Ривер и я просто… сошлись. В смысле на поле. По-другому и не описать. Временами мне кажется, будто наши руки связывает какая-то невидимая линия. И у мяча нет другого выбора, кроме как следовать по ней.
Это магнетизм.
Но вместо того, чтобы улыбнуться и расслабиться от моей похвалы его сыну, мужчина напрягается и бросает на нас странный взгляд. Натянуто улыбнувшись, он кивает:
— Да, но это всё, на что мы можем надеяться, чтобы выиграть национальный чемпионат в этом году.
В ту же минуту в столовую входит Кэтлин с огромной индейкой в руках, а Уиллоу садится напротив меня.
Обе — и мать, и дочь, очень симпатичные. Если, конечно, вам нравятся типичные идеальные женщины, которые ходят в церковь по воскресеньям и рожают вам по два идеальных ребёнка, чтобы переселиться всей семьей в идеальный дом в пригороде.
Но ничто из перечисленного меня не интересует.
К несчастью, обычно я склонен привлекать девушек такого рода. Виной всему татуировки и исходящие от меня флюиды «чихать я на вас всех хотел».
— Привет, — пищит сестра с другой стороны стола, слегка махая рукой. — Папа сказал, что тебя зовут Киран? Я Уиллоу, младшая сестра Ривера. Рада, что ты присоединился к нам за ужином. — Девушка произносит приветствие чересчур сладким голосом, но ее взгляд, которым она меня одаривает, ясно говорит о том, что у этой «хорошей девочки» определенно имеются плохие наклонности.
Прости, дорогуша, неинтересно.
Мать Ривера заканчивает выставлять блюда на стол, и как только Роланд разрезает индейку, каждый сидит, уткнувшись в тарелку. Еда вполне съедобна, а разговор за столом не так уж и плох. Кэтлин и Уиллоу болтают о своей чирлидерской ерунде, в то время как мы с Роландом продолжаем говорить о футболе. Ривер перебрасывается несколькими словами, но, как ни странно, в остальном молчит.
Парень, кажется, никогда не затыкается, когда находится рядом со мной, но на этот раз он как будто другой человек.
На мгновение я ловлю себя на мысли, знают ли родители о его ориентации. Сомневаюсь, так как не уверен, что она вписывается в их идеальную картину. Но опять же, люди часто приятно удивляют. Так же, как и расстраивают.
А язвительные замечания, которые Роланд бросает сыну, или то, как он продолжает поглядывать на нас и делать большие глотки из своего стакана, словно ожидая, что мы накинемся друг на друга прямо за обеденным столом, наводит на мысль о втором варианте.
Я улавливаю скрытую враждебность к Риверу, и это определенно второе.
Когда ужин переходит в десерт, Роланд пьет уже третью порцию и, судя по всему, уже определенно хорошенько надрался. Я как раз откусываю кусочек лучшего в жизни тыквенного пирога, но без взбитых сливок, потому что это отвратительно, когда Роланд издает грубый смешок и шагает в другой конец комнаты к бару, щедро наливая в стакан янтарную жидкость.
— Мы, что, так и будем ходить вокруг да около? — спрашивает он, снова усаживаясь за стол.
Я бросаю взгляд на Ривера, замечая, как тот напрягает плечи, а костяшки его пальцев белеют — настолько сильно он сжимает вилку.
Мое внимание возвращается к его отцу, которому явно не нравится мое присутствие на чертовом ужине в честь Дня Благодарения. Ужин, разговоры о футболе, добрые слова — все это лишь прикрытие. В отличие от моего отчима, который при гостях всегда скрывал свои истинные чувства ко мне.
Блядь. Так и знал, что не нужно было сюда приезжать.
— Простите, сэр… — выдавливаю я сквозь стиснутые зубы.
Роланд перебивает меня, бросая свирепый взгляд на Ривера:
— Ты не можешь прожить и дня в своей жалкой жизни, не выставив напоказ своего парня? — В его устах слово «парень» звучит, как оскорбление, и моя кровь начинает закипать. — Ужин, предназначенный только для семьи, благодаря тебе, превратился вот в… это.
Внутри у меня все закручивается в спираль, а кулаки сжимаются так, что ногти впиваются в ладони.
Вот ведь мудак.
