомленный дорогой, заснул богатырским сном.
Однако часов в семь утра он был уже на ногах и, снова обойдя, все свое хозяйство, приказал работнику заложить тележку, с тем, чтобы после чаю ехать к становому. Так он и сделал, и часов в девять утра отец Иван катил уже на своей лихой парочке по дороге, ведущей к становому.
XXXIII
Становой Дуботолков принял отца Ивана чуть не с распростертыми объятиями. Он был в самом веселом расположении духа. Угрюмое и нахмуренное лицо его сияло довольством, толстые губы весело улыбались, а вечно сердитые глаза блестели каким-то самым добродушным блеском. Завидев отца Ивана, он даже выбежал на крыльцо и заранее растопырил руки для объятий.
— Говори: слава богу! — крикнул он.
Отец Иван вылез из тележки, и в ту же минуту почувствовал себя в могучих объятиях станового.
— Говори: слава богу.
— Да что такое?
— Говори…
— Ты объясни прежде.
— Не отстану! — говори…
— Говори, говори! — передразнил его отец Иван, однако тут же исполнил желание станового.
— А теперь пойдем в кабинет, и я тебе все расскажу…
И, схватив отца Ивана за руку, он потащил его в дом. Когда они очутились в кабинете, становой усадил своего бывшего коллегу в кресло, уселся рядом с ним и, пригнувшись к уху, прошептал едва слышно:
— Наклевываются!
— Кто? — спросил отец Иван.
— Они.
— Да кто они-то?
— За кого награды-то выдают!
И, вдруг вскочив со стула, он ринулся к письменному столу, торопливо отпер ящик и, вынув какую-то брошюрку, торжественно поднял ее кверху.
— Вот она! вот она! — шептал он, захлебываясь: — вот она, матушка! вот она, родимая!..
И, поднеся брошюрку чуть не под нос отцу Ивану, прибавил:
— Прочти-ка!
Отец Иван прищурил глаза, прочитал заглавие и остолбенел.
— Каково!
— Откуда же это? — спросил отец Иван.
— Бог послал!
— Ты шутишь все…
— Нет, не шучу, брат!
И, снова понизив голос, прибавил:
— А коли проявились у нас эти книжонки, значит, проявились и они. Теперь у меня сыщики по всему стану рассыпаны! Кишат как муравьи в муравейнике, как гончие собаки по лесу, как пчелы в улье… по деревням, по селам, по хуторам, по базарам, по трактирам, по церквам даже — всюду рассыпались!
А отец Иван сидел задумавшись, опустя голову, и словно не слушал расходившегося станового.
— Вот это так дело! — восклицал между тем становой, потирая руки.
— Однако ты все-таки не сообщил мне: откуда же именно добыл ты эту книжонку? — спросил, наконец, отец Иван.
— В Путилове, братец, в селе Путилове, на базаре.
— Как! продавали? — чуть не вскрикнул батюшка. А становой подскочил к нему и, закрыв ему рот ладонью, прошептал:
— Что ты, с ума спятил! Тише!
— Да ведь здесь же нет никого.
— А окна, а двери, а ты, а я! Теперь я самого себя боюсь. Ложусь спать, так все двери запираю, все окна закупориваю — чтобы во сне не сбрехнуть!.. Запирай и ты.
— На кого же подозрение-то падает?
— Пока ни на кого еще!.. Брошюрка, братец ты мой, была подброшена во время базара на площадь и поднята одним мужиком. Мужик был неграмотный, встретился ему писарь волостной, он и показал ему книжонку, а писарь как прочитал, так в ту же секунду ко мне. Теперь оба они, и мужик и писарь, под арестом сидят, под строжайшим караулом!
— Их-то за что же?
— А чтобы не разболтали!
И, переменив тон, прибавил:
— Позавтракаю, я тотчас в Путилово…
— Зачем?
— Причуивать, разнюхивать… Уж я донес и прокурору, и исправнику, и жандармскому…
— Да, грустно, — заметил отец Иван. — Ведь Путилово-то всего в пяти верстах от Рычей… Однако, — прибавил он, немного помолчав и поднимая опущенную голову: — у всякого свои заботы! У тебя свои, а у меня свои! Ведь я по делу к тебе приехал…
— Ах, да! — вскрикнул становой, ударив себя по лбу. — Про тебя-то я забыл совсем! Ну что, съездил в Москву-то?
— Съездил!
— Что же, удачно?
— В том-то и дело, что не совсем…
— Почему же?
— Не знаю. Скворцов взял с меня деньги, подписал составленное тобою заявление к мировому, а мировой не принимает его в резон…
— Как так! ведь в заявлении сказано же, что деньги нашлись, что подозрение, падавшее на твоего сына, не имеет основания, и что Скворцов, наконец, просит о прекращении дела.
— Да, все это сказано!.. Скворцов даже лично к мировому ездил, а мировой говорит, что все-таки дело без разбора нельзя покончить, что заявление необходимо проверить на суде, ибо дело это не гражданское, а уголовное.
Становой задумался, прошелся раза два по комнате и затем, остановившись, проговорил:
— А ведь пожалуй что и так! Как же быть-то?
— Иными путями хочу! — проговорил отец Иван.
— А именно?.
— Оказывается, что судья родной брат нашему прокурору.
— Ну?
— Хочу его просить, чтобы он замолвил за меня словечко.
— А ты знаком с ним?
— С ним-то я незнаком, но ведь он друг и приятель предводителя… Так вот я и хочу ехать к Анфисе Ивановне и попросить ее переговорить с предводителем, кстати теперь он у себя в имении живет. Предводитель, конечно, уважит старуху и не откажется повлиять на прокурора, а прокурор на брата. Вот я и приехал с тобой посоветоваться! Одобришь ли ты мой план?
Становой хотел было ответить что-то, но, услыхав в соседней комнате стук ножей и тарелок и звон стеклянной посуды, подхватил отца Ивана под руку и проговорил:
— Чу! завтрак подали! Пойдем-ка выпьем да закусим!.. Авось за завтраком-то лучше придумаем, как быть и что делать.
И оба они оставили кабинет и перешли в залу. Завтрак был действительно подан. Становой «долбанул» квасной стакан водки, отец Иван две рюмки, и приятели принялись за еду.
— Эй, ты, рыло свиное! — крикнул вдруг становой, обращаясь к двери. Дверь мгновенно распахнулась, и в ней показался рассыльный. Словно кукушка на часах, выскочил он и стал как вкопанный. — Лошадей закладывают?
— Так точно, вашескородие.
— Хорек едет?
— Так точно, вашескородие.
— Скажи, чтобы поскорей запрягали.
— Слушаю, вашескородие.
— А теперь исчезни!..
Рассыльный исчез опять-таки как исчезает кукушка, а отец Иван и становой принялись за еду и за обсуждение Асклипиодотовского дела. К концу завтрака они порешили, что так как ни в одном серьезном деле невозможно обойтись без барыни, то и в данном случае следует ехать к Анфисе Ивановне и просить ее содействия. В это самое время у крыльца послышался стук подъехавшего экипажа, звон колокольчиков, громыхание бубенцов, и становой, заглянув в окно, вскрикнул: