Ривер протягивает руку, убавляя громкость радио и позволяя «Like A Nightmare» Deadset Society мягко раствориться на заднем плане.
— Мой отец… — начинает он, глубоко вздыхая и поворачиваясь в мою сторону. — Ему было трудно принять мой каминг-аут. А поскольку чаще всего меня привлекали парни, все стало еще хуже. — Его взгляд отрывается от колен, и он смотрит на меня с мольбой в глазах.
Что ему от меня нужно? Понятия не имею.
Чтобы я выслушал? Понял его? Принял таким, какой он есть?
— Леннокс, я не хочу выслушивать истории о том, как все узнали, что ты теперь разноцветный, — рычу я себе под нос. Но, глядя на то, как Ривер морщится, тут же жалею о своих словах.
И всё же… какого хрена?
Почему из всех людей, он решил, что должен поделиться этим именно со мной?
Один хреновый День Благодарения с его семьей и общая ненависть к отвратительному папаше не делают из нас друзей.
Тяжело сглотнув, я прерываю зрительный контакт и тереблю дверную ручку. Я закипаю от того, насколько неловко мне сидеть в этой машине.
Ривер издает тревожный смешок, и я бросаю на него взгляд. Он снимает свою кепку и проводит пальцами по волосам, прежде чем надеть ту обратно. Больше похоже на нервное, если честно. Конечно, я видел Ривера взволнованным, но никогда до такой степени. Даже на футбольном поле или в раздевалке перед игрой он не такой нервный.
Я вспоминаю первую игру в сезоне — то, как Ривер сидел, постукивая ладонью по колену в такт своей любимой песне недели, и ловлю себя на том, что наблюдаю, как он дергает рукой, на мгновение задумываясь о том, какая песня звучит в его голове на этот раз.
Наверное, опять Beartooth.
— Что за песня? — шепчу я, прежде чем успеваю себя остановить, и перевожу взгляд с улицы на лицо Ривера.
Он смотрит на свою руку на колене, подсознательно постукивая легкими движениями.
— «Hated17» Beartooth, — тихо произносит Леннокс через мгновение.
Кто бы сомневался.
И я ненавижу то, что столько о нем знаю. Что думаю о том, как бы его утешить.
Черт бы меня побрал, но это все, что сейчас нужно Риверу. Я ясно вижу это по его лицу.
— Прости, — шепчу я, чувствуя, как во мне поднимается чувство вины. — Если тебе нужно выговориться, ты можешь это сделать. Не могу сказать, что я хороший слушатель, но… — я обрываю себя, взглянув на Ривера.
Он кивает мне и благодарно улыбается, прежде чем продолжить:
— В тот вечер они с мамой поссорились, пока я сидел в своей комнате. Оба кричали друг на друга, и моя мать сказала ему, что тоже не была довольна моим заявлением, но они все еще мои родители. Она сказала ему, что если он не может смириться, то пусть убирается ко всем чертям. Очевидно, отец был настолько взбешен, что последовал её совету. — В глазах Ривера стоят слезы, когда он качает головой, снова разглядывая свои руки. — Потом отец поднялся ко мне в комнату и когда посмотрел на меня, я понял, что будет только хуже. Он отчитывал меня, кричал. Даже имел наглость попросить, чтобы я вел себя, как натурал, пока не уеду в колледж. Когда я сказал ему, что не могу притворяться тем, кем не являюсь, кем-то, с кем он мог бы жить, отец собрал вещи и ушел… Просто взял и ушел. — Ривер откашливается, фокусируя взгляд на ветровом стекле. — Не прошло и недели, как он съехал и подал на развод. Мне было так плохо. Не думаю, что это чувство когда-нибудь исчезнет.
Мой пульс учащается, когда его откровение проникает внутрь, заживо сжигая меня изнутри. Я знаком с этими чувствами больше, чем готов признать.
Собственные родственники могут быть худшими мерзавцами на свете.
Особенно когда просят о том, чтобы ты никому ни о чем не рассказывал.
Конечно же, обстоятельства бывают разными.
Но я слишком хорошо знаю, что сейчас чувствует Ривер.