— Ты, мать твою, позоришь нашу семью, наши ценности. Твой образ жизни отвратителен. Ты сам отвратителен, — ядовито выплевывает отец.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Затем крутит свой стакан, наполненный чем-то похожим на виски, прежде чем проглотить жидкость в два глотка.
Я вскакиваю на ноги еще до того, как понимаю, что делаю. Грохот отодвигаемого стула эхом раздаётся по комнате. Мой взгляд падает на Ривера, который таращится на меня в ужасе. Голубые глаза смотрят на меня так, словно желают утопить, используя как спасательный круг, но, по какой-то причине, единственное, чего я хочу — это вытащить его из ядовитого шторма, который вот-вот на него обрушится.
Мое внимание отрывается от Леннокса, сосредоточившись на мудаке, извергающем мерзости в адрес того, кто является его гребаной семьей.
— Так на чем мы там остановились? — говорю я, глядя Роланду в лицо, когда тот снова поднимается на ноги, хотя и немного неуверенно. — Вы говорите сейчас о своем сыне. О сыне, который, должен добавить, очень добр. Он пригласил меня на ужин — нет, даже заставил прийти — когда узнал, что я проведу праздники в одиночестве. — Я оглядываюсь через плечо на Ривера, но он смотрит в стол. И мое сердце разрывается от боли.
Резко повернув голову к его отцу, я продолжаю:
— Не то чтобы это вас касалось, но вы несете полную чушь. Меня не интересуют мужчины, и, честно говоря, мы с Ривером даже не друзья, не говоря уже о чем-то большем. И все же он позвал меня на ужин, потому что ваш сын — хороший человек.
Во взгляде Роланда вспыхивает ярость, его глаза темнеют, сужаясь в щелочки и анализируя мою защиту в адрес Ривера. Мужчина открывает рот, и я чувствую запах спиртного в его дыхании.
Но не даю ему вымолвить ни слова, потому что бью кулаком в челюсть, и ошеломленный Роланд падает на пол.
— Ривер заслуживает гораздо лучшего, чем такой папаша, как вы, — рычу я на него, прежде чем повернуться и направиться к двери.
Меня обдает прохладным воздухом Колорадо, и я тут же жалею, что не одел ничего, кроме толстовки. Уже смеркается, конец ноября, и я оглядываю освещенную фонарями улицу, прежде чем направиться в сторону кампуса.
Оказавшись в квартале от дома Ленноксов, я достаю телефон, собираясь вызвать «Uber». До моей квартиры недалеко, но я не хочу брести по темноте и холоду.
Как раз в тот момент, когда я собираюсь нажать на кнопку поиска, ко мне подъезжает Ривер и опускает стекло:
— Садись, — только и говорит он.
Я разочарованно вздыхаю, прежде чем положить телефон в карман и, уступая его просьбе, забираюсь в машину.
Ривер смотрит на меня в тусклом свете приборной панели, прежде чем выехать на дорогу, время от времени бросая взгляды на мою руку.
Она в порядке, не сломана, просто с утра будет болеть. Во всяком случае, меня больше беспокоит то, что придется объясняться с тренером по поводу опухших костяшек.
Мы останавливаемся на перекрестке, ожидая, когда загорится зеленый.
— Все в порядке, Ривер, — вздыхаю я, в сотый раз поймав его взгляд.
Он медленно кивает.
Мне хочется изменить прошлое, оказаться в своей квартире и забыть весь этот день.
После самой долгой и тихой поездки в моей жизни, еще более неловкой, чем поездка на ужин, мы тормозим у моего дома. Несмотря на желание оказаться внутри, я чувствую себя плохо из-за Ривера и хаоса, который произошел из-за его приглашения.
— Извини, что ударил твоего отца, — бормочу я, все еще глядя в лобовое стекло. — Я не жалею о том, что сделал. Он — настоящий мудак. Но мне очень жаль, что из-за меня у тебя будут проблемы. Я не собирался так поступать.
Мне ненавистны слова, слетающие с моих губ. Терпеть не могу извиняться и признавать, что не прав. И хотя, в данном случае, я, возможно, не ошибся, все равно был не прав.
А еще мне ненавистно родство, которое я чувствую к Риверу.
Похоже, мы не так уж и сильно отличаемся друг от друга, когда дело доходит до вырастивших нас мужчин. Оба — те еще скоты.