— Добро сгубить нас может, грех — спасти, — обдавая кожу горячим дыханием, читает он в слух цитату Шекспира, выведенную готическим шрифтом.
Ту, которую я набил в день своего восемнадцатилетия, для того чтобы помнить поганую правду: мерзкие и продажные ублюдки всегда будут пробиваться наверх, а хорошие люди никогда не получат заслуженных почестей.
Уж мне ли не знать. Я лично видел эту неприглядную правду. И, к своему стыду, воплотил ее в жизнь.
Ривер покусывает слово «грех», и, Боже… реакцию моей плоти можно назвать именно так.
Грешной.
От его прикосновений покалывает каждый дюйм моей кожи. Даже там, где Ривер не касался. С каждым взмахом его языка и покусыванием зубов, по венам струятся огонь и лед, и разум замирает от эйфории.
Удовольствие, которое вызывает агонию и отвращение к самому себе.
Господи, я умер и попал прямо в ад.
Двигаясь вниз от моего пупка, Ривер скользит губами по тонкой дорожке, ведущей обратно к моей умоляющей о внимании эрекции.
— А я-то думал, что не нравлюсь тебе, — смеется Леннокс мне в лицо. Его голос хриплый и пронизан желанием.
— А ты и не нравишься, — бормочу я сквозь стиснутые зубы, взывая к здравомыслию своей плоти. Но у моего члена свой собственный разум, и он твердо стоит на том, чтобы очутиться во рту у Ривера. Тело продолжает меня предавать, пульсируя и отчаянно желая получить освобождение, когда Леннокс касается моей промежности, а затем смыкает пальцы на члене.
— Хм, твоя реакция говорит об обратном.
А потом самым восхитительным образом его рот обволакивает мою плоть. Не припомню, чтобы чье-то прикосновение так действовало на мои нервные окончания, что казалось, будто те горят.
Его рот… сведет меня с ума.
Я неосознанно закрываю глаза, когда Ривер вбирает меня глубоко в свое горло. Он не нежен и не стесняется того, как прикасается, сосет и трахает меня своим ртом, двигаясь быстрее и увереннее, чем любой другой, кто был со мной.
Кроме одного.
И когда я снова открываю глаза, на меня смотрят не бирюзовые глубины Ривера, а два шоколадных озера, которые я презираю.
Мои губы кривятся в оскале, когда я смотрю, как с каждым движением бедер моя длина исчезает в его горле, но он ни на мгновение не отрывает от меня своего взгляда. Как будто не хочет пропустить ни секунды.
Мои пальцы взлетают к темно-русой макушке, путаясь в прядях, пока я изо всех сил пытаюсь ухватиться за них получше. Вцепившись в волосы парня, я начинаю двигать бедрами, попадая в стенку горла с каждым размеренным толчком. В уголках его глаз собираются слезы, но он, по-прежнему, пристально на меня смотрит.
Опусти взгляд, мать твою. Отведи его.
Но он не сдается, и неважно с какой силой и скоростью я трахаю его рот, притягивая руками все ближе и в то же время толкаясь в горло. Он обхватывает рукой мои яички и нежно разминает их в ладони, оттягивая в нужные моменты, когда мой член находится в самой глубине, чтобы я увидел звезды.
Но тут происходит нечто странное.
Его глаза на долю секунды меняют цвет с коричневого на голубой, а потом… закрываются. Парень смыкает веки, отпуская мой член и двигаясь ниже, прежде чем вобрать в рот одно из яичек.
Раньше он никогда так не делал.
Пальцы нежно касаются внутренней стороны моего бедра. В легкой дразнящей ласке его язык кружит вокруг моей мошонки, облизывая и посасывая так, будто это последнее, что парень делает в жизни. При мысли о том, что это больше не повторится, с моих губ срывается стон.
Потому что так и будет. Это последний раз.
Когда его рот отрывается от моих яиц, я снова издаю стон.
Черт бы его побрал за то, что мне сейчас так хорошо.
Я ощущаю, как язык парня прокладывает ленивую дорожку по моей промежности, прежде чем скользнуть вниз по внутренней стороне бедра.
