Пытаясь хоть отчасти восстановить ту жизнь, что, казалось, покинула дом Маркса с отъездом детей, друзья Тусси из Догберри-клуб практически перенесли свой любительский театр в гостиную дома на Мейтланд-парк, чем очень порадовали Женни. Ее интересовали не столько любительские чтения, сколько романы, пышным цветом расцветавшие в группе, и возможно, именно поэтому ее взгляд нередко останавливался на молодом английском адвокате Эрнесте Редфорде — и на Тусси. Разумеется, если Тусси когда-нибудь решит разорвать отношения с Лиссагарэ {22}. Однако никакие гости не могли успокоить тоскующие сердца бабушки и дедушки. Маркс писал своей старшей дочери:
«Странно, что так трудно оказывается жить в одиночестве; и когда оно настигает, ты стараешься любым способом избавиться от него».
В этом длинном письме, полном жалоб и разочарования, есть всего один светлый для Маркса момент — убийство в марте русского царя Александра II. Суд над убийцами, среди которых была и бывшая сообщница Гартмана Софья Перовская, закончился смертным приговором для всех шестерых. Перовская была среди тех, кого послали на виселицу. Маркс назвал обвиняемых «ребятами высшей пробы, без малейшей мелодраматической позы, простыми и действительно героическими» {23}.
В конце апреля Женнихен родила еще одного сына. Маркс поздравил ее с днем рождения маленького Марселя, сказав: «Мое женское царство увеличило очередным новичком лучшую половину человечества; потому что лично я считаю, что в поворотный период истории должны рождаться мальчики. Их рождению предшествовал самый революционный период, через какой когда-либо проходило человечество. Так жаль, что сейчас можно быть уже только «старым» — и лишь предвидеть будущее, но уже не увидеть его» {24}.
Энгельс немедленно принялся обдумывать план по отправке Маркса и Женни во Францию — повидаться с их новым внуком {25}. (Маркс называл его «великий неизвестный» {26}.) Доктор полагал, что Женни хватит сил совершить такое путешествие, но ее состояние постоянно менялось. Иногда она оставалась в постели, иногда чувствовала себя настолько хорошо, что одевалась и ехала в театр. Однако к июню ее состояние ухудшилось настолько, что она уже с трудом могла сама одеться.
Доктор предложил, чтобы они с Марксом отправились на побережье — чтобы заодно выяснить, как она переносит дорогу. Лаура проводила их до Истборна, ухаживая за обоими родителями; собственные недуги Маркса усугубились тревогами за жену {27}. Однако пребывание у моря на удивление хорошо сказалось на обоих, и доктор, впечатленный успехами Женни, одобрил поездку во Францию {28}. Маркс вдобавок получил полный карт-бланш от французского правительства: Клемансо уверил Лонге, что его тестю незачем опасаться полиции {29}.
Женнихен была вне себя от радости, предвкушая встречу с родителями и Ленхен. Она с трепетом ждала телеграммы, что поездка почему-либо сорвалась, однако новости были добрые: они приезжают! Женнихен писала в ответ на это известие:
«Я не знаю, как доживу до вторника… Мои руки так дрожат, что я едва могу удержать перо» {30}.
В конце июля Маркс, Женни и Ленхен тронулись в путь. Мать-Природа, в кои-то веки, способствовала, а не противилась этому: Маркс рассказывал, что море было совсем спокойным, а погода — прекрасной. Однако поездка на поезде от Кале до Парижа оказалась изнурительно тяжелой: у Женни начались судороги и диарея, а маршрут до Парижа был слишком бестолков. Лонге встретил их на одной станции, но в Аржантей им нужно было ехать с другой — а это вновь переезды и долгое ожидание. Вся компания добралась до Женнихен только в 10 вечера {31}.
Щедрый, как и всегда, Энгельс уверил их, что «Женни не должна и не будет нуждаться ни в чем», — его бумажник был полностью в их распоряжении {32}. Маркс хотел, чтобы Женни оставалась в Аржантее как можно дольше. Боли в желудке усилились по сравнению с Лондоном, однако стихли через несколько дней пребывания во Франции — вероятнее всего, основной причиной была радость от встречи с детьми. Хотя Маркс умом понимал, что состояние его жены не улучшилось, он очень хотел в это верить — и это было самым важным {33}.