— Он приезжает на еженедельные обеды, и мы проводим все наши каникулы вместе, что, наверное, еще хуже. Отцу нравится чувствовать, что он все еще контролирует нас троих. И меня больше всех. — Ривер вздыхает и облизывает губы, прежде чем покачать головой: — Я никогда никому об этом не говорил, кроме Тейлора, — шепчет он, заканчивая свои мысли, прежде чем встретиться со мной взглядом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
В словах Ривера я слышу правду. Она покрыта глянцевым блеском, и мое холодное мертвое сердце и в самом деле за него болит.
С его стороны глупо рассказывать мне такое — своему заклятому врагу. Количество информации астрономических размеров, если я когда-нибудь решусь её использовать.
Вот только знаю, что не стану.
Из меня вырывается вздох — тяжесть в груди доказывает, что я тону в боли Ривера.
Я скриплю зубами, пока обдумываю, что сказать в ответ.
Потому что мне нужно что-то ответить.
Я киваю раз, другой, потом вздыхаю и потираю подбородок. Открывая дверь, я готовлюсь сбежать. Но затем решаю сказать правду:
— Ты вовсе не отвратителен, Ривер. А вот он — еще как.
Глава тринадцатая
Ривер
— Ну же, ребята, сосредоточьтесь. Мы спустились всего на десять очков. Эта игра еще не закончена, — говорю я товарищам по команде.
Мы начинаем четвертую четверть в последней игре сезона, чтобы закрепиться в плей-офф.
И проигрываем.
Не сильно, и вполне возможно, нам удастся взбодриться и выиграть эту игру.
Если некий ресивер, наконец-то, придет в себя и начнет играть, как положено, потому что номер восемьдесят три на поле — совершенно не тот Киран Грейди, которого два года подряд номинировали на Хейсмана.
Нет, этому парню не доверили бы играть и в бадминтон на уроке физкультуры — настолько все плохо.
По правде говоря, с того самого дня в раздевалке, Киран не играл в полную силу. Мы едва перекинулись парой слов до того, когда я вынудил его прийти ко мне на День Благодарения.
Гребаный День Благодарения.
Черт, после той катастрофы — кстати, самого неловкого Дня Благодарения за всю мою жизнь — Грейди словно превратился в неуклюжего идиота.
Буквально.
В первой половине игры он дважды упустил мяч. Если бы Киран смог сосредоточиться и не заканчивал тем, что передавал мяч другой команде, у нас был бы хоть какой-то счет.
И я не могу понять, почему.
Да, ужин прошел ужасно по любым родительским стандартам, но это было не знакомство с избранником. Киран присутствовал там в качестве гостя, потому что, вопреки всему, что он мог обо мне подумать, я всегда старался быть искренним и добрым человеком. Так меня воспитали. И даже, если мой отец не может принять мою ориентацию, я все равно буду придерживаться тех ценностей, которые они с мамой привили мне в детстве.
К тому же это Киран разукрасил моего отца, а не наоборот.
Он, не моргнув глазом, угрожал ударить, покалечить, даже убить меня, но именно мой отец получил то, чего заслуживал, и теперь Кирану, что, стыдно?
Неа, не прокатит.
— Грейди, — рычу я, пытаясь привлечь его внимание, но он на меня не смотрит.
Киран ни разу не взглянул на меня с той ночи, как вышел из машины и практически влетел в свою квартиру.
После того, как сказал мне, что я не отвратителен.
У меня больше нет сил пытаться разгадать скрытый смысл происходящего, потому что я устал от надежды, что мы станем друг для друга кем-то кроме проклятия существования. Даже если все, чего я хочу на самом деле — просто быть Кирану другом.
— Грейди, — снова рявкаю я, хватая его за маску18 шлема и дергая так, что парень волей-неволей оказывается передо мной. И почти впервые за неделю я встречаюсь с преследующими меня золотистыми глазами.
Они кажутся… измученными. Он кажется измученным.
— Ты в порядке? Можешь взять себя в руки, чтобы у нас получилось выиграть эту игру и попасть в плей-офф?
Киран не отвечает, только щурится.
Ой, да без разницы.
Я отпускаю его и бросаю взгляд на Дрю, который с интересом наблюдает за происходящим. Как и остальные восемь парней, стоящие рядом.