не нужное. Оно находилось за полуразрушенным зданием, в котором когда-то что-то хранилось. Солнце светило щедро, почти любя. Небо пока еще было ярко-синим, но рядовой предполагал, что сегодня вечером оно изумительно покраснеет. Обойдя полуразрушенное здание, рядовой увидел скрывшиеся за ним каменные плиты, торчащие из песка. Их было совсем немного. Рядовой пошел вдоль жидких рядов всеми забытых изваяний, застывших в память о какой-то странной и пока еще несистематизированной учеными умами эпохе. Сердце его вдруг тревожно забилось; замедлив шаг, он пошел дальше и вскоре оказался у хорошо знакомой насыпи.
Насыпь была утрамбована на скорую руку и больше походила на детскую песочницу странной формы, в которой больше никто не играл. Рядовой подошел к изножью насыпи и посмотрел на каменную плиту. Плита была совершено безликой, поскольку под насыпью покоился тот, чьи родственники не захотели возвращения тела на родину. Рядовой наклонился и коснулся насыпи. Слой перемешанной с песком земли не помешал рядовому ощутить никуда не пропавшую мощь погребенного, его спокойное, могучее тепло. Рядовой отнял руку от насыпи и прижал ее к груди. Потом выпрямился и взглянул на подножие прямоугольного камня. Рядовой смотрел на утрамбованный песок, и ему казалось, что кто-то тоже смотрит на него оттуда, ни в чем не виня.
Когда поднявшаяся в груди волна улеглась, рядовой развернулся и подошел к соседней насыпи, тоже безымянной. Лежавший здесь пожелал в случае своей смерти оказаться по соседству с первой насыпью, что и случилось совсем скоро. В изголовье, перед каменной плитой лежала армейская каска с надписью в том месте, которое когда-то надежно закрывало висок лежавшего под насыпью от всего озлобленного на него мира. Рядовой присел на корточки, коснулся плохо утрамбованного бугра, усмехнулся, о чем-то вспомнив, потом подумал и впечатал в затвердевший песок обе свои растопыренные ладони, после чего обошел насыпь и нагнулся к армейской каске, чтобы прочитать написанные на ней уже знакомые слова.
«Мы — перхоть у Бога на залупе».
Рядовой осторожно поднял каску одной рукой, а другой извлек из кармана пачку невыносимо пахнущих, наверняка кустарно изготовленных сигарет. Положив пачку в изголовье насыпи, рядовой так же аккуратно накрыл ее каской. Ему показалось, что стальная полусфера незримо преобразилась, обнаружив под собой что-то еще, помимо пустоты. Рядовой накрыл каску ладонью, потом тихонько постучал по ней на прощание и пошел дальше, к третьему, последнему из интересовавших его бугров.
Третий бугор был с самого края. Рядовой сам не понял, как нашел его в первый раз, но теперь безошибочно различил какую-то странную ауру, оградившую насыпь. Бугор появился здесь в один день вместе с первой насыпью. Рядовой подошел к бугру, слепо взглянул на безымянную плиту, потом шагнул вперед, с усилием раздавив песок. Он не знал, как тщательно засыпали здесь ямы, но ему совсем не страшно было ощутить под подошвами что-нибудь помимо смешанных друг с другом земных пород. Потоптавшись на одном месте, рядовой сделал еще один шаг, подойдя совсем близко к каменной плите. Ему показалось, что он чует смрад, никак не связанный с разложением и другими природными процессами.
Задрав голову вверх, рядовой всмотрелся в небесную синеву. Она была необычайно далеко, как всегда, и рядовой в очередной раз не смог понять, было за ней что-нибудь или нет. Расслабив ремень, рядовой задумчиво всмотрелся в песок под своими ногами; затем он расстегнул ширинку и полностью отдался процессу избавления от всего тяготящего. На утрамбованном песке стала возникать причудливая завитушка; рядовой двинул рукой сначала вправо, затем вперед и влево, и из завитушки вырос мудреный иероглиф, значение которого он недавно узнал у местного переводчика. Иероглиф вышел таким строгим, будто его перенесли на насыпь со страницы книги обо всем. Значение следующего иероглифа рядовой помнил плохо, но это не помешало ему взяться и за него.
Когда второй иероглиф был почти готов, рядовой ощутил легкое дуновение. Слегка обернувшись назад, он понял, что ветер набирает силу.
Улыбнувшись еще неокрепшему ветру, рядовой продолжил излагать на насыпи свои полудетские помыслы, солнце бережно подсвечивало ему, чтобы твердости его намерений не помешала какая-нибудь тень. Ветер становился сильнее, грозясь рано или поздно стереть все невечное, но рядовой знал, что любую бурю сменяет затишье.