юная жрица смерти сообщила, что умеет эротично скалить клыки.
— Хотите, сексуально оскалюсь? — спросила она. Я сказал, что было бы очень интересно увидеть.
Юная жрица смерти подняла верхнюю губу и продемонстрировала клык, острый и изящный, придавший ей пробирающий до мурашек кошачье-вампирский шарм. Правда, второй клык был куда менее ярко выражен, мне даже показалось, что он был немного обломан, но такой занятный контраст завораживал еще сильнее.
Юная жрица смерти завершила демонстрацию, я сказал, что у нее здорово выходит. Она польщенно улыбнулась, пустив мою кровь по какому-то неведомому руслу.
Автобус наконец распахнул двери; подруга-строитель обняла всех, включая меня, и уехала. Дальше мы пошли втроем. Подруги продолжили рассказывать про свою жизнь и о небольших переменах, которых им немного не хватало. Я не постеснялся признаться, что до сих пор живу не один и тоже хотел бы это поменять. И без того слегка пьянящий воздух потеплел, пропитанный духом триединого братства. Юная жрица смерти поинтересовалась, как я отношусь к тактильным отношениям. Поскольку чаще всего окружающий мир меня не трогал, я ответил, что вполне нормально. Подруга в шапке со шнурками шла слева, я — справа, поэтому перестраиваться нам не пришлось. Юная жрица смерти взяла меня под руку точно так же, как и подругу в шапке со шнурками, и мы пошли дальше, скрепив триединое братство уже официально. Я вспомнил, что не совсем понимаю, куда именно мы идем. Подруги объяснили, что наш ориентир — памятник двум бородатым созидателям нашей великой культуры.
Речь зашла об искусстве. Юная жрица смерти поведала о тонкостях воссоздания обликов людей на каменных плитах; подруга в шапке с висящими кисточками не могла похвастаться столь высокой востребованностью ее таланта, но по мере сил тоже пыталась найти ему применение, чтобы снизить зависимость от вещей, удерживавших ее в настоящем. От рисования перешли к татуировкам. Я объяснил, что не хочу раскрашивать свое тело принципиально, потому что опасаюсь неоправданных и незаслуженных статусов. Юная жрица смерти призналась, что была бы не против изобразить на себе одного слегка канувшего в прошлое молодежного исполнителя, держащего в руках кошку. Я поддержал затею, поскольку тоже в целом уважал этого культурного деятеля.
Впереди замаячила небольшая площадь, посреди которой возвышался памятник бородатым творцам. Подвал, в который мы собирались спуститься, был мне совершенно не знаком, что я также посчитал доброй вестью — ушедший вечер и только что начавшаяся ночь почти целиком состояли из незнакомых вещей. Бородатые творцы проводили нас до входа в подвал по-отечески заботливыми взглядами. В подвале было людно, немного душно и уютно. Сразу у входа мне встретился один малозначительный знакомый, с которым мы когда-то работали вместе несколько дней. Подруги пошли к стойке выбирать наполнение для продолжения нашей прогулки, я подошел к малозначительному знакомому и поздоровался, в этот раз я был рад его видеть. Знакомый спросил, какие судьбы привели меня в это уютное пристанище; я ответил, что был на одном мероприятии, он понял, на каком именно; я поинтересовался, не было ли там и его, он ответил, что нет, ему и так было хорошо. Мы пожелали друг другу всего самого искреннего, и я вернулся к подругам, которые рассматривали холодильники и надписи на темной доске, разъяснявшие содержание холодильников. Очередь у стойки ослабла, и вскоре мы засунули несколько холодных жестяных банок вперемешку с парой стеклянных бутылок в рюкзак подруги в шапке со шнурками, который оказался весьма кстати — свой я с собой не взял. Выбравшись из подвала, мы с упоением втянули прохладу ночного воздуха, который как будто похорошел, пока нас не было. Я сказал, что мог без проблем угостить всех в честь знакомства, да и вообще просто так, но юная жрица смерти ответила, что обычно не позволяет никому ей угождать, если она сама в состоянии; я выразил искреннее уважение ее позиции. Подруги сказали, что мы можем пойти к ним в студию и побыть там; мы снова пошли.
Ставший ночью вечер не расходился со своим высшим замыслом; мы шли по знакомым мне улицам, но все равно как будто по каким-то другим. Подруги спросили, где я работаю; я ответил, что продаю инструменты, их это развеселило. Оказалось, что у них был один знакомый, то ли латыш, то ли эстонец, который тоже продавал инструменты. Я с немного неловкой улыбкой заверил подруг, что я не эстонец и не латыш. Мы шли дальше, уже никого не встречая.
Вскоре показался дом, в котором находилась загадочная студия. Я не был уверен, что когда-либо проходил мимо него. Юная жрица смерти стала рассказывать про какого-то другого знакомого, который был ощутимо старше ее, но до меня все равно не дотянул. Их отношения были немного странными; она порой тратила деньги на такси, чтобы он мог от нее уехать. Могильная художница объяснила, что со знакомым их объединяет периодическая половая связь; мое сердце слегка качнулось, но я постарался сделать вид, что известие меня ничем не задело, тем более из продолжения рассказа стало ясно, что это было не принципиальное заявление. Обойдя дом, мы вошли в подъезд; искомая дверь оказалась на первом этаже. Вынимая ключи, подруги стал гадать, был ли кто-нибудь на месте или мы окажемся одни втроем. Дверь открылась, и мы вошли.
Студия оказалась в целом обычной квартирой с некоторыми особенностями. Подруги позвали кого-то по имени и предположили, что этот кто-то находится в туалете, который был прямо напротив входной двери. Мы стали раздеваться; пол в студии был немного грязным, поэтому мне выдали резиновые тапки. Только разуваясь, я обратил внимание на ботинки подруг, они были примерно как у тех канувших в реку времени задорных молодых парней, которые появлялись на свет с пылкой мечтой сделать его немного чище. Мои летне-весенние кроссовки смотрелись на общем фоне весьма странно, с явным намеком на то, что я живу слишком долго.
Раздевшись, мы вошли в длинную просторную комнату. В самой середине стоял длинный стол, собранный из двух коротких, на нем лежал чей-то ноутбук и еще какие-то малозначительные вещи; на одной стене висела белая доска, какие в прогрессивных учебных заведениях однажды стали вешать вместо коричневых, другую стену украшали полки с солидным количеством книг, большинство авторов и названий оказались мне не знакомы. Справа и слева от дверного косяка висели плакаты, украшенные большим количеством зеленого цвета и какими-то мирными то ли слоганами, то ли лозунгами; подруги объяснили мне, что студия была офисом волонтерской природоохранной организации, членами которой они сами являлись. В углу студии была кухонная панель