К моему бесконечному кошмару добавляется новая деталь:
— У меня такое чувство, что тебе нравится, когда ласкают твои яички, детка, — бормочет он, но голос звучит так же странно, как и слова. Недостаточно низкий и не наполнен воспоминаниями о словесных перепалках. К тому же он никогда со мной не заговаривал. По крайней мере, до этого момента. — Уверен, что с пальцем внутри тебе бы понравилось больше. Или, может, ты предпочел бы язык?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Мои глаза распахиваются, ошеломленные и растерянные. Я замечаю каштановую макушку. Аквамариновые глаза Ривера на мгновение встречаются с моим взглядом, прежде чем закрыться, когда тот снова обхватывает губами длину.
Ривер.
Я вздрагиваю не только от удовольствия, которое дарит мне его рот, но и от облегчения.
Слава богу. Это всего лишь Ривер.
Черт. Погодите. Нет.
Чертов Ривер.
Все это время… был только он.
Меня накрывает головокружительное унижение, потому что, черт возьми, я просто… он… и я…
Нужно остановить Ривера, пока все не зашло слишком далеко — дальше, чем уже случилось, но мой разум не позволяет сформулировать мысль после экстаза, который дарит его рот.
Мои пальцы скользят по каштановым волосам в попытке оторвать парня от себя. Но ничего не получается. Он мне не позволяет. Просто продолжает обрабатывать меня своим языком, который хлещет в ответ на мои самые жестокие оскорбления. Своими губами, которые ухмыляются каждый раз, когда Ривер понимает, что загнал меня в угол.
Именно туда, где хочет видеть.
Вот и сейчас, словно почувствовав мои мысли, парень снова открывает глаза.
Синие, как океан. Не карие.
Не. Карие.
Завороженный, я наблюдаю, как, не сводя с меня глаз, он скользит вверх и вниз по моей длине. От этого вида — эрекции, между его розовыми губами, и пристального взгляда, который касается моей души — я еле сдерживаюсь, чтобы не пролиться в его рот.
— А тебе идет… когда ты стоишь передо мной на коленях… — двигая бедрами, я толкаюсь в его горло, вынуждая принять меня еще глубже.
Своими пальцами, все еще запутанных в его волосах, я хватаюсь за пряди и крепко удерживаю его голову, в очередной раз толкаясь в горло.
И на этот раз я вижу Ривера.
Только его.
Он позволяет мне взять на себя контроль, которого я жаждал с самого начала, и со мной что-то происходит.
Во мне разгорается огонь, которого я никогда раньше не чувствовал, пылающий ярче солнца и пожирающий меня изнутри. Это опасное напряжение грозит обуглить каждый дюйм моего идеально выстроенного фасада безразличия.
Потому что, как бы мне ни претила эта мысль, я неравнодушен к Риверу. Между нами гудит мощная связь, напоминающая кипящую лаву. И нужно быть глухим и слепым, чтобы ее не чувствовать.
Но, это не значит, что я должен быть в восторге.
Ривер издает низкий стон — мой член погружается глубоко в его горло, так глубоко, что, клянусь, вижу движение за его кадыком. Он ловит мой взгляд, когда практически заглатывает длину целиком, и я проливаюсь в его горло, прежде чем могу себя остановить.
Ривер продолжает сосать мой член и кружить по нему языком, пока я всхлипываю, распыляя самый долгий оргазм в своей жизни. А он все лижет меня так, будто я чертов леденец, не прекращая свои нападки, пока мне не удается отпустить его волосы.
Осознавая, что высосал меня досуха, Ривер откидывается на пятки и смотрит на меня пристальным взглядом. Его грудь вздымается, пока он пытается выровнять дыхание. Между нами витают невысказанные слова, из которых наиболее походящей является фраза «это больше не повторится». Говорю я себе мысленно, но мои губы не могут произнести ни слова. Все, на что я способен, это стоять с отрытым ртом, уставившись на крошечное пятнышко спермы в уголке губ Ривера.
Он высовывает язык, чтобы облизнуть их, и, должно быть, ощущает ее вкус, потому что касается уголка большим пальцем и стирает пятнышко, прежде чем поднести подушечку к лицу, чтобы взглянуть на влагу молочного оттенка.