Прошло 32 года с тех пор, как Женни и Маркс были вынуждены покинуть Париж, и город сильно изменился по сравнению с тем, каким его знала и любила Женни. Барон Осман уничтожил тот Париж, построив на его месте нечто величественное и грандиозное. В начале августа Женни сказала Марксу, что хочет получше рассмотреть, что же он сделал.
Казалось, она все больше худела с каждым днем; на коже появились кровоточащие язвочки. Маркс хотел немедленно возвращаться в Лондон, но Женни перехитрила его, отослав все их белье в прачечную и сообщив, что заказ будет готов лишь в конце недели. Видя, как силен дух в этом страшно ослабевшем теле, Маркс сдался.
Французский доктор выписал ей опиум, чтобы заглушить боль, и Маркс повез свою Женни на большую экскурсию по великому городу, в котором она когда-то была так счастлива. Они ехали в открытом экипаже по широким бульварам, которых не было в 1849 г., проезжая мимо того, что Маркс называл вечной ярмаркой во всем ее блеске. По сравнению с хмурым серым Лондоном Париж был ярок, словно карнавал. Женни плыла над ним, одурманенная опиатами, и была так счастлива, что захотела выпить кофе. Они сделали это, — сидя за столиком уличного кафе, еще раз став частью шумных парижских улиц {34}. Возможно, на мгновение они даже почувствовали себя молодыми… Он — черноволосый и буйный философ, начинающий революционер… Она — королева Трира, бросающая вызов целому миру…
Теперь они были всего лишь двумя стариками, неотличимыми от тысяч других: он — тучный и седой, она — истощенная и хрупкая…
Что осталось неизменным? Любовь и страсть этих двоих. Все эти годы, однажды взявшись за руки, они не сводили друг с друга глаз. Вскоре — и они оба это знали — им предстояло навек проститься.
Но сейчас, вот именно сейчас — смерти не было. И жизнь была вечностью.
Женни стало плохо на станции, по дороге домой. Поездка была слишком тяжела для нее, но радость от нее пересиливала боль, и Женни попросила Маркса еще раз свозить ее в Париж. Этому не суждено было случиться. В середине августа Маркс получил письмо от подруги Тусси, Долли Мейтланд, о том, что их младшая дочь тяжело больна и отказывается от помощи врачей {35}. 17 августа Маркс уехал из Франции один, бросившись на помощь Тусси {36}.
Пока вся семья переживала за здоровье Женни и Маркса, а также по поводу переезда семейства Лонге во Францию, Тусси цвела в кругу своих новых знакомых в Лондоне. Ферниволл нашел ей хорошую научно-исследовательскую работу над тем, что впоследствии станет Оксфордским словарем {37}, кроме того, она начинала свою карьеру в качестве правозащитницы. Недавно основанная Земельная лига оказывала давление на британский Парламент с целью изменить законы, касающиеся Ирландии: они защищали крупных землевладельцев и фактически провоцировали разорение мелких арендаторов. Конечной целью Лиги была независимость Ирландии, однако некоторые споры возникли вокруг промежуточного периода, — «Гомруль» — при котором ирландцы управляли бы своей страной сами, формально оставаясь частью Британской империи. Депутат от Ирландии Чарльз Стюарт Парнелл, возглавивший эту борьбу, нашел в Соединенных Штатах 200 тысяч фунтов на свою кампанию {38}. Пока Женнихен жила в Англии, она пересылала в газету Парнелла статьи своего мужа, посвященные ирландской проблеме. Младшая дочь Маркса не хотела ограничиваться лишь словами. Тусси вышла на улицу и присоединилась к толпе, окружившей полицейский участок в знак поддержки заключенного фения и основателя Земельной лиги. Однако собравшихся обманули, — заключенного уже успели тайно перевезти — и Тусси, не отличавшаяся ни высоким ростом, ни крепким телосложением, обрушилась на здоровенного ирландца-полицейского (на радость всей толпе), обвиняя его в том, что он выполняет грязную работу для англичан {39}.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});